Случай второй: время слишком замедляется

Случай второй: время слишком замедляется

Время имеет над нами огромную власть: мы не хотим и боимся тратить его впустую. В те дни, когда я готовлюсь к выступлению по радио, у меня нет ни одной свободной минутки. И все же страх закончить сценарий раньше и целый час до эфира маяться в студии, велик – я постоянно нагружаю себя дополнительной работой и всегда ношу с собой что-нибудь почитать. Так, на всякий случай.

Это – одна из причин, почему мы выстраиваемся в очереди: мы хотим быть уверенными, что нам не придется ждать ни минутой больше необходимого. Во многих культурах ожидание в очереди, невзирая на звания и ранги, считается признаком демократичности (конечно, за исключениями вроде авиабилетов бизнес-класса, когда преимущества покупаются). Психолог Барри Шварц, изучавший феномен очереди, объясняет, почему мы не терпим, когда другие пытаются влезть без очереди: мы подавили в себе желание растолкать остальных, поэтому справедливо полагаем, что и другие обязаны поступить так же. Мы знаем, что должны побороть в себе низменное «Я».[143]

Время, проведенное в очереди, тянется слишком долго, а все потому, что мы находимся в «режиме ожидания». Однако если вам предложат ничего не делать в течение десяти минут в разгар тяжелого рабочего дня (что, собственно, подобно ожиданию в очереди), вы наверняка с радостью согласитесь. Если же вы вынуждены стоять в очереди, трудно испытать удовольствие от подаренной возможности некоторое время ничего не делать. Отношение к очередям формируется под влиянием наших взглядов, жизненного опыта, культурных традиций. Писательница Ева Хоффман, чья молодость прошла в социалистической Польше, говорит, что поскольку ритм жизни был неторопливый, очереди не раздражали. Но пожив в Соединенных Штатах и вновь вернувшись в Восточную Европу после смены там в 1989 году режима, она уже не могла стоять в очередях спокойно.[144]

Иногда нам бывает необходимо сделать так, чтобы время текло быстрее, неважно, банальная ли это ситуация ожидания в очереди на почте или жизненно важная, как у попавшего в заложники Алана Джонстона. Алан признался, что когда делится пережитым с другими (а делает он это редко, потому что, как это ни удивительно, боится надоесть своими рассказами), труднее всего передать всю тяжесть многодневного ожидания взаперти, когда совершенно нечем занять себя. Он придумал свой способ донести ощущения до слушателя. Поставьте посреди комнаты белый пластиковый стул. И посидите на нем в течение трех часов. Потом – еще шесть часов. И еще три часа. Имейте в виду: должны пройти еще четыре часа, прежде чем вы разрешите себе заснуть и тем самым на время избавиться от скуки. Однако если вы все же решитесь на эксперимент, между вами и Джонстоном все равно будет пропасть: в отличие от него, вы будете знать, что в любой момент можете встать и уйти. У Алана такого выбора не было – он знал, что завтрашний день будет точно таким же, как сегодняшний. А следующая неделя – точно такой же, как текущая. И через две недели ничего не изменится. Не исключено, что так пройдут годы.

Алану было ясно: чтобы как-то заполнить восемнадцать часов ежедневного бодрствования, необходимо осознать, что мы сами формируем наше восприятие времени:

«Дней через одиннадцать у меня наступил период шокового состояния, когда вдруг осознаешь всю абсурдность ситуации, понимаешь, что больше этого не выдержишь. Думаешь: “Этого просто не может быть!” Потом: “Господи, прямо как Брайан Кинан[145]!” Хорошо помню ночь одиннадцатых суток. Меня как раз водили мыться. Я сел на стул и стал думать. Психологически мне стало легче – я утвердился в мысли, что продержат меня долго. Что я могу так просидеть года три. Вообще, я по жизни скорее пессимист. И если мысленно подготовлюсь к самому худшему, становится уже не так тяжко. Я решил настраивать себя на три года заключения – тогда меньший срок обернется великой радостью».

