Последствия культивирования мифа о стабильности психического

Как я уже отмечал немного выше, миф о стабильности психического делает ежедневную жизнь человека более устойчивой. Более того, по всей видимости, он стабилизирует также и некоторые культурные процессы. Теперь мир представляется каждому отдельному человеку как нечто, что можно контролировать и чем можно управлять. Как следствие появляется некая уверенность в том, что мне ничего не угрожает. И с точки зрения культуры в целом, равно как и повседневной жизни обывателя, это прекрасно. Но вот какую цену приходится заплатить и культуре в целом и каждому человеку в частности за это чудесное избавление от тревоги неопределенности? Сколько стоит «победа» над хаосом, свойственным психологической жизни?

Такая «победа» автоматически предполагает отказ от тех изменений в человеке и культуре, которые могли бы произойти. Так, например, наше сознание и представления о мире оказываются ограниченными и ригидными. Человек в процессе своей жизни, как правило, в этом случае изменяется лишь незначительно, если вообще изменяется. Как следствие, витальность утрачивается. Или человек для поддержания ее прибегает к различным формам аддикции – стремится к острым ощущениям, не замечая в повседневности каких бы то ни было оснований для переживания своей Жизни, употребляет препараты, изменяющие состояние сознания и пр. С другой стороны, ригидность представлений о реальности налагает свой особый отпечаток на возможность человека переживать кризис. Так, если в его довольно стабильную жизнь вторгается тот или иной фактор, резко трансформирующий жизненную ситуацию, то человек зачастую оказывается не готов встретиться с такого рода изменениями.

Жизнь человека, разворачивающаяся на принципах мифа о стабильности, не использует чрезвычайно богатые ресурсы витальности поля. Мы сами обкрадываем себя, не давая возможность себе заметить нечто, не укладывающееся в рамки self-парадигмы – новые неожиданные чувства, ощущения, образы, мысли и пр. Власть любого мировоззрения, которое ригидным образом определяет поведение как отдельного человека, так и человеческого сообщества в целом, зиждется на мифе о стабильности психического.

Миф о стабильности психического зачастую проявляется в сверхценности нашего «прошлого». Что серьезным образом осложняет порой жизнь человека в настоящем. «прошлое не воротится», как поется в какой-то популярной песне. Однако это не только тезис общественного сознания. Практически вся современная психотерапия основана на сверхценности прошлого. Например, психоанализ из прошлого просто сделал культ. Все, что бы ни делал человек сегодня, какими бы симптомами соматического или психического свойства он ни страдал, все детерминировано фиксированным прошлым. И вот в психотерапии мы тратим годы для того, чтобы убедиться в том, что прошлое неизменно. Дорогостоящий проект получается. Причем как показывает опыт, чем более человек привязан к ценности стабильности психического, тем в меньшей степени он изменяется в процессе психотерапии. Прошлое в данном случае становится лишь средством объяснения настоящего – проблем, симптомов, сложностей в построении отношений и пр. Таким образом, в процессе психотерапии, принимающей примат о стабильности психического, клиент становится все более компетентным относительно проблем своей жизни. А вот изменения в ней если и происходят, то скорее не благодаря этой стабильности, а вопреки ей. А для этого зачастую оказывается необходимым изменить «прошлое». По мнению Д. Стерна, «если настоящее не может изменять прошлое, то психотерапия невозможна» [из личной беседы с Жаком Блезом]. Итак, миф о стабильности психического, создавая основу для устойчивости человека в жизни, с другой стороны, накладывает существенные ограничения на возможности психологических изменений в ней.

