Заключение

Заключение

«Что такое эмоция?» — название работы У. Джеймса, опубликованной в 1884 г.

На протяжении всех глав своей книги мы анализировали проблему индивидуальных особенностей личности с позиций потребностно-информационного подхода, который, в свою очередь, базируется на «информационной теории эмоций», предложенной одним из нас (П. В. Симоновым) в 1964 г.

Для того чтобы читатель смог вынести собственные суждения о продуктивности этого подхода, попробуем сформулировать те вопросы, на которые не в 1884, а в 1984 г. обязана ответить сколько-нибудь развитая и завершенная теория эмоций. Мы полагаем, что таких вопросов минимум пять.

1. Если автор теории разделяет мнение о том, что эмоция представляет одну из форм отражения реальной действительности, он обязан определить, что именно отражает эмоция, чем она отличается от других разновидностей отражательной деятельности мозга. Сложность и нерешенность этого вопроса сравнительно недавно отметил В. К. Вилюнас. «При исследовании познавательных процессов обычно существует возможность опираться на два ряда явлений: объективный и субъективный, отражаемый и отраженный. По отношению к субъективному отражению первый ряд может служить своего рода образцом, „эталоном“ того, что, например, должно или могло бы быть воспринято, запечатлено, постигнуто мышлением и т. п. ... При исследовании же эмоций такой возможности не существует. Эмоции выполняют функцию не отражения объективных явлений, а выражения субъективных к ним отношений... Поэтому данные о том или ином эмоциональном переживании мы можем сравнивать лишь с данными о других эмоциональных переживаниях у одного и того же человека или у других людей, а не с некоторым объективном „эталоном“»[122].

2. Любая новая теория эмоций должна, по нашему мнению, способствовать упорядочиванию, классификации наблюдаемых в жизни эмоций, предложив теоретический принцип подобной классификации. Можно, конечно, пойти и чисто эмпирическим путем, примером которого служит описательная классификация Б. И. Додонова из его книги[123].

3. Концепция, претендующая на то, чтобы именоваться теорией, должна ответить на вопрос о том, какую роль играют эмоции в жизнедеятельности живых существ, в организации их целенаправленного поведения. Иными словами, каковы регуляторные функции эмоций?

4. Теория должна способствовать уяснению мозговых механизмов формирования и реализации эмоциональных реакций человека и высших млекопитающих животных. Ссылки на «системность», на «голографическое» распределение функций, на деятельность «мозга в целом», с нашей точки зрения, малопродуктивны. Попытки вернуться к представлению об эмоциях, как о конечном, далее неделимом психофизиологическом образовании можно было бы сравнить с призывом вернуться от современных представлений о многообразии элементарных частиц к атому Демокрита.

5. Наконец, предлагаемая теория должна чем-то обогащать практику. Практику воспитания, профилактики и борьбы с нежелательными последствиями эмоционального стресса, его влияния на здоровье и эффективность человеческой деятельности. Значение практики как критерия истины в полной мере применимо к частному случаю познания закономерностей и механизмов эмоций.

Отражательно-оценочная функция эмоций

На вопрос о том, что отражает эмоция, информационная теория отвечает определенно и однозначно: эмоция есть отражение какой-либо актуальной потребности (ее качества и величины) и вероятности (возможности) ее удовлетворения, которую субъект оценивает на основе врожденного и ранее приобретенного индивидуального опыта. В приведенном выше определении представлены и порождающее (через потребность) и отражающее (через вероятность ее удовлетворения) начала. Эмоция отражает предметы и события окружающей среды в их отношении к актуальным потребностям субъекта, откуда и возникает категория значимости этих предметов и событий, их субъективная оценка.

Наше определение эмоции удобно представить в виде структурной формулы, которая в настоящее время имеет вид

Э = f[П, (И_н — И_с)...].

Репрезентация установленных зависимостей в виде формул широко используется в теоретической и экспериментальной психологии. В качестве примера приведем близкую к нашим работам формулу Мак-Граса[124].

S = C₀(D — C).

где S — степень стресса; С₀ — степень важности требования; D — осознаваемое требование; С — осознаваемая возможность. Нетрудно видеть, что эта формула очень напоминает «формулу эмоций» с той разницей, что, во-первых, появилась в 1976, а не в 1964 г., а во-вторых, касается лишь частного случая осознаваемой оценки ситуации, тогда как для огромного множества эмоций характерно прогнозирование вероятности достижения цели (удовлетворения потребности) на неосознаваемом уровне.

