Глава 9. Задержка в полсекунды

Глава 9. Задержка в полсекунды

Вопрос, поднятый американским нейрофизиологом Бенджамином Либетом, был необычайно хорош.

Он возник на основе того, что само по себе было удивительным открытием. Его сделали немецкий нейрофизиолог Ганс Корнхубер и его ассистент Людер Дееке, который включил его результаты в свою докторскую работу. Корнхубер и Дееке применили современные методы сбора и обработки информации, чтобы изучить, как они это назвали, «биоэлектрический феномен, предшествующий спонтанным событиям в нервной системе»: связь между обычными произвольными движениями рук и электрической активностью, возникающей вокруг мозга.

В 1929 году австрийский психиатр Ханс Бергер обнаружил, что информацию о церебральной активности можно получить, разместив электроды на голове испытуемого и таким образом измеряя электрическую активность обратной стороны черепа. Этот метод — электроэнцефалография, или ЭЭГ — отслеживает альфа-волны и другие схемы работы мозга: к примеру, альфа-ритмы могут сказать, что испытуемый находится в покое.

Корнхубер и Дееке хотели увидеть, существует ли возможность изучать более определенные явления, нежели общие состояния, к примеру, сон и бодрствование. Они пытались выяснить, можно ли с помощью ЭЭГ определить, что испытуемый совершает какое-то действие.

Работа нервных клеток базируется на электричестве: состояние нервной клетки, или нейрона, определяется электрическим потенциалом на его поверхности — это разница между напряжением между внутренней частью клетки и ее окружением. Когда клетка стимулируется, ее потенциал меняется. Это изменение распространяется по клетке и по нервным соединениям к другим клеткам. Связь между нейронами носит в основном химический характер, а вот язык самого нейрона преимущественно электрический.

Но ЭЭГ — это очень грубое измерение, так как прежде чем будут зафиксированы изменения электрического поля вокруг мозга, необходимо, чтобы началась деятельность большого количества нервных клеток. И то, что измеряется, необходимо измерять через череп.

Корнхуберу и Дееке удалось добиться успеха, применяя метод сложения. Они просили испытуемых повторять простые действия — к примеру, сгибать палец — снова и снова. Затем они складывали все результаты ЭЭГ. Если в то время, когда выполнялось действие, происходило всплеск активности на ЭЭГ, сигнал усиливался, когда суммировалось много измерений. Шум, который почти полностью поглощает сигнал, при сложении большого количества событий не будет увеличиваться, так как шум носит случайный характер.

Потенциал готовности — изменение в электрическом поле вокруг мозга, которое устанавливается за секунду до действия. (по Корнхуберу и Дееке).

Эта техника позволила Корнхуберу и Дееке показать, что простое действие, к примеру, движение руки или ноги, имеет в мозгу свое предзнаменование. Мозг демонстрирует то, что они назвали «потенциалом готовности» — сдвиг электрического потенциала, который показывает, что готовится действие. Изменение электрических схем отражается на активности нервных клеток мозга, в данном случае — в так называемой вторичной моторной области церебрального кортекса.

Наличие потенциала готовности логично: мозг готовится выполнить действие, просчитывая, каким образом оно будет выполнено. Удивляет только количество затрачиваемого на это времени.

Очевидно, что потенциал готовности должен предшествовать действию, которое он подготавливает. Но не столь очевидным было то, что это приготовление займет столько времени, сколько получилось в экспериментах Корнхубера и Дееке: целую секунду. (В среднем это на самом деле 0,8 секунд, но были зафиксированы и случаи, когда эта величина составляла полторы секунды). Это долго.

Корнхубер и Дееке записывали не реакции, а действия, которые инициировались самими испытуемыми. Испытуемые сами решали, когда сгибать пальцы. Но за секунду до того, как они это делали, их мозг указывал, что они готовятся к действию.

Потенциал готовности устанавливается за секунду до действия.

«Я начал об этом думать в 70-е годы», — говорит Бенджамин Либет о вопросе, который возник у него на фоне открытия потенциала готовности Корнхубером и Дееке. Этот вопрос был частью исследования Либета в качестве профессора нейрофизиологии Медицинского центра Университета Калифорнии в Сан-Франциско.

Много лет спустя, когда он уже изучил и закрыл этот вопрос, он говорил об этом так: «Длительный интервал времени (в среднем около 800 мс), который составляет потенциал готовности, предшествующий действию, выполняемому в произвольном ритме, заставляет задать критически важный вопрос: возникает ли столь же рано и сознательное понимание добровольного намерения действовать?

Другими словами, если такое простое действие, как движение пальца, начинается в мозгу за секунду до начала мышечной деятельности, когда же сознание принимает решение инициировать это действие?

Даже самая небольшая пауза для размышления — раз Либет уже поднял этот вопрос — показывает, что если мы сравним потенциал готовности с нашим собственным опытом повседневной жизни, что-то совершенно не стыкуется.

Никакой секунды ни проходит от момента принятия решения согнуть палец на руке или покачать пальцем на ноге и до того момента, когда мы это сделаем! Ни в коем случае! Секунда — это очень долго, и это время мы можем легко почувствовать. Если мы протягиваем для чего-то руку или пинаем кота, между действием и решением не может пройти целой секунды. Мы бы заметили.

