Часть I

Благодаря Мерлину из французской версии легенды в коллекции литературных произведений Хута мы узнаем про старинное сказание о Балине. Оно осталось лишь в единственной плохо сохранившейся рукописи, которая хранится в библиотеке Альфреда X. Хута в Лондоне. Гастон Парижский и Якоб Ульрих², а также доктор Оскар Шоммер³предполагают, что она была создана в конце XII или в начале XIV века. Две очень важные страницы (136-я и 137-я) отсутствуют⁴, а потому с момента убийства Гарлона до того момента, как Балин вышел из замка Пеллеана, историю приходится дополнять содержанием на основе другого текста – «Demanda del Sancto Grail» (старинного испанского перевода этой истории) и книги второй, главы пятнадцатой романа Мэлори «Смерть Артура»⁵. В испанской версии больше деталей, чем в версии Мэлори, поэтому в качестве отправного пункта я выбираю именно ее.

Однажды Балин сопровождал юного рыцаря к шатру Артура, и вдруг пущенное чьей-то невидимой рукой копье выбило молодого человека из седла. Балин, скорбя о смерти славного юного рыцаря, вынул копье из кровоточащей раны и отправился дальше, горя жаждой мщения. Это смертоносное оружие он взял с собой.

Ил. 61. Титульная страница (печатная рукопись, США, 1927)

Вскоре после этого трагического происшествия Балин, совершая конную прогулку в компании другого юного рыцаря, повстречался с Мерлином, который рассказал ему, что невидимым убийцей его первого спутника был Гарлон, брат короля Пеллеана. После этих слов Мерлин исчез, и оба рыцаря продолжили свой путь. Но внезапно и этого спутника тоже убило копье, брошенное чьей-то невидимой рукой, и Балин, еще более рассвирепевший, ринулся на поиски, чтобы отомстить убийце.

Балин прибыл во дворец короля Пеллеана во время праздника. И хотя въезд вооруженным людям был запрещен, он появился там в полном рыцарском снаряжении. Увидев пирующего Гарлона, наш герой размозжил ему голову безо всяких церемоний и пронзил сломанным древком его же собственного копья, воткнув его в нанесенную рану. Король пришел в страшный гнев и, схватив бревно, бросился на Балина. Они сошлись в бою, меч Балина был сломан, и наш благородный рыцарь безоружным помчался из одного зала в другой, а король – вслед за ним.

«Он огляделся по сторонам и заметил, что дверь в один зал открыта, и вошел туда в надежде найти чем защититься, а король, который следовал за ним по пятам, вдруг услышал, как за его спиной чей-то голос произнес: “На горе свое войдешь ты в этот зал, ты этого недостоин”. Балин тоже слышал голос, но это его не удержало, и он вошел; тут было все красиво и богато украшено, он и помыслить не мог, что на свете бывает нечто подобное. Зал был огромным, квадратной формы, он благоухал всевозможными благовониями. В центре стоял огромный стол, сделанный из серебра самой высшей пробы, на четырех серебряных ножках. На столе стояла большая золотая чаша, а в ней – вертикально установленное копье, наконечником вниз, и всякий, кто видел это, был в изумлении оттого, что это копье не было никуда воткнуто, ни к чему не крепилось и ни к чему не было пристегнуто. Рыцарь Двух Мечей увидел это копье и, не рассмотрев его как следует, уже протянул к нему руку, но невидимый голос произнес: “Не тронь его, грешник!” Но это его не остановило, он схватил копье обеими руками и ударил им Пеллеана (Пеллама), который так яростно бросился на него, что копье пробило ему оба бедра, и тяжелораненый король рухнул на землю. Рыцарь вернул копье на прежнее место, и, оказавшись там, оно замерло в прежнем положении»⁶.

В эту минуту стены замка содрогнулись и стали рушиться, и чей-то голос сказал: «В миг сей начинаются Приключения Королевства, которое будет стоять до тех пор, пока не заплатит за деяние того, кто посмел коснуться своими грязными и грешными руками священного Копья, коим ранен был достойнейший из принцев, и великий Учитель сквитается за это, покарав виновных, обрекая их на страдание».

После чего замок обратился в руины, и все, кто там был, упали замертво на два дня и две ночи. Потом стало известно, что более половины из них погибли, а все окрестные земли поразило запустение.

Балин тоже упал замертво со всеми пострадавшими, но его вдруг окликнул Мерлин и так вернул к жизни. Волшебник показал ему хозяина замка и придворную даму, погибших под обломками. Потом он нашел коня для Балина и исчез.

