От издателя

От издателя

Никита был мне другом… Нет, не так. Дружба — это нечто такое, о чем должны сказать обе стороны. А почему-то у людей талантливых особенно много друзей появляется именно тогда, когда они от нас уходят… Скажу так: мы с Никитой понимали друг друга. Практически на первом же этапе нашего знакомства между нами появилась некая знаковость в виде любимых авторов, цитат, музыки и т. п., которая делала такое понимание возможным без необходимости проговаривания всего и вся вслух. Думаю, для Никиты это было даже более важно, чем для меня, ибо он был человек весьма ранимый, а значит, достаточно закрытый и не склонный к огульным откровениям. Тем не менее работать с ним мне было удивительно комфортно. Я имею в виду работу над его книгой «Случай Вени Е.», которая вышла в нашем издательстве в 2006 году, и начало работы над «Кафкой». Думаю, здесь сказались и его профессиональные навыки психоаналитика, но дело не только в этом. Лично меня подкупали в нем более всего два качества — оригинальность мышления и подлинное чувство юмора, которое стало сегодня настолько редким, что людей, им обладающих, скоро будет в пору заносить в «красную книгу».

Никита не говорил банальностей. Он не брался за избитые темы. Если он садился писать, то можно было с уверенностью сказать, что данную проблему еще никто не рассматривал именно под таким углом зрения. Большинство его работ — это расстановка вех и нащупывание новых путей на пространствах междисциплинарных штудий. Будучи верным адептом психоанализа, он пытался создать новый ракурс научного рассмотрения путем применения психоаналитической методологии не только в «смежных» гуманитарных областях (социология, политология), но и в науках, казалось бы, совершенно в психоанализе не нуждающихся (например, в литературоведении). Ведь что за роскошная идея — уложить на психоаналитическую кушетку Веничку Ерофеева и предложить ему отвечать на вопросы аналитика цитатами из «Москвы — Петушков»! Я в восторге предлагал Никите сделать целую серию таких текстов: укладывать на кушетку попеременно всех классиков — от Льва Толстого до Андрея Платонова, но он уже охладел к этой «фишке» и двинулся дальше — расставлять новые «вехи»… Конечно, человек, работающий на междисциплинарных пространствах, редко может рассчитывать на признание и какой-то «статусный» успех, в отличие от ученого, полностью интегрированного в «свое» корпоративное сообщество. Среди «своих» — психологов и психоаналитиков — «неклассические» темы работ Никиты не могли вызвать особого воодушевления, а в среде литературоведов, социологов и т. п. он и подавно оставался «чужаком».

Никита был очень одинок… Конечно, речь идет не только об упомянутом выше «интеллектуальном» одиночестве. И уж конечно, не об одиночестве в бытовом смысле этого слова. Естественно, у него были родители, которые его любили и которых, без сомнения, он тоже очень любил. Я говорю скорее о некоем экзистенциальном одиночестве. Средством от него может стать любовь к женщине, но и здесь Никите не повезло: он не встретил ту единственную, для которой внешность «мачо» и тугой кошелек — символы «настоящего мужчины» нашего ущербного времени — не являются определяющим фактором… До поры до времени ему помогали справляться с ситуацией упомянутое природное чувство юмора и загруженность работой, но постепенно он стал погружаться в это одиночество все больше и больше, пока, наконец, не дошел до его предела — Одиночества Человека перед лицом Смерти — состояния, которое всегда интересовало его как ученого. Все мы — близкие, коллеги, товарищи — этого упорно не замечали, погруженные в свои повседневные суетные хлопоты, а он, наверно, считал, что поделится своими проблемами, от которых он сам так успешно избавлял других в процессе своей психоаналитической практики, но не мог избавить себя, станет свидетельством его профессиональной несостоятельности…

Буквально за месяц до трагедии мы договорились с Никитой, что он будет работать в «Гуманитарной Академии» главным редактором. Я пригласил его попробовать себя в этой должности, учитывая не только его чувство языка и прочие качества, необходимые редактору, но и пресловутое умение его как психолога внести в коллектив необходимое равновесие и комфорт. После этого Никита пропал и месяц не звонил. Я же, загруженный текучкой и заваленный текстами, также не удосужился ни разу позвонить ему, успокаивая себя тем, что у него, вероятно, сейчас масса дел, которые необходимо закончить, прежде чем приступить к новой работе…

По своим политическим воззрениям Никита, в отличие от меня, был убежденный демократ «первой волны», но сам, как выяснилось, так и не смог приспособится к этому «новому миру», где людей связывает только работа, где функционируют, а не живут, где, по большому счету, никому ни до кого нет дела…

Пусть этот сборник статей, практически каждую из которых можно при надлежащем умении развить до полноценной диссертации, станет не посмертным памятником автору, а иллюстрацией того, сколько Никита в силу своего таланта мог еще сделать. А также лишним напоминанием нам всем о том, как мы должны относится друг к другу, чтобы это «мог» не застывало навеки в своей мучительной нереализованности…

Особую благодарность я как издатель хочу выразить ученику и коллеге Никиты Благовещенского — Валентину Баранову, во многом благодаря которому удалось собрать и привести в надлежащий вид (готовых к изданию статей) материалы из архива родителей автора.

Ю. С. Довженко, издатель