Можно ли проверить справедливость нашей формулы в прямом эксперименте? Да, можно. Правда, на уровне современной экспериментальной техники «структурная» формула эмоций становится «измерительной» только при исследовании сравнительно элементарных эмоциональных реакций. Так, мы можем измерять степень эмоционального напряжения по величине объективно регистрируемых физиологических сдвигов (частота сердцебиений, амплитуда и продолжительность кожно-гальванических реакций, суммарное напряжение тета-ритма электроэнцефалограммы и т. п.). В определенных пределах мы можем измерять потребность в пище продолжительностью голодания, а потребность избегания боли — силой раздражения.

Перейдем теперь ко второму фактору из числа необходимых и достаточных для возникновения эмоций: к вероятности (возможности) удовлетворения актуальной потребности. Впрочем, этот фактор принимается во внимание далеко не всеми исследователями эмоций. «С точки зрения физиологической, — писал академик П. К. Анохин, — перед нами стоит задача раскрыть механизм тех конкретных процессов, которые в конечном итоге приводят к возникновению и отрицательного (потребность) и положительного (удовлетворение) эмоционального состояния»[125]. Рассматривая генез эмоций, П. К. Анохин учитывал прогнозирование только содержания, семантики цели, предполагая, что в данный момент времени цель может быть одна, т. е. человек намеревается взять или стакан, или вилку, или тарелку (мы используем пример, который обычно приводил сам П. К. Анохин). П. К. Анохин отрицал прогнозирование вероятности достижения цели, хотя без такого прогноза трудно понять факт возникновения эмоций до начала каких-либо действий. Он писал: «... выражение „вероятностное (?) прогнозирование“ просто не соответствует физиологическому смыслу событий и неправильно ориентирует читателей, интересующихся нашими работами. Вероятность прогноза, т. е. параметров акцептора действия, всегда максимальна и равна единице, поскольку он отражает потребность организма на данный момент. Наоборот, результат всегда менее вероятен по отношению к акцептору действия; и следовательно, выражение „вероятностное прогнозирование“ едва ли оказывается полезным при изучении живых систем»[126].

Каким образом человек прогнозирует вероятность достижения цели (удовлетворения потребности)? Эксперимент и теоретический анализ показывают, что эта оценка осуществляется путем сопоставления информации о средствах, способах, времени и т. д., прогностически необходимых и реально имеющихся у субъекта. Вероятность удовлетворения оказывается интегральным показателем, результатом подобного сопоставления. Скажем, при встрече с тремя разъяренными хищниками вероятность благополучного исхода будет существенно различной в зависимости от того, имеет ли охотник автоматическую винтовку с полной обоймой или один-единственный патрон. Во многих экспериментах разницу между необходимым и имеющимся можно эмпирически измерять по суммарной величине допускаемых субъектом ошибок, что свидетельствует о степени его информированности, куда входят не только теоретическое знание того, что, как и когда надо делать, но и степень совершенства соответствующих практических навыков.

Соотношение необходимого и имеющегося можно рассматривать и в статике, как «мгновенный срез» степени информированности, и в динамике. В первом случае результат сравнения обернется дефицитом или избытком информации, во втором — возрастанием или падением вероятности достижения цели.

Универсальность механизма сравнения такова, что обнаруживается даже в генезе тех элементарных эмоций, которые принято именовать эмоциональным тоном ощущений. Так, эмоциональная окраска ощущений от пищи, находящейся во рту (вкусно, безразлично, неприятно), формируется только после того, как голодовое возбуждение (потребность) оказывается сопоставлено с афферентацией (информацией), идущей из полости рта.

Вероятность удовлетворения может быть и субъективной, и объективной. Разумеется, в формировании эмоций участвует только субъективная оценка вероятности достижения цели. Животное и человек могут существовать лишь потому, что субъективные оценки вероятности, как правило, адекватно отражают объективную вероятность тех или иных событий. В отдельных случаях субъективный прогноз оказывается ложным, и тогда эмоциональная оценка событий не соответствует их реальному значению («пьяному море по колено», «пуганая ворона и куста боится» и т. п.).

Неопределенность не может сочетаться с высокой вероятностью достижения цели, хотя максимальная неопределенность предстоящих событий (50%) оставляет больше надежды на благополучный финал, чем заведомо низкая вероятность, равная 20 или 10%.