Балин сел на коня и поехал прочь, видя кругом раненых и убитых. Мэлори пишет, что уцелевшие кричали вслед рыцарю: «О Балин, ты поверг эти страны в разрушение; ибо мучительная рана, которую ты нанес королю Пелламу, привела к разрушению трех стран, и да постигнет тебя кара за это»⁷.

Проведя тщательный анализ романов о поиске Грааля, мисс Дж. Л. Вестон сообщает следующее:

«Есть множество доказательств того, что главной целью поисков Грааля является исцеление короля, страдающего от болезни, и обретение им сил, утраченных от ран, болезни или старости; эти недуги, по какой-то таинственной и необъяснимой причине, оказали разрушительное воздействие на его страну, в которой или исчезли все растения, или начались ужасные войны»⁸.

Мучительная рана от копья Балина была лишь прелюдией для того целительного странствия. В ней рассказывается, как именно был ранен король и как было разрушено его королевство; и здесь выразительно показана тесная связь жизненных сил короля с процветанием его страны.

Профессор А. К. Л. Браун отмечает, что история Балина «создана в духе романов о короле Артуре… из нее становится понятно до мельчайших деталей, как и отчего отправляются на поиски Грааля. В этой истории рассказывается, почему и кем был ранен король и как его страна пришла в упадок»⁹.

В отрывке, напечатанном на основе архива Национальной библиотеки Франции № 343 (Ms. Bib. Nat. Fr. 343), профессором Брауном было обнаружено описание окончания поисков Грааля, непосредственно связанное с эпизодом о мучительной ране, нанесенной копьем Балина. В этом описании Галахад прибывает в замок Корбеник и входит в «величественную крепость рядом с таинственным дворцом» (la mestre forteresce tres devant lepalleis aventureux)¹⁰. Он и его спутники оставляют свое оружие у входа. Старик ведет Галахада из зала в зал, а потом показывает ему комнату, где лежит раненый король, предлагая войти туда одному. Далее перед нами предстает зал с Граалем, описание которого совпадает с тем, что было в истории о Балине: огромная и богато украшенная комната с серебряным столом, а над ним таинственным образом парит окровавленное копье, наконечником вниз, то самое, что пронзило бок Христа.

“Et voit maintenant en mi leu de la chamber qui mult estroit granz et riche la table dargent et le santime vessel si hautement et si bel aorne com nostre estoire a la autre fois devise… et il voit tres de sus la table dargent celle meesmes lance dont la santime car ihesu christ avoit este navree. Et ele estoit mise en lair le pointe de soux et li fust de sus, et pendoit merueilleusement que mortex hom ne peust pas ueoir qui la sostenoit, et sachiez que ele rendoit par la pointe gotes de sanc qui chooient en un moult riche vesse dargent assez espessement. Mes apres ce que eles estoient venues el vexel ne pooit nus savoir qui li sans devenoit. Quant Galahas voit ceste merveille il pense bien que ce est sanz faille la lance aventureuse”¹¹.(«И видит он на полпути богато и чудесно убранную комнату и серебряный стол, а на нем высокий сосуд, столь искусно украшенный, что никто никогда о подобной красоте и не слыхал… и видит он на том серебряном столе то самое копье, которое пронзило грудь Христа. И стояло оно на кончике, и висело в воздухе чудесным образом, но никто и ничто его не держали, и с острия того копья, вы только подумайте, стекали капли крови в тот серебряный сосуд непрерывным потоком. Но после того, как он вошел в ту комнату, не знал он, что это за сосуд и зачем он. Когда Галахас увидал то чудо, то подумал он, что перед ним волшебное копье».[33])

В этой уникальной версии, наконец, мы узнаем, кто именно нанес рану королю Пеллеану, – это был Балин, Рыцарь Двух Мечей.

Оказывается, мучительная рана связана с поисками Святого Грааля, который представляет собой попытку исцелить страдающего короля. Его жизненные силы и процветание его королевства связаны, а нанесенная ему мучительная рана стала поводом для оправдания странствий в поисках Грааля.

Итак, первый этап нашей проблемы выглядит следующим образом: бедра короля пронзило волшебное копье, брошенное молодым человеком, и в тот же миг во всем королевстве воцарились смерть и разрушение.

Мы постараемся выяснить: а) что это был за король, чьи жизненные силы и здоровье служили гарантом благополучия всего королевства; б) что это был за молодой человек, который чуть не убил его; в) откуда взялось это волшебное копье, которое нанесло мучительную рану королю, и что оно собой представляло.

Для этого нам снова нужно задуматься о богах и магии.

