Журнальный глянец в обыденной жизни
Журнальный глянец в обыденной жизни
Когда речь заходит о мечтах, все сказанное вроде бы относится к молодым. Взрослые, по идее, опытнее, серьезнее, сдержаннее – и даже в своих мечтах. А все потому, что научены соотносить упоительные фантазии с жестокой реальностью. Им – если они и в самом деле взрослые – отчетливо видны препятствия, последствия, непредвиденные обстоятельства… Впрочем, многие из нас и в зрелые годы любят сладкое до дрожи и потребляют его до изнеможения, до одышки, не страшась крадущегося в ночи кариеса, равно как и жировых отложений, пришедших, чтоб навеки поселиться. Зависимость от сладкого – в буквальном и переносном смысле — новая, небывалая доселе болезнь. Чума третьего тысячелетия. Ну, о буквальном пристрастии к сладкому пусть диетологи пишут, а вот пристрастие к «сладким грезам» представляет для нас непосредственный интерес. Поговорим о высоком – об искусстве. А именно о массовом искусстве.
Социолог А.Мендра так описывает роль современного массового искусства: «В индустриальных обществах картинки, созданные средствами массовой информации, позволяют индивидам занять определенное место в обществе и соответственно вести себя: нормы связаны здесь со стереотипами. То, как надо себя вести, диктуют, например, кинофильмы или женские журналы, и каждый может выбрать себе эталон героя… Со своей стороны, манипуляторы символами стараются использовать в фильмах и журналах людей повседневной жизни… Этот механизм подкрепления социальной реальности картинками очень существенен»[43]. Искусство манипулирует нами, заставляя выбирать себе героя «из картинок», а потом, как иронизировал Станислав Ежи Лец, быть «всегда лишь эпигоном героев собственных фантазий». Есть, правда, надежда, что к тому моменту формирования личности, который можно назвать ключевым, – к моменту сложения индивидуальной иерархии ценностей – человек научится различать необходимое лично ему и воображаемое необходимое, навеянное масс–медиа. В противном случае он обречен всю жизнь обходиться стандартным вариантом – неким «суррогатным счастьем», далеким от его реальных потребностей. Многие так и живут – не зная собственных целей.
Готовность трудиться и рисковать ради суррогатов неразрывно связана со «сверхценностью счастья». О его могуществе мы слышим с детства, а его образ впитываем всю жизнь. В общем, масс–медиа удается изрядно поработать над сознанием каждого из нас. Уже в юные годы мы сгораем от желания привнести в наше пресное (как считает любой подросток, будь он хоть наследник престола Монако) существование хоть немного «сахарной глазури», сваренной по рецепту СМИ. Просто чтобы украсить доставшийся на нашу долю непрезентабельный каравай. Вот почему в каждой судьбе наличествует хоть одна попытка вписать свою жизнь в форму современных технологий. Кто–то участвует в конкурсах юных дарований — «Звезди!», «Таланты–фабриканты» или что–то в этом роде, некоторые просиживают штаны в библиотеке, готовясь к олимпиадам для умников, а совсем уж чувствительные натуры пишут юношески (девически) страстные стихи, сильно напоминающие коктейль из Цветаевой и Асадова. За то время, пока мы дорастем до своего собственного стиля, до зрелой манеры самовыражения, любому из нас приходится пройти через стадию подражательности – это своеобразные «игры детенышей», подготовка к взрослой жизни.
Но, как мы уже писали, бывает и так, что человеку до седых волос не удается повзрослеть. Он и в старости остается деткой–конфеткой. Инфантильное сознание – в некотором роде бегство от рутины будней, от самостоятельного выбора, от ответственности за действия и намерения. У подобного образа поведения есть и плохие, и хорошие стороны – как и у всего сущего.