Применительно к эмоциям мы встречаемся здесь с дополнительным фактором, который не представлен в формуле подобно тому, как в формуле не представлена динамика развертывания эмоциональных реакций и многое другое. Речь идет об индивидуальных (типологических, характерологических) особенностях эмоциональности данного субъекта. Конкретные эксперименты нашей сотрудницы Л. А. Преображенской показали, что эмоциональное напряжение, о котором судили по частоте сердцебиений, у одних собак достигает наивысших значений при максимальной неопределенности подкрепления, а у других — при низкой его вероятности. Сходные наблюдения мы нашли в исследованиях В. М. Русалова[127], который обнаружил среди своих испытуемых три группы лиц, по-разному реагировавших на вероятностно организованную среду.

Мы приходим к выводу о том, что наша формула, действительно, воспроизводит сложную внутреннюю структуру эмоций, взаимозависимость эмоции, потребности и прогнозирования вероятности ее удовлетворения, которое осуществляется как на осознаваемом, так и на неосознаваемом уровне высшей нервной (психической) деятельности. Эксперимент и наблюдения убедительно показывают, что порождаемая потребностью эмоция оказывает обратное влияние на потребность и прогноз ее удовлетворения. Кстати, и прогноз способен существенно повлиять на силу потребности, свидетельством чему могут служить многочисленные эксперименты с так называемой «выученной беспомощностью». Разумеется, когда мы говорим о влиянии эмоций на потребность, а потребности — на прогнозирование вероятности достижения цели, мы отнюдь не думаем, что эмоция и потребность могут расти беспредельно. Эти пределы не оговорены и не отражены в формуле эмоций, поскольку, повторим еще раз, формула представляет структурно-качественную модель и только в определенных, сравнительно простых случаях ее символы могут быть заменены эмпирически измеримыми величинами.

Классификация эмоций

Поскольку в основе любой эмоции лежит соответствующая потребность, поскольку в одно и то же время могут оказаться актуализированы несколько потребностей с разной вероятностью их удовлетворения («Мне грустно и легко, печаль моя светла...»), сколько-нибудь полная классификация эмоций представляется делом хотя и увлекательным, но безнадежным. Вот почему многие авторы пытаются выделить лишь ограниченное число «базальных» эмоций.

Информационная теория эмоций побуждает разделить их прежде всего на две традиционные группы: на положительные и отрицательные. Первые возникают в ситуации избытка прагматической информации по сравнению с ранее существовавшим прогнозом (при «мгновенном срезе») или в ситуации возрастания вероятности достижения цели (если генез эмоции рассматривается в его динамике), Вторые представляют реакцию на дефицит информации или на падение вероятности достижения цели. Наиболее надежным критерием для различения положительных и отрицательных эмоций, равно применимым к человеку и к животным, следует признать отношение живого существа к своему состоянию, т. е. принцип максимизации-минимизации. Мы обратились к гедонистическому принципу только в целях объективной диагностики положительных и отрицательных эмоций, с целью уточнения их роли в организации поведения, отнюдь не усматривая в этом принципе «смысла существования человека». Более того, именно опасность переориентации поведения на легко достижимые цели, сулящие немедленное удовольствие, потребовала от эволюции создания специального мозгового аппарата, призванного купировать это свойство эмоций. На уровне человека функционирование такого аппарата принято называть волей.

Поскольку вероятность достижения цели в огромной мере зависит от эффективности действий субъекта, вторым принципом классификации эмоций оказывается характер взаимодействия живых существ с объектами, способными удовлетворить имеющуюся потребность. Взаимодействие может быть контактным, уже происходящим, или дистанционным, в виде овладения, защиты и преодоления (борьбы). В подобной системе координат мы получаем всего четыре пары «базисных» эмоций: удовольствие — отвращение, радость — горе, уверенность — страх, торжество — ярость. Именно такую классификацию эмоций мы впервые опубликовали в 1966 г. Позднее к ней присоединился и В. Д. Небылицын. Что касается качественной специфики эмоций наслаждения, радости, страха, гнева и т. д., то она целиком определяется потребностью, в связи с удовлетворением которой возникает данное эмоциональное состояние. Мы отнюдь не считаем предлагаемую классификацию эмоций наилучшей или исключающей другие возможные классификации. Нам важно лишь подчеркнуть, что она с непреложностью вытекает из развиваемой нами теории.

Регуляторные функции эмоций

Переключающая функция. Регуляторные функции эмоций, их участие в организации целенаправленного поведения определяются отражательно-оценочной функцией. Поскольку положительная эмоция свидетельствует о приближении удовлетворения потребности, а отрицательная эмоция — об удалении от нее, субъект стремится максимизировать (усилить, продлить, повторить) первое состояние и минимизировать (ослабить, прервать, предотвратить) второе.