Похоже, что первобытный человек сформировал фундаментальные представления о душе или духе, рассуждая о сходстве сна со смертью. Сон казался ему кратким мигом утраты жизненных сил, которые навсегда покидают человека после его смерти; а в своих снах человек может вообразить, что он блуждает в царстве смерти и может увидеть, как выглядят духи. Но в этих снах ему встречаются не только друзья, но еще и жилища, и рыболовные крючки, и камушки, и деревья. Во всех предметах этого обширного мира чувствуется присутствие духов, и за каждым природным явлением скрывается какой-нибудь конкретный из них. Взяв за образец мир снов, первобытный человек, похоже, позаимствовал из него целый пантеон таинственных существ, обладавших мистической силой¹².

Человек развивался, и его боги оторвались от своих глубинных, земных ассоциаций; став единственными и надменными, они воспарили от могильной земли ввысь, к небесам. А за ними тянулся таинственный шлейф странных, случайных следов, по которым можно было пройти, чтобы понять, откуда именно состоялось это живописное восхождение.

В книге «Золотая ветвь» Фрезер продемонстрировал, что в первобытных сообществах очень слабо заметна пропасть, разделяющая богов и людей, в сознании человека более позднего времени¹³. У людей первобытных не было четкого разграничения между богом и могущественным колдуном. Часто боги древних времен являлись всего лишь невидимыми колдунами, произносившими заклятья и распевавшими священные тексты под покровом сил природы, как это делают колдуны, которые плетут заклинания среди соплеменников. Более того, обычно боги показываются тем, кто поклоняется им, в человеческом обличье. Очень просто для колдуна, который, как считается, обладает сверхъестественными силами, заставить других людей поверить в то, что он – воплощение какого-то божества.

Когда люди верят, что благополучие племени зависит от исполнения магических ритуалов, колдун приобретает огромное влияние и власть, легко становясь вождем или королем. «Таким образом, кто-то немного более могущественный, чем просто фокусник, например, целитель или колдун, может превратиться в полноправного бога и короля в одном лице»¹⁴.

В земледельческих сообществах, где благополучие зависит от благодатного дождя и солнечного света, а не от каких-то других явлений, колдун племени должен уметь заклинать погоду. Потому колдун становится человеком, умеющим вызвать дождь или солнечный свет. Поскольку в сознании первобытных людей грань между богами и людьми не была столь заметной, такого колдуна считали богом дождя, солнца или воды. Силы, вызывавшие к жизни грозу или солнечный свет, по мнению людей, были заключены в этом человеке, и потому они верили, что их благополучие находится в его руках. Если он может вызвать солнечный свет или дождь по своей воле, он может сделать и так, что ни света, ни дождя не будет. И от того, насколько он успешен, будет зависеть не только его право на корону, но и сохранит ли он на плечах голову, которую она венчает.

Первобытные люди очень часто персонифицируют силы природы, воплощая их в мужских или женских образах; и принцип гомеопатической, или имитативной, магии помогает им делать так, чтобы деревья и растения развивались и зрели, когда в обрядах имитировался их брачный союз. Когда мысль о сексуальном начале в природе получила дальнейшее развитие, землю стали считать воплощением женского начала, потому что она приносила плоды, а дождь и солнечный свет, которые пробуждали в ней жизнь, наделяли мужскими характеристиками.

Поскольку существовала тенденция к антропоморфности, свойственная невежественным людям, женская сила земли приобрела более законченную форму, и появился образ богини, а мужская оплодотворяющая сила воплотилась в облике могущественного бога. Союз бога и богини, по этим представлениям, пробуждал в природе мощные животворные силы.

Подобная тенденция к антропоморфности наделяет божественной силой не только самих богов, но и проявления их сверхъестественного могущества. Поэтому силы солнца, грозы и воды, в основном связанные с природным плодородием, тем не менее относительно независимы друг от друга и поэтому обожествляются по-отдельности. В итоге мы видим, что существуют менее значимые боги плодородия, которые в сознании людей ассоциируются с той или иной плодородной силой. Появляются боги солнца, боги грозы и бури, боги воды – и они встречаются довольно часто.

Но поскольку эти боги, вполне очевидно, связаны друг с другом и все они служат в конечном счете достижению одной и той же цели, их часто путают. И потому невозможно предельно точно установить, какой именно бог плодородия сейчас перед нами, или понять, какой силой он обладает и какие обязанности на него возложены. Он может обладать теми же чертами, что и какие-то его родственные боги – или соединять в себе все их характеристики сразу.

Из трудов Фрезера мы узнаем, что колдун часто воплощает в себе черты и короля, и бога; а боги, которых он воплощает, как мы уже имели возможность убедиться, управляют бурями и солнечным светом. Но и солнечный свет, и буря – это проявления плодородия Матери-Богини. И потому в чертах характера мага часто присутствуют неявные проявления бога или богов, которые оплодотворяют землю. Его величие питается свойствами множества богов.