Таким образом, сознательное решение не может происходить в тот же момент, когда начинается потенциал готовности. Потому что это значило бы, что от момента, когда мы приняли решение, и до момента, когда мы начали действовать, действительно прошла секунда. (Конечно, часто именно так и происходит. Иногда на это уходят годы. Но здесь мы говорим о решении щелкнуть пальцами — добровольно и потому, что нам так захотелось).

Таким образом, исходя из самонаблюдения мы можем исключить возможность того, что наше решение действовать появляется одновременно с началом потенциала готовности.

С нашим опытом гораздо больше согласуется предположение, что мы сознательно решаем реагировать за какое-то время до того, как действуем. Не за целую секунду, но, возможно, за 0,1 секунды.

Это, однако, ставит перед нами другую, скорее всего, непостижимую проблему: если мозг начинает работать за какое-то время до того, как я решаю двинуть пальцем, есть ли у меня свободная воля?

Шоу начинается еще до того, как мы решаем, что оно должно начаться! Действие инициируется еще до того, как мы решаем его совершить!

Очевидно, что это не слишком хорошо. Бенджамин Либет пишет об этом так: «Если сознательное намерение или решение действовать на самом деле инициирует произвольное событие, тогда субъективный опыт этого намерения должен предшествовать или по меньшей мере совпадать с началом специфических церебральных процессов, которые являются посредниками в этом действии!»

Любое предположение, близкое к нашему повседневному представлению о том, что мы сами определяем свои поступки, проявляя свободную волю, безусловно, требует, чтобы выполнение решений не инициировалось за секунду до того, как мы их примем.

Таким образом, нет очевидного ответа на вопрос, когда вступает в игру сознательное решение. Этот вопрос, на который мы не можем ответить, но который чрезвычайно нас смущает, является хороший базой для научных экспериментов — и именно этим и занялся Либет.

Его эксперимент был настолько же простым, насколько эпохальным оказался его результат. Он просил своих испытуемых выполнить простое действие: согнуть палец или двинуть рукой, когда им этого захочется. Они так и поступали.

Чтобы понять, что происходит, Либет и его коллеги Кертис Глисон, Элвуд Райт и Деннис Перл подготовили несколько аппаратов. Они записывали, когда двигались пальцы или рука, измеряя электрическую активность в руке. Они могли записать момент, когда начинался потенциал готовности, благодаря электродам, которые были подсоединены к рукам испытуемых. И наконец, они могли попросить испытуемого сообщить им, когда он сознательно решит выполнить действие.

Вооружившись этими тремя источниками информации, ученые могли их сравнивать — определять, когда сознание принимает свое решение, и сравнить это со временем начала потенциала готовности.

Окончательное измерение — измерение времени сознательного решения — является спорным — и оно же является жизненно важным. Либет не был новичком в изучении сознания. Напротив, он был одним из первых нейрофизиологов в мире, который провел серьезные эксперименты в этой области.

С середины 60-х годов, когда Бенджамин Либет начал изучение сознания, у него было ясное ощущение того, что сознание является первичным феноменом. Мы не можем уменьшить сознание до чего-то еще — к примеру, до каких-либо измеряемых характеристик мозга. Человек принимает сознательное решение, и лишь этого человека и только его мы можем спрашивать о восприятии этого решения. Мы не можем изучать сознание, соотнося его с чем-то «объективно» измеримым.

Сознание — это сознание, понял Либет. «Сознательный опыт, который понимается как осознание какой-то вещи или события, доступен только тому человеку, который его воспринимает, а не внешнему наблюдателю». Последствия этого знания заключаются в том, что «любое поведенческое доказательство, которое не требует убедительного интроспективного раппорта, не может считаться признаком сознательного, субъективного восприятия». Таким образом, мы никогда не сможем узнать, имеет ли место сознательное восприятие, пока человек сам нам об этом не скажет.

«Это случай, который никак не соотносится с уместностью действий или сложностью когнитивных процессов и процессов абстрактного решения задач, которые в него вовлечены, так как все они могут протекать — и часто протекают — бессознательно, и человек не имеет о них представления». Этого недостаточно для того, чтобы действие выглядело сознательным. Человек, который выполняет действие, должен сознательно его воспринимать, чтобы мы могли говорить о присутствии сознания.

Таким образом, мы не можем получить о сознании иной информации, кроме как от самого субъекта. Нам придется его спрашивать. Но проблема в том, что если мы спрашиваем, когда кто-то решил согнуть руку, мы не получим особо точного ответа. И, конечно, точного времени. Ведь чтобы сформулировать «Сейчас!”, тоже потребуется время.

Так что Либет придумал кое-что иное. Он посадил испытуемых перед телевизионным экраном, на котором демонстрировалось вращающееся пятно — как секундная стрелка на циферблате. Единственное отличие от обычных часов заключалось в том, что для совершения полного оборота пятну Либета требовалось не 60, а 2,56 секунд. Это давало Либету возможность точно установить время, спрашивая, где находилось пятно, когда произошло событие. Точность оказалась приемлемой, так как разница между «час» и «два часа», которая составляет 5 секунд на обычном циферблате, здесь соответствовала 0,2 секундам.

Была проведена серия контрольных экспериментов, доказавших, что определение времени подобным способом действительно возможно. Контрольное раздражение кожи показало, что этот метод был довольно точным.

Вращающееся пятно — это классический метод экспериментальной психологии. Немец Вильгельм Вундт применял его еще в 19 веке для изучения времени реакции, и он получил название «компликационные часы Вундта».