Однако все дело в том, что, будучи мерой ценности, эмоции не являются ценностью сами по себе. Человек не может стремиться к удовольствию как таковому, потому что существуют разные удовольствия. Если мы имеем дело не с мазохистом или религиозным фанатиком, а с нормальным, психически здоровым субъектом, он, разумеется, не стремится максимизировать свои отрицательные эмоции. Вопрос стоит совершенно в иной плоскости: какие именно потребности, какие мотивы вступают в конкурентную борьбу «в доспехах» положительных и отрицательных эмоций?

Значение эмоций отнюдь не исчерпывается банальной истиной, что все полезное приятно, а все вредное и опасное для организма имеет отрицательную эмоциональную окраску. Прежде чем продолжить разговор о так называемой ценности эмоций, вспомним, откуда и как вообще появляется категория «цены». Цена представляет функцию минимум двух факторов: спроса (т. е. потребности) и предложения (т. е. возможности этот спрос удовлетворить). Далее, нужда в измерении ценностей возникает только при необходимости сопоставления разных ценностей. Если бы существовало нечто единственно ценное, то измерять его не было бы никакой нужды.

Казалось бы, ориентация поведения на первоочередное удовлетворение той или иной потребности могла осуществиться путем непосредственного сопоставления силы (величины) этих потребностей. Но в таком случае конкуренция мотивов оказалась бы изолирована от условий окружающей субъекта среды. Вот почему конкурируют не потребности, а порождаемые этими потребностями эмоции, которые, как известно, зависят не от одной лишь потребности, но и от вероятности (возможности) ее удовлетворения. Иными словами, в процессе эволюции эмоции возникли и сформировались в качестве своеобразной «валюты» мозга, универсальной меры ценностей, сами по себе этой ценностью не обладая. Здесь наблюдается аналогия с функцией денег. Представляют ли деньги ценность для человека? Разумеется, да: ведь человек может стремиться к ним, старается их накопить, увеличить их количество и т. п. Но мы знаем, что дело не в банкнотах и монетах, а в их покупательной способности.

В качестве решающего доказательства самоценности эмоций Б. И. Додонов и в своей книге[128] и в статье[129] приводит якобы парадоксальное с позиций информационной теории стремление человека к повторному переживанию отрицательных эмоций в условиях информационного дефицита. Речь идет о всякого рода риске, острых ощущениях, активном создании критических ситуаций. Однако более тщательный анализ этих ситуаций показывает, что, создавая такие ситуации, человек все же рассчитывает на благоприятный исход (повторяем, если он не самоубийца и психически нормален). Субъект намеренно создает дефицит прагматической информации, низкую вероятность достижения цели, чтобы в финале получить максимальный прирост вероятности, т. е. опять-таки — положительные эмоции, а не просто старается лишний раз испытать страх или отчаяние. В приведенной в качестве примера поэтической цитате: «... поставить в радостной надежде на карту все, что приобрел с трудом» Б. И. Додонов явно не обратил внимания на значение «радостной надежды».

Подкрепляющая функция эмоций представляет частный случай их переключающей функции. В настоящее время имеется большое количество экспериментальных фактов, показавших, что без участия эмоций (а такое выключение нервного аппарата эмоций экспериментально достижимо) приобретения новых навыков вообще не происходит. Во всяком случае, выработать инструментальный условный рефлекс у животных в ситуации, где активация мозговых механизмов эмоций исключена, не удается. Подкрепляющая функция эмоций обнаруживается не только на индивидуальном, но и на популяционном уровне, где эта функция реализуется через мозговой механизм «эмоционального резонанса», т. е. сопереживания.

Наконец, нам осталось упомянуть о компенсаторной (замещающей) функции эмоций. Она проявляется не только в гипермобилизации вегетативно-энергетических ресурсов организма, но, главным образом, в переходе к реагированию на широкий круг предположительно значимых сигналов (эмоциональные доминанты), чье истинное значение, соответствие или несоответствие реальной действительности выясняется лишь позднее по мере сопоставления с этой действительностью. Здесь роль эмоций в индивидуальной творчески-поисковой деятельности мозга напоминает роль эмоционального стресса в эволюции мира живых существ, где стресс усиливает разнообразие подлежащего отбору генетического материала.