Алан поступил очень разумно – стал рассматривать жизнь с точки зрения дуальных временных рамок. Хотя он и готовил себя к трехлетнему заключению, но изо дня в день напоминал сам себе, что в любой момент его могут и освободить. «Каждый вечер, слыша призыв к молитве, я говорил себе чуть ли не вслух: “Пусть в этот день мне не повезло, может, повезет завтра”».

Четвертого июля 2007 года, почти через четыре месяца, исламистская группировка, державшая Алана Джонстона в заложниках, передала его людям из ХАМАС. Злоключениям Алана пришел конец, его ожидала свобода и скорое возвращение домой. Вернувшись в родную Шотландию, Алан заметил, что восприятие времени у него изменилось.

«Во время посадки на самолет в израильском аэропорту одна женщина умудрилась, минуя службу безопасности, пронести на борт маленькую собачку. Она села на место со своей чихуахуа на руках. Стюардессы обнаружили собаку, и рейс на час задержали. Все пассажиры были раздражены до крайности – я глазам своим не верил. Я не понимал, почему они не могут подождать какой-то час. Однако спустя полтора месяца, стоя на остановке в Лондоне, поймал себя на том, что мысленно кляну запаздывающий автобус. Прежняя нетерпеливость вернулась. А я так надеялся, что расстался с ней навсегда. Из-за передряги, в которую я попал, пострадали мои родители, она многого стоила BBC, организации, на которую я работал, и мне хотелось извлечь из опыта хоть какую-то пользу. Когда меня освободили, я буквально летал от счастья. Жизнь вокруг казалась замечательной. Поначалу моей радости не было границ, но я очень быстро свыкся со своим новым положением».

После нашей беседы Алан ждал новостей из аэропорта – пойдет снегопад или нет. От этого зависело, успеет ли он вернуться в Шотландию на Рождество. Прогнозы были неутешительными, однако, судя по реакции Алана, было видно – что бы он ни говорил, он все-таки кое-чему научился. «Если я не попаду домой на Рождество, мир не рухнет, – сказал он мне. – Когда я сидел в плену, я бы все что угодно отдал за то, чтобы вот так застрять в лондонском аэропорту, не вылетев вовремя, чтобы сидеть в самолете и терпеливо дожидаться, пока не разберутся с дамой и ее собачкой».

К счастью, немногим довелось испытать ужасы, что выпали на долю Алана Джонстона, но его опыт подтверждает: наше ощущение времени отличается гибкостью. Раз уж Алану удалось добиться того, чтобы время, проведенное им в неволе, проходило быстрее, значит, и у нас получится одолеть такой пустяк, как длительный перелет. Чтобы научиться ждать, вы должны научиться избегать того, что заставляет время растягиваться. Именно так большинство людей и поступает. Они устраиваются поудобнее и предаются тому самому поглощающему время занятию, которое так презирают истинные ценители времени, – смотрят телевизор. Этот прием срабатывает, потому что любое занятие, которое вас целиком захватывает, отвлекает от наблюдения за ходом времени, заставляет его ускориться. И не следует то и дело поглядывать на часы.

Но что, если вы окажетесь в ситуации, когда и отвлечься-то не на что? Предположим, вы сидите в остановившемся поезде, у вас с собой нет никакой книжки, мобильный телефон не ловит сигнал, попутчиков тоже нет. В этом случае вы должны поступить ровным счетом наоборот: раз отвлечься от того, что вас окружает, не получится, попытайтесь на нем сосредоточиться. Тут снова очень пригождается прием осознанной включенности. Попробуйте наблюдать за всем, что вас окружает. Обратите внимание на поверхности: гладкие, блестящие поручни, ворсистую обивку сидений, металлические порожки на полу. Перейдите к запахам, звукам, формам. Отнеситесь к этому десятиминутному упражнению, как к тренировке непрерывной осознанной включенности, и раздражения как не бывало. Чем глубже вы погрузитесь в упражнение, тем быстрее пройдет время.