Сами эксперименты проходили таким образом: испытуемый усаживался в удобное кресло и его просили расслабиться. По сигналу ему нужно было смотреть в центр циферблата, подождать, пока пятно проделает полный круг и затем согнуть палец или двинуть рукой — как ему или ей было угодно. Испытуемых просили подождать, пока они не почувствуют, что готовы совершить движение — пока не почувствуют решимость, намерение, потребность. Им нужно было ждать, пока они ощутят подобную необходимость. Это позволяло Либету получить три вида информации: когда человек принял сознательное решение действовать, когда он или она совершили действие и когда начался потенциал готовности.

Эксперименты были проведены в марте и июле 1979 года на пяти испытуемых — студентах в возрасте от 20 до 30 лет.

«Я был удивлен точностью», — объяснял Либет несколько лет спустя. Результаты отлично совпадали, а цифры обретали значение в процессе анализа. И контрольные эксперименты с раздражителями кожи, и эксперименты, в которых нужно было указать время начала действия, и показатели времени сознательного решения отлично сочетались друг с другом статистически.

Результаты оказались весьма чёткими: потенциал готовности начинается за 0,55 секунд до выполнения действия, в то время как сознание начинает работать за 0,20 секунд до начала действия. Таким образом, сознательное решение возникает через 0,35 секунд после того, как начинается потенциал готовности. Да, это так — между тем, как запускается мозг и сознательным восприятием принятия решения проходит 0,35 секунд.

Если мы округлим цифры, что имеет смысл, раз они получены в результате надежного эксперимента, то приходим к выводу: осознание воли к выполнению действия, которое нами задумано, происходит почти через полсекунды после того, как мозг начинает выполнять это решение.

Измерение задержки сознания Бенджамина Либета.

Действие происходит во время, равное 0. Контрольное раздражение кожи предназначено для проверки способности испытуемого воспринимать время — в среднем она составляет 0,02 с. Для действий, которые требуют перепрограммирования, потенциал готовности определяется на уровне секунды до действия. В более простых действиях потенциал готовности составляет 0,5 секунд — это время –0,5. Но сознательное решение выполнить действие появляется на -0,2 с. Следовательно, более 0,3 секунд проходит до того, как сознание обнаруживает, что мозг уже выполняет сознательно выбранное действие!

Итак, происходят три события: сначала начинается потенциальная готовность, затем человек осознает, что он инициирует движение, и в конце концов это движение выполняется.

Желание совершить действие становится сознательным ощущением через какое-то время после того, как мозг уже начал инициировать это действие. Но до того, как это действие будет совершено, сознание все же появляется.

«Судя по всему, мозг «решает» инициировать или по меньшей мере приготовиться к инициации действия еще до того, как появляется субъективное понимание того, что данное решение имело место», — написали Либет и его коллеги в документе, где описывали свои выводы. Далее они продолжают: «Следовательно, можно сделать вывод, что церебральная инициация даже спонтанного произвольного движения того вида, которые здесь изучались, может проходить и обычно проходит бессознательно».

Или, как писал Либет несколько лет спустя: «Это ведет меня к предположению, что осуществлению любого сознательного произвольного движения предшествуют специальные бессознательные церебральные процессы, которые начинаются примерно за 500 мс до действия».

Наши действия начинаются бессознательно!

Даже если мы полагаем, что приняли сознательное решение действовать, наш мозг начинает действовать за полсекунды до нас! Наше сознание не является инициатором — им являются бессознательные процессы! Если читатель не прыгает вверх и вниз, горя желанием представить свои возражения этому заключению, то что-то не так. Так как этот результат, безусловно, идет против всех наших обыденных представлений о том, что такое быть человеком. Наше сознание нас обманывает!

Оно говорит нам, что мы можем решать, что нам делать. Но, по-видимому, сознание является лишь небольшой рябью на воде, маленьким оловянным божком, который полагает, что управляет вещами, которые находятся вне его контроля.

Наше сознание утверждает, что оно принимает решения, что оно является причиной того, что мы делаем. Но наше сознание даже не присутствует в тот момент, когда принимается решение. Оно плетется сзади — но не говорит нам об этом. Оно обманывает само себя — но как же мое сознание может обманывать себя, не обманывая при этом и меня? Это двойной обман сознания или мой собственный двойной обман?

Но давайте не будем уходить слишком далеко. В подобных сериях экспериментов должно быть много темных и сомнительных аспектов. Прежде чем мы перейдем к заключению, что весь наш воспринимаемый опыт построен на самообмане, нам нужно повнимательнее отнестись к вопросам, которые могут у нас возникнуть.

К примеру, первым делом мы можем возразить: все, о чем здесь говорится — это восприятие того, когда у нас возникает сознание. Безусловно, процесс начинает наше сознание — просто узнаем мы об этом несколько позже.

Да, конечно. Но что вы имеете в виду, когда говорите, что во время принятия сознательного решения вы его не осознаете? В конце концов самое интересное в сознании — это его первичность: если бы мы не осознавали, когда принимали решение, но все же его приняли, как мы можем называть такое решение сознательным?