К сожалению, не всегда мы выбираем, кому завидовать или на кого походить. Чаще выбирают за нас. Сегодня «общепризнанных идеалов» пруд пруди. Политики, звезды шоу–бизнеса, великие люди эпохи глядят на нас с обложек, сияя добрыми призывными улыбками. И так же радостно смотрят на нас их жены, тещи, дети и собаки. Все поголовно счастливы. И это глянцевое счастье в личной жизни является наградой за большую созидательную деятельность на благо общества. Мы рассматриваем знакомые подретушированные лица, изнывая от желания уподобиться избранным, любимцам и баловням судьбы. Мелованные страницы раскрываются, словно двери рая.
Идея «глянцевого счастья» базируется не столько на традиции, сколько, в первую очередь, на моде.
Глянец имеет самые жесткие принципы и рамки. Его основная стратегия называется «перфекционизм»: якобы для лучшей жизни отбирают только самых потрясающих, но из числа избранников в Эдем попадают лишь те, кому вдобавок умопомрачительно повезло. Ибо за порогом земного рая избранников ждет блаженство неописуемое (хотя и неоднократно описанное). Пресловутое райское блаженство средства массовой информации демонстрируют в гипертрофированных пропорциях: в статьях и передачах о жизни звезд гораздо больше упоминаний про «полную гармонию», нежели способен переварить обычный желудок земного человека. При такой дозе гармонии не только йог, но и любой атеист способен навеки погрузиться в нирвану. А вот проблемы знаменитостей пресса показывает через перевернутый бинокль. Всякие мелочи вроде клептомании, суицидомании, алкогольной зависимости, боязни черных кошек, тринадцатого числа, папарацци и критических отзывов представляются крохотными, незначащими деталями. Хотя спросите любого «любимца муз и Аполлона», он объяснит, сколько крови ему попортил путь к вершине Олимпа.
Глянец статей и передач изрядно лакирует картину звездных сфер, в которых легко и свободно парят светила, а любые трудности носят временный и легко преодолимый характер. СМИ с непостижимой простотой соединяют в каждом таком «нерукотворном образце» взаимоисключающие достоинства: идолам одновременно присущи душевная чуткость и носорожья выносливость, истовая вера в христианские ценности и неуемное желание «все попробовать». Психиатр, если бы ему в качестве анамнеза попалось подобное «биографическое» описание, непременно вывел бы заключение: «явное раздвоение личности на фоне патологической эйфории». Впрочем, нет гарантии, что психиатр свободен от воздействия лакированных идеалов.
Сила стереотипа при поддержке масс–медиа настолько же огромна и незаметна, насколько невидима и чудовищна сила, скажем, геологического процесса. Пока вулкан не плюнет в небо — метров на восемьсот — тоннами пепла и пемзы, у подножия смертоносной горы спокойно пасутся овечки, и девушки в ситцевых платьицах плетут веночки своим возлюбленным. Но хулиганские выходки огнедышащих фурункулов земной коры – всего лишь результат миллионолетних подвижек литоральных плит, гигантских пластов, из которых состоит вся поверхность планеты. Океанское дно тихо сползает под материки, почва опускается и поднимается, меняется погода – то ли быть дождю, то ли засухе… Словом, никто и ухом не ведет. И лишь когда «на город ляжет семь пластов сухой земли» — вот тут жители изумятся: с чего бы вдруг? Приблизительно таким же методом происходит внедрение идеи в человеческие мозги: тихо–тихо, по–пластунски. А потом: ба–а! Только что в какую–нибудь личность или идею не верили нипочем, осуждали, предавали остракизму, а теперь раз – и полюбили! Ну с чего бы это… вдруг?
Не вдруг. На самом деле для того, чтобы спровоцировать вулканический выброс на тысячу метров ввысь многих тонн народной любви, создателю идеи придется попотеть. Во–первых, необходимо все устроить так, чтобы состоялось, интеллигентно выражаясь, «соитие стереотипа и психики масс». Причем соитие с последствиями, а не просто развлечения ради. Для этого стереотип должен базироваться на простых и очень простых ценностях.
Идеи, передаваемые стереотипом, обязаны излучать доступность и усредненность.