До некоторой степени создается впечатление, что власть бога-короля над природой осуществляется как проявление его воли. И потому, когда люди страдают от засухи, мора или бури, они считают, что это произошло оттого, что их король или плохо исполняет свои обязанности, или в чем-то виноват, за что и наказывают его. «Но иногда природные события хотя и воспринимаются как нечто зависящее от короля, отчасти, по мнению людей, могут от его воли и не зависеть. Его воспринимают в качестве, так сказать, динамического центра вселенной, из которого во все стороны исходят лучи райского света; поэтому любое происходящее с ним изменение – поворот головы, его воздетая рука – немедленно оказывает воздействие на какую-то часть природы, и там начинают происходить изменения. На нем держится весь мир, и малейший промах с его стороны может разрушить хрупкое равновесие. Он должен быть осторожен, и с ним должны быть осторожны, о нем надлежит заботиться; и вся его жизнь, до самых мельчайших деталей, должна быть устроена так, чтобы ни один его поступок, вольный или невольный, не нарушил и не пошатнул устоявшиеся законы природы»¹⁵.

«Но никакая забота и никакие предосторожности не могут помешать богочеловеку состариться, ослабеть и, в конце концов, умереть… (и) если природа зависит от жизни этого богочеловека, какие только бедствия ни произойдут оттого, что силы его иссякают, и, когда их не останется совсем, наступит его смерть? Предотвратить все эти опасности можно лишь одним способом. Богочеловека нужно лишить жизни, как только появятся первые признаки упадка его сил, и его душа должна будет переселиться в могучего преемника, прежде чем сам он значительно утратит свое могущество и это станет опасным… Если богочеловек умрет, так сказать, естественной смертью, значит, в соответствии с представлениями древних людей, что его душа либо сама оставит тело и откажется возвращаться, либо, что чаще всего происходит, улетит или будет долго блуждать, не находя выхода, по воле какого-нибудь демона или колдуна. В любом из этих случаев душа богочеловека будет потеряна для тех, кто ему поклонялся, и так будет утрачено их благополучие, и возникнет угроза их существованию… (Но если) убить его, то люди, которые ему поклонялись, смогут, во-первых, поймать его душу и передать ее достойному преемнику; а во-вторых, умертвив богочеловека в тот момент, когда природные силы начали покидать его, люди смогут предотвратить упадок – и могущество богочеловека не будет утрачено. Итак, убийство богочеловека отвечало всем этим целям и предотвращало все опасности, а его душа, таким образом, переходила в расцвете своих сил его преемнику»¹⁶.

Доктор Лоуи доказал¹⁷, что эти основные принципы, сформулированные Фрезером, возможно, не являются универсальными для всех народов мира. Но они оказали значительное влияние на менталитет народов Европы¹⁸. Такие представления были популярны от Ирландии до Геллеспонта, и в мифологии, дошедшей до наших дней, сохраняются воспоминания о богах-королях и связанных с ними культах природы. Особенно в Ирландии эти понятия значимы и проявляются в традициях, незримо присутствующих в жизни людей. Они продолжают жить в древних реликвиях и рукописях, которые, к счастью, смогли сохраниться до наших дней, пережив те, что давно утрачены, и потому такие традиции играют важную роль. Богатое воображение тщательно скрывает их от нас, и в них можно найти подробное объяснение мириадам загадок.

Ирландский король, живший на холме Тара, был, безусловно, воплощением бога плодородия¹⁹. Верили, что он пробуждает животворные силы земли и увеличивает плодовитость скота. В старинной монашеской рукописи, которую приписывают святому Патрику, сообщается, что благодаря правлению истинного короля на страну нисходила благодать – хорошая погода, спокойные моря, плодородные злаковые поля и усыпанные фруктами деревья. Но если в стране наступал голод, коровы не давали молока, не вызревали фрукты и хирели злаки, это считалось неопровержимым доказательством того, что страной правил недостойный король.

Брак короля считался очень важным для его благополучного правления. Ведь его жена символизировала богиню земли, а сам он был воплощением бога плодородия, и его супружеская состоятельность благоприятствовала плодородию земель, скота и человечества. Король, сексуально несостоятельный или в какой-то мере ущербный физически, конечно, мог стать причиной несчастий своего народа. И потому, чтобы сохранить свою здоровую божественную силу, король Ирландии должен был подчиняться жестким древним королевским табу, касающимся связи короля с силами природы, – так называемым «гейсам»[34].