Нам придется принять как факт: именно потому, что сознание является первичным феноменом, который нельзя взвесить или измерить ничем, кроме сознательного восприятия, критерием сознания будет просто осознанность. Если вы чего-то не осознаете, то вы этого не осознаете (как говорил Джулиан Джейнс, мы не знаем ничего о времени, когда не находимся в сознании). И на самом деле это очень хорошее правило, которое нужно вспоминать каждый раз, когда возникает необходимость в понятии сознания: только сознание сознательно. И не слишком велико, если вспомнить о производительности сознания.

Во-вторых, мы могли бы возразить, что испытуемым потребовалось около 0,3 секунд, чтобы засечь пятно, когда он почувствовали намерение действовать — и именно это может объяснить весь феномен. Но тогда нам придется объяснить, что испытуемые уже довольно хорошо наловчились вовремя определять и раздражение кожи уколом, и сами мышечные движения. И в случае Либета, и в истории экспериментальной психологии часы Виндта являются тщательно изученным методом, который обеспечивает достоверные результаты. Контрольные раздражения кожи действительно регистрируются практически в то же мгновение, что подтверждается изучением реакции на раздражители, которое до этого провел Либет (около 0,02 секунд после раздражения).

В-третьих, можно возразить: здесь точно есть что-то странное. Время человеческой реакции намного меньше, чем 0,5 секунд. Нам не требуется полсекунды, чтобы отдернуть пальцы, когда мы их обожжем. Как же может потребоваться полсекунды, если мы хотим двигать ими по собственному желанию? Как может потребоваться больше времени на то, что мы делаем сами, чем на то, что является реакцией на нечто извне? На самом деле может, так как реакции несознательны. Мы отдергиваем пальцы и лишь затем думаем «ой!» — а не наоборот. Время реакции намного короче, чем время, которое требуется для инициации сознательного действия.

В-четвертых, можно возразить, что сознание касается в основном умных материй, к примеру, походы в театр или чтение книг. А мы, безусловно, не решаем подобные вопросы за секунду! И возражение действительно имеет смысл: большинство важных решений принимается после длительного размышления. Когда мы решаем пройтись по магазинам, у нас есть время сознательно обдумать свое решение, прежде чем мы отправимся в путь. Эксперименты Либета касаются только вопроса, являются ли немедленные сознательные решения, которые мы принимаем постоянно (к примеру, вытянуть руку) действительно сознательными. Но если не являются, как же нам удается дойти до магазинов?

В-пятых, мы можем наконец сказать: «Ну и что тут вообще странного. Если само сознание является продуктом церебральной активности, конечно, нет ничего странного в том, что церебральная активность начинается еще до того, как появляется сознание». И добавим — на самом деле обязательно должно быть именно так. И ответ на это действительно будет «да» — если сознание не витает в воздухе, оно должно быть связано с процессами в мозге, а они должны обязательно начинаться еще до того, как появится сознание. Инициатором является не наше сознание, так как только сознание сознательно.

Это указывает на важный факт. Если мы хотим воспринимать сознание как определенную материально базирующуюся величину, вызываемую активностью мозга, сознание никак не может появляться первым. Что-то должно начинаться еще до того, как в дело вступит сознание. Странно только то, что наше сознательное решение осознается настолько позже того момента, когда оно было принято. И это возвращает нас к первому возражению: как же сознание может быть в ответе за все, если оно не является инициатором? Так как только сознание сознательно, а осознанность должна быть результатом настолько скучных церебральных механизмов, что они остаются в подсознании — сознание никогда не может за все отвечать.

Это и есть та точка, которая говорит нам: в нашем понимании сознания есть проблемы. Если мы предположим, что тело и ум держатся вместе (это значит, что ментальное и физическое не принадлежат к совершенно разным мирам, как это провозглашает дуалистичный подход к отношениям между телом и умом), то становится ясно: сознание не может быть первым. Эксперименты Либета не касаются холистической теории тела и разума или ее логических последствий. Они говорят нам, что осознанность выполнения движения ощущается через полсекунды после того, как мозг начинает это движение. Конечно, забавно по окончании эксперимента осознавать, что его результат был предопределен: сознание не может идти первым. Но почему же оно настолько отстает?

В-шестых, мы могли бы — как и нобелевский лауреат и дуалист Джон Экклз — возразить, что человек просто невероятно умен. Потенциал готовности вовсе не начинает действие — это делает наше сознание. Но сознание всегда выбирает сделать это после того, как секундой раньше начинается потенциал готовности. Этой теорией Экклз спасает свой дуализм, свою веру в том, что тело и ум — это две совершенно разные вещи. Это похоже на то, как если бы расписание определяло, когда прибудет пассажир, а не тот факт, что он сел на поезд. Проблема с объяснением Экклза заключается в том, что оно подразумевает целый набор допущений, которые мы в настоящее время не можем проверить.

К примеру, нам придется предположить, что в электрическом поле мозга должны быть определенные ритмические вариации, которые предпочтут начать действие, как только изменится поле — так же, как и в случае с потенциалом готовности. Если такие ритмические вариации действительно существуют, наше сознание могло бы «оседлать волну» электрических изменений у нас в голове, и просто бесплатно прокатиться на мозговых волнах. Таким образом, действие точно соответствовало бы волне, которая началась секунду назад. Сознание несется как сёрфер по волнам мозга.

Изящная теория, которая приводит Джона Экклза к заключению: «Не существует научного обоснования вере в то, что внутреннее восприятие начала добровольного действия является иллюзорным». Наше сознание не решает, когда что-то произойдет — оно решает только то, что это произойдет. Оно не информирует об этом своего владельца, но по меньшей мере выдает приказ, даже если и не выбирает точную долю секунды.