Большая сложность и высокая избирательность мешают массовому охвату – и охвату мозгов, и охвату вообще всего, что подвернется. Значит, идеям надо быть проще. Не то лежать им на свалке в качестве несвоевременно родившейся «нетленки». Во–вторых, шлифуя грани идеи, особенно важно убрать все, что мешает целостному, запоминающемуся образу. Всякие сомнения, метания, излияния, разобщающие аудиторию – долой! Вот почему глянец так старательно маскирует коллизии, которых в любой жизни более чем достаточно. И тем более — в жизни звезд.
Простота имиджа в сочетании с гипертрофированным счастьем – вот что превращает судьбу знаменитости в сплошное великолепие, фата–морганой сверкающее перед взором обывателя. Да, теория создания глянцевого кумира выглядит сложным делом, а на практике глянец действует нехитрым методом наложения толстого–толстого слоя шоколадной глазури на любой подходящий объект. Собственно, качество и форма самого мучного изделия уже не просматриваются. К тому же подробности и не требуются: кексик может быть хоть из… туалетной бумаги с гипсом пополам – теперь публика с упоением станет медитировать на гладкую, источающую сладостный запах поверхность.
И вместе с «укрощением» и «подслащиванием» реальной «судьбы человека» образ «из телевизора» даже самую богатую натуру травестирует и выхолащивает: в «Понедельнике, который начинается в субботу» братьев Стругацких герой совершает путешествие в мир литературных произведений. «То и дело попадались какие–то люди, одетые только частично: скажем, в зеленой шляпе и красном пиджаке на голое тело (больше ничего); или в желтых ботинках и цветастом галстуке (ни штанов, ни рубашки, ни даже белья); или в изящных туфельках на босу ногу… Суровые мужчины крепко обнимали друг друга и, шевеля желваками на скулах, хлопали друг друга по спинам. Поскольку многие были не одеты, хлопание это напоминало аплодисменты». Да, ради аплодисментов многие претенденты на «звездность» не особо дорожатся – не берегут свою многогранность и неоднозначность, и даже готовы остаться без штанов, а также терпеть крепкие объятья суровых неодетых мужчин с желваками на скулах.
Кстати, глянец боится вовсе не своего антипода (вернее, якобы антипода) – грязного белья, темного прошлого, трупов в шкафу и проч. Страшные тайны и ужасные разоблачения только привлекают внимание публики. Глянец боится жизненных реалий. При демонстрации перипетий восхождения будущего героя–полубога на Олимп пересказывать реалии его повседневной, «человеческой» жизни нельзя ни в коем случае, даже если про звезду «снимается кино», жесткое, будто солдатский сухарь, и искреннее, будто исповедь старой девы. Пусть именно такая — обыденная, кропотливая, утомительная — пахота сделала будущего народного кумира личностью. Глянец – неизбежное вложение имиджмейкера в образ идола. Для полноценного глянца нужны не разоблачение, и не изучение, а ощущения. Мысль о том, что знаменитый человек — не избранник богов, а такой же муравей, как и ты, работяга, комплексатик, и к тому же не слишком счастливый – вызывает ужас. Хотя ничего ужасного в «рабочих моментах» нет.
Да, прибегая к избитой метафоре, человек без счастья как птица без полета. Но и среди птиц встречаются страусы, которым орлы не указ. А среди людей, соответственно, встречаются личности, чьи амбиции очень велики. И среди них, кстати, множество знаменитостей. Они, чтобы взять от жизни что хочется, предпочитают «упереться» и терпеливо переносить дисфкомфорт, нежели отказаться от своей цели. И для них, в свою очередь, невротики, психотики и романтики, отчаянно ищущие все новые и новые дозы эмоционального допинга, – не авторитет. Ну, разумеется, подобное недоверие взаимно. Рожденные летать и наученные ползать, а также ходить, стоять и бегать на своих двоих (четверых, восьми, сорока), — они, конечно же, с трудом находят общий язык, и особенно — когда речь заходит о жизненных целях и суперпризах.