Ирландский бог-король обычно занимал трон, убив своего предшественника, и выполнял свои обязанности, пока не появлялся более сильный претендент, который отбирал у него божественную силу. Если король не умирал собственной смертью, что было неприлично, его преемник должен был исполнить волю богов, для чего существовали четко выработанные методы. Эти боги, конечно, сразу же после коронации, вселялись в нового короля. А затем, спустя какое-то время, после множества весьма впечатляющих событий, все повторялось вновь²⁰.

Итак, король-бог счастливо правил в Ирландии, и благодаря постоянно источаемой им благодати все живое росло и расцветало, потому что он был здоров и полон жизненных сил. Таким образом, мы сумели дать объяснение тому явлению, отражением которого был король Пеллеан; и образ мучительной раны приобретает совершенно новое значение. Похоже, что это завуалированное отражение древней первобытной мифологии, когда боги надевали на себя доспехи, изменяя свой облик, и притворялись средневековыми благородными рыцарями. Похоже, что сам король Пеллеан изначально был кем-то вроде Зевса, но только в пантеоне северной страны. Это древний бог-король, от привычек и образа жизни которого зависит благополучие его земли. Когда ему наносят рану, то на всей его земле воцаряется запустение; супруг Матери-Земли утрачивает свои способности и потенцию; источник плодородия земли повержен – и все вокруг приходит в упадок и запустение. В сущности, образ Пеллеана – это последняя стадия антропоморфности, когда наше представление о боге-короле превращается в представление о рае, где он правил своим волшебным ирландским замком, выступая в роли повелителя природы. Это наше воплощение мужественности не только в облике человека, но и облаченное в человеческие одежды. Так наш бог-король стал королем-богом.

В своей работе «Окровавленное копье» профессор Браун предпринял попытку связать копье Грааля с волшебным оружием из ирландского мифа, но он не стремился установить ассоциации обоих этих образов с представлениями о плодородии. Я же намерен доказать, что Балин и это копье являются символами плодородия, между которыми существует взаимосвязь. Я хотел бы с помощью этих образов развить свои мысли относительно природы мучительной раны.

Профессор Роджер Лумис привлек мое внимание к сходству ирландского сказания «Судьба детей Турена» и легенды о Балине. Благодаря этим параллелям можно объяснить и сделать далекоидущие выводы о странном соседстве волшебного копья и котла; таким образом, эта история может быть полезной, положив начало следующему этапу нашего исследования.

Дети Турена убили отца Луга и за это должны были понести удивительное наказание. Им нужно было добыть для Луга множество волшебных предметов, которые он им точно описал. Среди них было пылающее копье Писира, правителя Персии. «И ведомо ли вам, что это за копье, которое повелеваю я доставить?» – спросил у них Луг. «Нам это неведомо», – отвечали дети Турена. «Это превосходное отравленное копье, – отвечал им Луг, – (а владеет им) царь Персии Писир; Ар-идбер зовется оно, совершают с ним разные подвиги; а наконечник его всегда погружен в горшок с водой, чтобы оно не сожгло (своим пылающим жаром) тот город, в котором хранится»²¹.

Три сына Турена не знали, как же им добыть эти волшебные вещи. Тогда им пришло в голову, что лишь магия Мананнана поможет им в этом. А поскольку Луг должен был соблюдать множество королевских правил и ограничений-«гейсов», и один из них гласил, что если кто обратится к нему с просьбой подарить что-то ценное, то на каждую вторую просьбу он должен отвечать согласием. И потому дети Турена, попросив Луга во второй раз, пожелали получить на время особую лодку, обтянутую кожей, – куррах Мананнана, и тот с неохотой согласился.

«…дай нам на время лодку-куррах Мананнана», – сказал Бриан, сын Турена. «Я дам его вам», – ответил Луг. «А где он?» – спросили они. «Он в городе под названием Бойн», – сказал Луг.

«И они отправились в свои родные места, где была и Эйте, дочь Турена; и сказали им, что добыли куррах».

«…Затем они отправились в путь, оставив Турена в горе и слезах, а Эйте проводила их в порт, где был пришвартован куррах…»

«…(и вот) эти воины вышли на своем каноэ за пределы прекрасных чистых вод Эринна… и потребовали: чтобы ты, прекрасная лодка Мананнана, та, что под нами, отвезла нас в сад Гесперид».

«И не ослушалась лодка приказа… ибо поплыла она все вперед и вперед по гребням зеленых волн…»²²

После того как были добыты золотые яблоки, что входило в обязанности воинов в соответствии с наложенным на них наказанием, прибыли они в персидский дворец, переодевшись поэтами. У правителя был праздник, и они стали развлекать его своими песнями. Но царю эти песни не понравились, потому что все они были про волшебное копье Ар-идбер, которое ему принадлежало. И он сердито повелел им замолчать и не тревожить его слух своими подозрительными песнями.