Эта теория объясняет открытия Либета, но делает это, полностью отказываясь от феномена потенциала готовности как фальшивого явления, которое возникает потому, что наше сознание всегда выбирает действие, когда в мозгу возникает подобная вариация.

Это возражение в принципе может оказаться верным. Смысл его заключается в том, что в тот день, когда мы поближе познакомимся с фоновым шумом мозговых волн (в настоящее время мы не умеем их измерять), мы увидим, что сознание всегда предпочитает инициировать действие, когда уже имеется волна, которую можно оседлать. Таким образом, мы не можем сделать вывод о том, что только вследствие наличия волны перед каждым решением — это решение принимается позже.

Но опять-таки проблема заключается в том, что это не вводит сознание в игру, если только оно не отслеживает все эти волны перед началом действия. «Сознание должно отслеживать все эти волны. В мозгу присутствует очень много шума и огромное количество волн, за которыми нужно следить, так что вряд ли это на самом деле так», — говорит Либет. Если решает действительно наше сознание, то оно должно быть сознательным. Даже самые простые эксперименты, при которых требовалось всего лишь согнуть палец, не позволяют нам увидеть этот фон. Как же сознанию удается отслеживать все эти волны посреди переполоха нашей современной жизни? В конце концов, мы говорим о целой секунде.

Объяснение Джона Экклза на практике оказалось таким сложным, что волосы встают дыбом: оно примерно такое же, как средневековое описание движения планет в небе в рамках эпицикличности — от этой системы отказались, когда Коперник предположил, что Солнце, а не Земля, находится в центре Вселенной.

Нет ничего необычного в том, что логически безупречные возражения, как у Экклза, направлены на научный эксперимент. На самом деле это вполне обычная в истории науки ситуация. Всегда существуют лазейки. Поэтому заключение по эксперименту базируется частично на логическом анализе, а частично на дальнейших наблюдениях, которые проводятся в одной плоскости с экспериментом. Более того, есть и другие, очень мощные аргументы в пользу теории о том, что большая часть происходящего в людских головах — происходит бессознательно. С разницей точно в полсекунды.

Многие приведенные выше контраргументы являются результатом продолжительной дискуссии по поводу результатов, полученных Бенджамином Либетом, которая развернулась в 1985 году в журнале «The Behavioral and Brain Sciences». Этот журнал — настоящая золотая жила. За обзорной статьей по важной теме следует серия ответов от других специалистов в этой области. Это позволяет получить представление о дискуссиях, которые обычно не ведутся в научной литературе открыто. Благодаря этому все мы можем получить представление об атмосфере, в которой все это происходит. Дискуссия по эксперименту Либета стала одной из самых интересных, когда-либо опубликованных в журнале. Она включает в себя полный набор мнений — от горячего признания до выраженного раздражения.

Как уже упоминалось ранее, Людер Дееке и Ганс Корнхубер совершили великое открытие, которое послужило основой для экспериментов Либета — потенциал готовности. Комментарии Дееке по работе Либета содержат такую ремарку: «Досознательное» появление, если таковое имеет место, потенциала готовности не слишком обеспокоило невролога, которому известны различные подсознательные операции мозга и … он спрашивает себя, почему филогенез (биологическая эволюция) мог изобрести сознание: для уменьшения количества информации. Вот почему метод интроспекции имеет свои ограничения. Интроспекция может терпеть неудачу, но это не означает, что все ей недостижимое является чем-то сверхъестественным».

И действительно, в результатах Либета нет ничего сверхъестественного, хотя нечто странное, возможно, присутствует. Но Дееке хотел удалить из результатов Либета метафизику. Сам Либет отрицает, что в его работе присутствует метафизика. (Среди ученых бытует правило, что «метафизика» — это термин для обозначения всего, что не может быть изучено научными методами, а может только предполагаться).

По тону ответа Дееке несложно прийти к выводу, что результаты Либета его раздражают.

Да, на базе исследований Дееке и Корнхубера Либет задал себе хороший вопрос. И с тех пор многие только удивлялись, почему больше никто об этом не подумал.

Конечно же, об этом вопросе многие задумывались. Но никто не пошел дальше и не поставил эксперименты. Или кто-то поставил? Как это часто бывает в истории науки, очень важные эксперименты ставятся неоднократно. Но не каждый осмелится представить их результаты в научной литературе.

В дискуссии 1985 года финский психолог Ристо Наатанен, который многие годы являлся известным исследователем в области вызванных электрических потенциалов, разместил такое соображение: «Прежде всего я убежден в обоснованности представленной информации на основе моих собственных ранних работ, которые были проведены более десяти лет назад. Я тоже был озадачен большой продолжительностью потенциала готовности перед совершением движения в сравнении с фактом, что даже непроизвольные моторные ответы в экспериментах со временем реакции происходили в гораздо меньшие после запуска раздражителя промежутки времени… В своих первых экспериментах с Т. Ярвилехто я пытался «обмануть» церебральный генератор потенциала готовности, читая книгу и внезапно реализуя решение о начале движения, которое возникает «ниоткуда» — я нажимал на переключатель. Подобным способом мы пытались вызывать движения, у которых не будет предшествующего им потенциала готовности или который будет очень коротким. Тем не менее, к нашему удивлению, потенциал готовности, и довольно длительный, присутствовал, хотя испытуемый ощущал, что он немедленно следовал своему внезапному и спонтанному желанию нажать на переключатель».