Расплата за поддержание мифа о стабильности реальности, в частности – стабильности психического, происходит не только в жизни отдельного человека, но и в культуре в целом. Например, в науке. Так, прорыв в науке – это скорее чудо, чем следствие естественной логики ее развития. Мы не готовы увидеть то, что мир (поле, переживание) могли бы демонстрировать нам постоянно. А если кто-нибудь из ученых чудом обратил внимание на то, чего никто ранее не видел, то он может в течение довольно длительного времени осмеиваться и подвергаться нещадной критике. История полна таких примеров. Да и то мы знаем только о тех ситуациях и событиях в научном мире, которые закончились успехом для создателей новых теорий. А сколько свободных и творческих умов оказалось погребенными под снежной все уравнивающей лавиной мифа о стабильности психического, только Бог знает. На фоне правящего мифа о стабильности психического любая неожиданная мысль, идущая вразрез с ним, оказывается чудом. Чудом в том смысле, о котором говорил Р. Декарт и вслед за ним М.К. Мамардашвили [2001, 2002]. Они утверждали, что настоящая мысль невозможна. Невозможна, но случается. И это чудо. Чудо в том смысле, что этого не должно было быть, а есть. Даже такой гигант мысли, как Р. Декарт, утверждал, что по-настоящему мыслить можно лишь 4 часа в году [Р. Декарт, 2006]. Полагаю, что любая оригинальная мысль существует лишь как акт предательства по отношению к мифу о стабильности психического. Акт смелого и мужественного предательства. В некотором смысле это всегда эстетический акт, в котором появляется некая новая форма – форма мысли, форма образа и пр.

И здесь мы совершенно логичным образом оказываемся еще в одной сфере человеческой цивилизации, которую затронул миф о стабильности психического. Речь идет об искусстве. Так, мы с вами готовы видеть и ценить лишь те формы и образы, к которым привыкли за долгие годы своей жизни. Почему апельсин или яблоко, например, являются круглыми? Возможно, мы просто не в состоянии воспринять квадратный фрукт? Почему дерево зеленое и имеет строго определенную форму? Может, мы снова зафиксированы в рамках существующих ригидных представлений? Да, возможно, апельсин и был круглым вчера так же, как и дерево оставалось зеленым до настоящего момента. Но почему бы им не оказаться вдруг иной формы и цвета сегодня? Уж не потому ли, что мы просто не в состоянии усмотреть этот факт? К слову сказать, искусство как раз и представляет собой порой титанически трудную и отчаянную попытку вырваться за пределы наших представлений о реальности. Возможно, Художник – это тот человек, который оказывается в состоянии узреть новости, происходящие в мире. Именно по этой причине искусство оказывается врагом мифу о стабильности реальности. Оно развенчивает его ежедневно.

Ведь не секрет, что наше восприятие определяется нашими же концепциями. Например, мы видим лишь то, что готовы увидеть. В некотором смысле восприятие и концепции вступают в сговор, взаимно сохраняя статус-кво. Восприятие не меняется, подстраиваясь под концепции. По этой же причине концепции, в свою очередь, не нуждаются в пересмотре. Именно поэтому Художник (в широком смысле этого слова – ученый, философ, живописец, поэт и пр.) является революционером. Имея мужество заметить в реальности нечто, что еще секунду назад не замечал никто, он тем самым участвует в создании новой реальности. Соответствующие прежней реальности концепции должны быть при этом пересмотрены. Так происходит развитие. Применительно к сфере научного развития эта закономерность с подачи Куна получила название парадигмы. Однако, по всей видимости, сказанное справедливо и в отношении других сфер жизни и деятельности человека – в искусстве, политике, экономике и пр. Этот термин нами был также заимствован применительно к сфере психического. Так, в методологии диалогово-феноменологической психотерапии появились представления о self-парадигме.

Тем не менее описанный мною только что процесс является не правилом, а исключением из него. Восприятие нового, равно как и любая попытка передачи окружающим этого нового, является в декартовском смысле слова чудом, предполагающим изрядную долю личного мужества Художника. Этого не должно было быть, но есть – новый образ, оригинальная мысль, свежая форма, революционный выбор случились, несмотря на тираническое давление мифа о стабильности реальности. Иначе говоря, развитие в любой из сфер человеческой активности происходит не благодаря, а вопреки царствующим представлениям о стабильной реальности.