Когда Бриан услышал, что сказал правитель, то выхватил яблоко, которое держал в руке, и запустил ему в голову, да так, что пробил ему лоб, и мозги из этой дыры вывалились наружу; а потом обнажил свой меч и стал разить им всех вокруг»²³.

Устроив это побоище, три брата устремились в комнату, где хранилось копье, и нашли его там «с наконечником, погруженным в котелок, полный воды, чтобы он не сжег всех придворных»²⁴. Они увидели, что этот наконечник «был глубоко погружен в воду, которая шипела и бурлила вокруг него. А Бриан храбро схватил и выдернул его оттуда; после чего все три брата оставили дворец и пошли к своему каноэ»²⁵.

Эта история напоминает нам о мучительной ране. Оба копья из этих двух историй были расположены совершенно одинаково примерно в схожей обстановке. В обоих сказаниях те, кто приехал на поиски копья, прибыли туда во время праздника. До того как было обнаружено копье, состоялся бой, а правитель был серьезно ранен. Более того, в ирландской истории есть удивительное сходство со странствиями Галахада. Привожу для сравнения небольшой отрывок из версии Мэлори:

«И добрый рыцарь Галахад все ехал и ехал, пока не прибыл в ту ночь во дворец Карбонек; и он понял, что попал к отшельнику. А тот добрый человек возрадовался при виде странствующего рыцаря. И когда они собирались отдохнуть, в дверь постучала прекрасная дама и призвала Галахада, и тот добрый человек пошел к двери, чтобы узнать, чего она желает. И тогда она обратилась к отшельнику: “Сэр Ульфин, я благородная дама и желаю говорить с тем рыцарем, что гостит у тебя”. И тогда этот добрый человек разбудил Галахада со словами: “Пробудись и поговори с благородной дамой, что обратилась к тебе за помощью”. И тогда Галахад подошел к ней и спросил, чего ей надобно. “Галахад, – сказала она, – я желаю, чтобы ты вооружился, сел на своего коня и следовал за мной, ибо приведу я тебя через три дня туда, где предстоит тебе величайшее приключение, какое только выпадало на долю рыцаря”. И тотчас вооружился Галахад, и взял своего коня, и помолился Богу, и смиренно попросил эту благородную даму указывать ему путь, как ей будет угодно.

…они нашли корабль, где были Боре и Персеваль, и возопили они с корабля: “Сэр Галахад, будь здрав и добро пожаловать, как долго ждали мы тебя”… И два эти рыцаря приняли Галахада и его даму с великой радостью, и все они были знакомы друг с другом; и тут поднялся ветер и погнал их корабль по морю в чудесную землю… И сказала тогда благородная дама: “Персеваль, ведомо ли тебе, кто я?” “О нет, увы, откуда же знать мне об этом!” “Так знай же, что я – твоя сестра, дочь короля Пеллинора”»²⁶.

В этой ситуации Галахад и его спутники напоминают несчастных детей Турена. Снова перед нами три странствующих героя в сопровождении сестры, которых она привела к волшебному кораблю, который плыл сам по себе. И на его борту начинается их приключение на пути в райские чертоги, где хранится волшебное оружие.

После того как в Ирландию было привезено волшебное копье Писира, с ним были связаны поразительные события. Оно стало известно под именем Lain of Celtchar — Луин Кельчар, его описание можно найти в сказании «Bruin da Derga» («Разрушение Дома Дерга»)²⁷.

«Я оказался в комнате рядом с Конайре. Там были три главных воина, чьи волосы уже начинали седеть… у того, что стоял в середине, в руке было огромное копье, а на копье том – пятьдесят заклепок. А древко у копья того такое, что могло бы быть частью тяжелого плуга. Тот человек, что стоял в середине, так высоко занес копье, что острие его так и мелькает, и древко движется туда-сюда в его ладони. А перед ними – огромный котел, в котором быка сварить можно, и варится в котле том черная жуткая жидкость. И макает он копье то в черное варево в котле. Если его не погасить вовремя, то воспламенится древко того копья, и словно огненный дракон сядет на крышу дома».

«…нужен котел, полный отравы, чтобы охладить то копье, коли надобно будет убить кого. Если не охладить копье, то пламя охватит древко – и огонь достигнет того, кто его держит, или того, кто во дворце там сидит».

Еще одно описание копья Луин Кельчар мы находим в сказании «Mesca Ulad» («Отравление Улада»). Эта версия легенды гласит²⁸:

«…Огромное рыцарское копье до самого его плеча. Когда жар наконечника разгорелся, он наносит удар, замахнувшись копьем, что держал в руке, так что огненные искры летят во все стороны от его острия, как только его охватит огонь. Котел, наполненный жуткой темной кровавой отравой, стоял перед ним, кипело в нем магическое зелье из крови собачьей, кошачьей и из крови друидов. А наконечник того копья погружали в эту жидкую отраву, как только он разгорался».