О другом удивительном эксперименте, предшествовавшем экспериментам Либета, сообщил ему выдающийся американских психолог Артур Дженсен (который в 60-е годы вошел в историю благодаря своей теории генетических причин, по которым черные американцы менее умны, чем белые). Дженсен провел несколько экспериментов на время реакции, в которых испытуемые демонстрировали время реакции около 0,25 секунд, что является нормальным показателем. Тем не менее у него остались сомнения по поводу того, не обманывали ли его некоторые участники эксперимента, действуя слишком медленно. Очевидно, они не слишком доверяли тому, каким образом Дженсен использует полученные результаты. Чтобы выяснить, не обманывали ли они, Дженсен просил их постепенно увеличивать время реакции. Но ни у кого из них это не получилось! Как только они пытались увеличить время реагирования более чем на четверть секунды, оно подскакивало по меньшей мере до полусекунды. Дженсен был изумлен — до тех пор, пока не услышал об экспериментах Либета.

«Он заявился ко мне и сказал: вы объяснили мои сумасшедшие результаты», — сказал Либет.

Либет с восторгом рассказывает эту историю, так как она ясно показывает, что человеческие существа могут реагировать исключительно быстро — но они не могут добровольно реагировать немного более медленно. Если они хотят реагировать чуть медленнее, чем они это делают инстинктивно, им приходится реагировать сознательно — и на это уходит намного больше времени.

То есть то, что должно совершаться быстро, совершается бессознательно. Сознание не может действовать немного медленнее — только значительно медленнее, ведь сознание — это нечто, чем мы пользуемся, когда не слишком — то спешим.

Эксперименты Либета повторяли и другие ученые, в том числе и те, кто не слишком благосклонно относился к его выводам — с тем же результатом. В 1990 году нейропсихологии И. Келлен и Х. Хекхаузен из Мюнхена опубликовали результаты исследования, в котором они воспроизводили результаты Либета. Сознательное решение появляется через 0,267 секунды после потенциала готовности.

Келлер и Хекхаузен не рады тому, как Либет интерпретировал их эксперименты. Они думают, что объяснение может заключаться в следующем: испытуемые начинают осознавать нечто, что в обычных условиях происходит на подсознательном уровне.

«Именно совет интроспективно отслеживать внутренние процессы приводил к тому, что испытуемые начинали ощущать, будто они «хотят совершить движение». Так что согласно Келлеру и Хекхаузену сознание, которое присутствует в экспериментах Либета, вовсе не «настоящее» — это псевдосознание, которое не стоит принимать во внимание.

Этот аргумент базируется на важнейшем и фундаментальном принципе, который лежит за экспериментами Либета: мы не можем обсуждать с людьми то, что они осознают — как не можем и лишить их осознанности. Если люди говорят, что у них имеется сознательное восприятие желания согнуть палец, мы не можем объявить эту сознательную потребность несостоятельной. Сознание — это первичный феномен, который экспериментатор не имеет права оспаривать.

Если говорить менее технически, этот аргумент можно выразить так: на самом деле неважно, если кто-то говорит, что именно совет экспериментатора заставил людей начать воспринимать ощущения, о которых в нормальных условиях они и не подозревали (действительно, мало кто из нас отдает себе отчет в том, сколько раз мы сгибаем палец). Имеет значения то, что испытуемый воспринимает свое сознательное действие — и что мы можем соотнести это сознательное действие с другими измерениями. И неважно, какова наша научная теория — мы не можем отобрать у людей их восприятие. Потому что в этом случае мы бы изучали не сознание, а нечто другое.

Но даже несмотря на то, что возражения Келлера и Хекхаузена не столь важны, результаты их экспериментов действительно являются важными: они воспроизводят результаты, полученные Либетом. На практике это означает, что ни одна незначительная деталь не подвела Либета в его исследованиях: деталь, которая значила бы, что он получил недостоверные результаты. Если другие смогли повторить те же эксперименты с теми же результатами, значит, есть основания им доверять.

Для феномена задержки сознания имеются довольно сильные экспериментальные аргументы. Без сомнений, это вызывает определенные философские проблемы для здравого смысла. Но прежде чем мы коснемся таких воздушных материй, возможно, стоило бы сначала повернуть часы вспять на три десятка лет назад и спросить, что Бенджамин Либет вкладывал в свой вопрос о том, насколько отстает сознание.

«Я не искал ничего конкретного, но когда я обнаружил полусекундную задержку, я тотчас же осознал: это должно быть важно, — комментирует свое открытие, сделанное в 60-е годы, Бенджамин Либет, которому сегодня уже за 70. — И я решил исследовать этот вопрос дальше».

Оказалось, что человек способен что-то ощущать только после того, как кора его головного мозга стимулируется электрическими импульсами в течение по меньшей мере половины секунды. Более короткие раздражители вообще не ощущаются.

Безусловно, человек не был создан для того, чтобы его мозг стимулировался электрическим током. Уж если эволюция нас и избавила от чего-то, так это от того, чтобы кто-то играл с нашим мозгом.