«Быстрый, разящий Луин Кельчар высоко занес он, а перед ним стоял котел с темно-алой кровью, ибо, если будет обожжено древко этого копья, или самого человека обожжет оно, то окунуть нужно копье в тот котел с отравленной кровью. И вот сказание о битве».

И наконец, в сказании «Battle of Rosnarig» («Битва Рознариг») есть такой эпизод²⁹:

«Какое же это было чудное копье; ибо сполохи огня извергало оно во все стороны, а впереди шли четыре наемника с ярким медным котлом, наполненным кровью, и туда макали то копье отравленное ежечасно, чтобы снова наполнить его ядом».

Похоже, что это древнее копье представляло собой не что иное, как послушную руке человека молнию, которую нужно было постоянно держать под контролем и охлаждать.

Выводы, к которым пришел профессор Браун в своих исследованиях, не совсем согласуются с поставленной перед нами задачей, а потому я выделю то, что меня интересует, приводя собственные аргументы. Я предполагаю, что Луин Кельчар – это молния, которую используют в качестве оружия; что во дворце Писира ситуация складывается по схеме, напоминающей легенды, связанные с мучительной раной, и что, следовательно, этот эпизод является связующим звеном между копьем Балина и молнией.

Итак, молния – это оружие богов плодородия. И потому было любопытно обнаружить, что в одном из случаев по крайней мере бог плодородия использовал Луин Кельчар так же, как Балин использовал копье в истории о мучительной ране. Профессор Браун изучал эту историю и признал ее сходство с историей о Балине. Но он не упомянул о ее связи с образом бога плодородия, а именно это меня в большей степени интересует. Меня вдохновляет это копье, обладающее сверхъестественными свойствами молнии, в руках грозного бога плодородия. Это сказание встречается в «Book of Aicill» («Книге Айсилла») – древнем своде законов Ирландии³⁰.

У короля Кормака было множество диковин из Туата де Дананн. Одной из них был Кримолл – окровавленное копье. Однажды Энгуса отправили на поиски Кормака, потому что король горел жаждой мщения. В то время у короля Кормака был праздник во дворце, и Энгус прибыл туда, оставив у входа свое оружие, потому что вооруженным людям вход был запрещен. Но на стене во дворце висел Кримолл, окровавленное копье короля Кормака. И Энгус в ярости схватил это копье и нанес Келлаку, сыну Кормака, страшный удар. И это копье «выбило Кормаку один глаз, а когда копье вытаскивали из раны, то древко его угодило королю священного холма Тары в спину и убило его. А раненому королю не было дозволено управлять страной. И потому Кормака отправили в Айсилл, рядом с холмом Тара, а Тару можно было видеть из Айсилла, но Айсилл не был виден из Тары. И потому Ирландией стал суверенно управлять Койрпри Лайфчер, сын Кормака».

Профессор Браун указал на множество параллелей между этой историей и темой мучительной раны. «В обеих этих историях герой прибывает во дворец короля во время праздника, стремясь отомстить за нанесенное кому-то личное оскорбление. В обеих этих историях нельзя проносить оружие в королевский замок… В обоих сказаниях виновнику нанесенного оскорбления наносят удар копьем, которое хранится в этом замке как реликвия или диковина. В обеих историях убивают главного стража или сенешаля короля, правда, разными способами. Нападавший скрывается, а раненый король более не способен управлять своей страной»³¹. К этим примерам сходства можно добавить, что в обоих случаях первым убивают близкого родственника короля.

Итак, общая канва этого сюжета и во многом история под названием «Ослепление короля Кормака», похоже, связаны с историей о мучительной ране. Они по содержанию ближе друг к другу, чем две какие-нибудь современные газетные статьи на одну и ту же тему.

Судя по всему, у Энгуса был прототип, который действительно жил в докельтской Ирландии³²; но со временем ему стали приписывать божественные свойства. Если он был когда-то великим королем-магом, то этого достаточно, чтобы его при жизни начали почитать как бога. А поскольку после смерти его жизнь обросла легендами, вполне естественно, что в сложенных о нем мифах он окончательно превратился в почитаемое божество и его стали считать одним из богов плодородия.