Но наш щит против подобных раздражителей может быть пробит: череп можно вскрыть. Нейрохирургия — это не то, что делается ради развлечения. В 60-е годы нейрохирурги разработали метод для уменьшения хронических болей и серьезных неконтролируемых треморов, вызываемых болезнью Паркинсона, который в настоящее время считается весьма грубым. Они вскрывали череп и помещали в мозг нагревательный элемент. Когда температура достигала 60 градусов по Цельсию, начиналось разрушение групп нервных клеток, что облегчало хроническую боль и другие серьезные состояния пациента.

Одним из ведущих специалистов в проведении подобных операций на мозге был ныне покойный Бертрам Файнстайн, хирург и физиолог госпиталя «Маунт Зион» в Сан-Франциско. Файнстайн согласился с тем, чтобы возможности, которые предоставляли подобные операции, были использованы для изучения того, каким образом мы функционируем. Он позволил своему хорошему другу Бену Либету из медицинского отделения Университета Калифорнии, Сан-Франциско, присутствовать во время операций.

«Ни один другой хирург, кроме Файнстайна, не дал бы мне такого шанса, — объясняет Либет. — Большинство нейрохирургов заботятся только о том, чтобы вскрывать и закрывать обратно людские головы. Их не интересует то, что находится внутри».

А вот Файнстайн позволил Либету туда заглянуть. «Я хотел выяснить, что нужно проделать с мозгом, чтобы пациент сказал: «Я это чувствую!».

Бенджамин Либет воздействовал на открытый мозг пациентов Файнстайна короткими электрическими разрядами. Эксперименты были тщательно подготовлены таким образом, чтобы они минимально увеличивали продолжительность операции. Пациенты во время операции и эксперимента находились в полном сознании. Они давали на это свое полное согласие, а операция проходила без крови и боли.

Тем не менее вряд ли это можно назвать особенно приятным видом исследований. Что вам за дело до человеческой головы? Почему бы не провести вместо этого те же эксперименты на животных?

«Есть одна вещь, которую можно делать с пациентами и нельзя делать с животными: задавать вопросы, — объяснял Либет однажды весенним днем 1991 года в небольшом офисе, который был в его распоряжении в медицинском центре Университета Калифорнии на Парнасус Авеню в Сан-Франциско. К этому времени Бенджамин Либет был почетным профессором в отставке — но он продолжал исследовать то, что ему удалось обнаружить во время работы с Файнстайном и его пациентами. Когда он задавал пациентам вопрос «Что вы ощущаете», он получал несколько очень интересных ответов.

Именно это и стало главной проблемой: не просто объективно наблюдать, как реагируют пациенты, но еще и выяснить, что сами они об этом думают и что они сами могут об этом сказать — сравнить мозг изнутри и мозг снаружи.

Существенные сложности в понимании функционирования мозга через интроспекцию или самонаблюдение, которые обнаружили ученые, первыми работавшие в этой области, к примеру, Гельмгольц и Фрейд в 19 веке, заставили многих ученых потерять интерес к интроспекции. Такие темы, как сознание и сознательность были убраны с повестки дня, так как мы не можем полностью доверять тому, что люди сами о себе говорят. Мозг не может понять сам себя изнутри, и потому многие ученые начали изучать его исключительно снаружи, наблюдая объективные признаки активности мозга.

Но тот факт, что мы не можем положиться на субъективное восприятие, не означает, что оно исчезает из жизни человека. Мало что в жизни может считаться более важным, чем субъективное восприятие того, что происходит (кто-то может даже сказать, что нет ничего важнее).

Таким образом, нерешенным остается жизненно важный вопрос: каковы отношения между функционированием мозга, если рассматривать его снаружи и изнутри. Каковы отношения между тем, как событие записывается объективно и тем, как оно воспринимается на субъективном уровне.

Поднять этот вопрос, не собираясь использовать одного, чтобы судить другого, было со стороны Либета настоящим мастерством гения. Именно поэтому невозможно было использовать животных: они не дают обратной связи о своем субъективном восприятии или дают ее в очень небольшом количестве.

Карте тела в мозгу: кора получает информацию от всего тела. Но не все части тела занимают в коре равное место. (По Рейнфильду).

Еще в 1956 году Либет внимательно и методично изучал вопрос, каким образом можно выразить отношения, существующие между тем, как разум видится снаружи, и тем, каким он выглядит изнутри. Больше всего он фокусировался на том, каков мозг изнутри: сознательные впечатления как первичный феномен, который не может быть сведен к чему-то еще. «Субъективное или интроспективное восприятие осознания чего-то — это первичный критерий сознательного восприятия», — написал Либет по поводу своих размышлений над результатами изучения пациентов Файнстайна. Другими словами, он не хотел рассматривать восприятие отдельно от человека: то, что человек воспринимает как сознательный опыт, непосредственно доступно только этому человеку. И это как раз то, что мы должны исследовать, когда хотим изучать сознание: разум, каким он видится изнутри.

Если рассматривать снаружи, то разум представляет собой мозг. Так что вопрос заключается в следующем: что ощущается изнутри, когда мы раздражаем мозг снаружи? Не глаза, уши или позвоночный столб, а сам мозг. Напрямую — и с помощью его собственного языка: электрических импульсов. Ведь если мы стимулируем мозг через обычные каналы — органы чувств — у нас не будет представления о том, что происходит в процессе, пока раздражения не превращаются в субъективное восприятие.