Однако независимо от того, кем был в реальной жизни мифологический Энгус, в сказаниях он, конечно, бог. Он породил выразительные и яркие мифы, и мы можем найти свидетельства того, что в Ирландии ему поклонялись вплоть до VII века и. э. Макалистер считал Энгуса богом бури³³, о чем свидетельствуют сказания «Энгус с грозным копьем» и «Энгус – Великий Гаситель». Но в любом случае его обычно ассоциировали с богами плодородия и легендами о них, и по крайней мере в некоторых из них он повелевал бурей. Бог плодородия в самой грозной своей ипостаси становится богом бури, когда его орудие – сверкающий жезл из быстрых и смертоносных молний. Когда Энгус был в ярости, он пришел убить короля Кормака и, похоже, воспользовался своим великолепным божественным оружием, чтобы навести на всех ужас.

Итак, этим ирландским богом Энгусом однажды была нанесена мучительная рана; и хотя имена героев в легендах разные, многие детали совпадают и выводят на описание приключений Балина. Более того, Луин Кельчар, который мало чем отличается от молнии, дважды фигурирует в сюжетах, напоминающих историю о копье Балина. В одном из них оно находится в том же положении, в котором обнаружил его Балин. А в другом сказании копье, брошенное рукой бога плодородия, наносит рану королю (это совершенно точно мучительная рана). Возможно, эти сходства скорее последствия, а не гомологичные явления, но такое кажется мне маловероятным. Балин, вооруженный своим сверхъестественным оружием, дважды проявляет себя как бог плодородия.

Итак, цепочка доказательств привела нас к заключению о том, что Пеллеан – это бог плодородия. Другая логическая цепочка убедила нас в том, что и такой персонаж, как Балин, ассоциируется с плодородием. Теперь мы пойдем по третьему пути и попробуем сформулировать окончательные выводы.

Адонис, прекрасный юный возлюбленный Афродиты, был убит диким кабаном, который нанес ему удар в пах, и так его богиня овдовела. Но она со слезами стала умолять Зевса помочь ее горю, и он, в конце концов, согласился отпускать ее любимого на землю раз в году. И с тех пор несчастный Адонис обречен погибать и возрождаться каждый год.

Древние верили, что его смерть и возрождение – это причина смены времен года. Этот прекрасный юный бог олицетворял для них животворные силы природы, которые воплощались в его человеческом облике. Он продолжает жить, и это один из типичных примеров бога плодородия.

У фригийцев был Аттис, в точности похожий на Адониса. Мифы и варварские ритуалы, связанные с культом этого бога, наводят на размышления. «Про смерть Аттиса рассказывали две истории. По одной версии, он был убит кабаном, как и Адонис. По другой – он кастрировал себя под сосной и умер там, истекая кровью… История о том, как Аттис кастрировал себя, это явная попытка объяснить ритуал членовредительства его жрецов, которые регулярно кастрировали себя, поклоняясь богине (Кибеле)»³⁴.

Но Фрезер считает, что кабан – это тоже воплощение какого-то божества. Аналогии с Дионисом, Деметрой, Осирисом и Вирбием, вероятно, свидетельствуют о том, что враждебность кабана по отношению к богу это лишь позднее искажение древнего представления о том боге, которого это животное символизирует. И кабан когда-то символизировал самого Адониса³⁵. Более того, ранение в пах – это завуалированный намек на кастрацию³⁶.

Тогда получается, что миф об Адонисе повествует о том, как консорт богини земли был оскоплен. В результате этого земля утратила свое плодородие – и жизнь пришла в упадок. Эта ситуация представлена завуалированно, образ кабана, ранившего бога в пах, – эвфемизм. Первоначально сам кабан был богом, в другом облике.

Обратившись к королю Пеллеану, мы обнаружим, что и его ранили в пах, но эту рану нанес молодой человек, вооруженный копьем. В том, что изначально в легенде он был кастрирован, нас убеждают менее замаскированные версии этой истории, например «Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха и «Sone de Nausay»[35] («Сон из Нозе»), где недвусмысленно описана природа его раны. В строках 1388–1392 поэмы «Парцифаль» мы читаем:

einen gel?pten spar

wart er ze tjostieren wunt,

so daz er nimmer mer gesunt

wart, der s?eze oeheim din,

durch die heidruose sin^37[36].

А в строках 4775–4776 поэмы «Сон из Нозе» объясняется, от чего именно страдает Искалеченный Король:

Es rains et desous l’afola

de coi grant dolor endura^38[37].

Итак, история о мучительной ране напоминает сюжет мифа об Адонисе. Речь здесь идет о том, как был оскоплен консорт богини земли. И потому земля утратила плодородие – и жизнь на ней стала угасать. В этой ситуации перед нами вместо раненого бога – юный рыцарь, раненный в бедро, символизирующий космические жизненные силы, которые тают, потому что старого бога покидают силы.