В конце 19 века наблюдения за пациентами позволили узнать, что электрическая стимуляция коры головного мозга ведет к физическим реакциям и ощущениям, к примеру, зуду в конечностях. Со времен первых варварских (и не пользовавшихся популярностью) исследований раненых солдат и лабораторных животных электростимуляция превратилась в очень важный метод изучения мозга. В 30-е годы группа ученых из Монреаля под руководством Уайлдера Пенфильда выполнила обширное исследование большого количества пациентов, целью которого было установить соответствие частей тела и областей коры головного мозга. Результатом исследования стала карта, показывающая, какие части коры получают информацию от различных частей тела, а какие используются для того, чтобы двигать этими же частями тела, и насколько велики эти области. Карта показывает, какие части тела занимают больше всего места в мозгу: рот, руки, лицо, ноги и гениталии. Именно в этом порядке. Каждая из этих частей является жизненно важной в своем роде.

Электрическое раздражение областей мозга, отвечающих за восприятие прикосновений, приводит к тому, что тело ощущает на себе воздействие. У нас отсутствует чувство, которое могло бы сообщить о раздражении коры головного мозга. Ведь в нормальных условиях мозг защищен от подобных воздействий черепом. Этого никогда с нами не случается, так что и биологического смысла в подобных ощущениях нет. Если же мозг открыт, у вас будет гораздо более важная проблема, нежели переживать о том, будет ли стимуляция коры вызывать щекотку в пальцах ног.

У коры головного мозга нет способности ощущать, так что на уровне восприятия любая стимуляция этой области будет проецироваться на тело. Мы ощущаем раздражители так, как будто стимулируется тело, а не мозг.

Результат электрического воздействия на кору соответствует активности нервных клеток коры, которая возникает в случае сенсорного восприятия. Мозг не может отличить укол на коже от электрического тока, который действует на сам мозг: и то, и другое он воспринимает как укол на коже (если стимулируется та часть мозга, которая содержит центр ощущений кожных уколов). Электрические сигналы — это язык, на котором разговаривает мозг.

Электрическая стимуляция позволила Бенджамину Либету воздействовать на мозг снаружи и в то же время задавать вопросы пациентам, у которых вскрыт череп и которые находятся в сознании, что именно они ощутили, когда он делал так и вот так.

На пациентов воздействовали короткими электрическими импульсами в той части мозга, которая отвечает за ощущения на коже. Каждый импульс был очень коротким — менее тысячной доли секунды — но пациенты получали серии стимулов продолжительностью до нескольких секунд.

«Я просто хотел узнать, что будет происходить. Я не пытался обнаружить ничего конкретного», — объяснял Либет. Но его ждал важный сюрприз. Если стимуляция коры происходила в течение менее половины секунды, пациент ничего не ощущал. «Они сообщали, что ничего не чувствуют, — говорил Либет, — даже когда сила отдельного импульса была достаточно велика, чтобы они могли ощутить серию подобных импульсов продолжительностью более половины секунды. Я сразу понял, что наткнулся на что-то важное».

Но ведь когда мы уколем кожу, нам не требуется половины секунды, чтобы это почувствовать? Через органы чувств мы ощущаем раздражение, даже если оно будет очень коротким. Почему же коре головного мозга требуется так много времени, чтобы у нас возникли ощущения?

Либет предложил этому объяснение: только когда кора стимулируется в течение половины секунды, ощущение становится сознательным восприятием. Сенсорный стимул вызывает каскад нейронной активности в коре мозга. Именно этот каскад ведет к сознательному восприятию полсекунды спустя.

Эта теория выглядит довольно странно — ведь раздражение кожи немедленно приводит к сознательному ощущению. Как же тогда получается, что сознательное ощущение возникает у нас только после того, как мозговая активность длится полсекунды?

Раздражение кожи ведет к возникновению электрической активности мозга. Эта электрическая активность соответствует раздражителю, которым Либет подвергал пациентов Файнстайна (они не ощущали разницы). Как же электрическая стимуляция мозга может соответствовать нейронной активности, которая возникает как результат сенсорного восприятия, если электрическая стимуляция должна продолжаться не менее половины секунды, прежде чем возникают ощущения? Раздражение кожи вызывает ощущения немедленно — а активность коры, которая необходима для передачи ощущения, должна длиться хотя бы полсекунды.

«Полученный результат имел довольно тревожный подтекст, — писал психолог Брюс Бриджман. — Если мы не можем получить сознательное восприятие до тех пор, пока время стимулирования коры не достигнет половины секунды, как сознанию удается оставаться «в реальном времени»? Ведь мы совершенно точно не отстаем от событий окружающего мира на полсекунды».

В 1979 году Либет и его коллеги опубликовали исследование, в котором сравнили непосредственную стимуляцию сенсорных областей коры головного мозга со стимуляцией кожи. Вопрос был таким: когда мы воспринимаем ощущение в результате раздражения кожи? В то время, когда это происходит? Или когда у нервных клеток сенсорного кортекса появляются эти полторы секунды, которые требуются, чтобы ощущение стало сознательным?

Был получен ошеломляющий ответ: да, действительно, активность сенсорных участков коры головного мозга может длиться полсекунды, прежде чем возникнет сознательное восприятие — но испытуемые ассоциируют его с более ранней точкой во времени — а именно с тем моментом, в который в реальности происходила стимуляция! Сознание отстает, а наше объективное восприятие — нет!