Когда человек или высшее животное оказывается в ситуации дефицита информации о способах и средствах удовлетворения актуальной потребности, эмоции сами по себе не могут доставить дополнительных сведений об этих способах и средствах. Недостающая информация добывается путем обучения, поисково-исследовательской деятельности (поведения), мобилизации хранящихся в памяти следов и т. п. Эмоции не восполняют дефицит информации, но замещают ее. Эмоционально возбужденное животное (увы, в отдельных случаях и человек) переходит к подражательному поведению не потому, что уясняет причину массового панического бегства, а потому, что в процессе длительной эволюции закрепилось правило: если не понимаешь, что следует делать, действуй так, как другие. Более того, подражательное поведение адресуется непосредственно к подсознанию, минуя сознательный контроль воспроизводимых действий.

Мозговые механизмы эмоций

Рассматривая генез эмоций и организацию поведения в системе координат «потребность — вероятность ее удовлетворения», информационная теория эмоций позволила уточнить, а в ряде случаев и обнаружить новые ранее неизвестные функции мозговых структур, традиционно относимых к «эмоциональному мозгу». Было экспериментально установлено, что оценка вероятности подкрепления (удовлетворения потребности) связана с деятельностью передних отделов новой коры и гиппокампа, причем сохранность неокортекса важна для ориентации поведения на сигналы высоковероятных событий, а гиппокамп необходим для реакций на сигналы с низкой вероятностью подкрепления, что так характерно для эмоционально возбужденного мозга. В то же время система «ядра миндалевидного комплекса — гипоталамус» малочувствительна к изменению вероятности подкрепления, поскольку важнейшей функцией этой системы является выделение доминирующей потребности с учетом сосуществующих и (или) конкурирующих мотиваций. Экспериментально показано, что после разрушения миндалины животное может осуществлять целенаправленное поведение только при искусственно созданном явном преобладании одной мотивации над другой.

Оказалось, далее, что одновременное повреждение передних отделов новой коры и гиппокампа ведет к изменениям поведения, сопоставимым со сдвигом по шкале экстра- и интровертированности, а последствия разрушения фронтальной коры и части ядер гипоталамуса сопоставимы со сдвигом по шкале «эмоциональная стабильность — невротицизм». Тем самым была показана связь классических параметров темперамента (типов нервной системы — по Павлову) с индивидуальными особенностями взаимодействия лимбических структур мозга. При этом было выявлено, что экстра- и интровертированность по Айзенку не тождественна силе нервной системы, но представляет самостоятельный параметр, который должен быть добавлен к общим свойствам нервной системы, описанным в типологиях античных авторов, И. П. Павлова, Б. М. Теплова и В. Д. Небылицына.

В отличие от многих других гипотетических схем организации поведения, мы видим преимущество потребностно-информационного подхода в том, что постулируемые им узловые компоненты церебральной деятельности хорошо накладываются на физиологические механизмы и анатомическое строение реального мозга, обеспечивая «приурочивание динамики к структуре» (И. П. Павлов).

Значение информационной теории эмоций для теории и практики психологии

Мы хотим еще раз напомнить читателю ряд положений, сформулированных на основе этой теории.

1. Возникновение эмоций в связи с преодолением препятствий и задолго до достижения конечной цели позволило сформулировать представление о воле, как о специфической потребности, обладающей известной самостоятельностью по отношению к мотиву, первично инициирующему поведение. Прообразом этой потребности на до-человеческих этапах эволюции является «рефлекс свободы», впервые открытый и описанный И. П. Павловым.

2. Тщательный анализ эмоций, возникающих при прогнозировании вероятности достижения цели на неосознаваемом уровне, привел к выводу о необходимости различения двух разновидностей неосознаваемого психического: подсознания и сверхсознания. Оказалось, что деятельность сверхсознания всегда инициируется главенствующей потребностью, устойчиво доминирующей в иерархии мотивов данной личности. Подсознание оперирует как вторично неосознаваемыми сведениями, навыками, социальными нормами, первично контролировавшимися сознанием, так и опытом, приобретенным непосредственно, путем имитационного поведения.

3. Неполное, лишь частичное осознание человеком движущих им мотивов позволяет снять кажущееся противоречие между объективной детерминированностью поведения (наследственными задатками и социальным воспитанием) и субъективно ощущаемой свободой выбора. Вопрос, свободен человек в своем выборе или нет, не имеет однозначного ответа. Этот вопрос требует применения принципа дополнительности, потому что ответ на него зависит от. позиции наблюдателя. Человек свободен (детерминирован) с точки зрения внешнего наблюдателя, рассматривающего детерминацию поведения генетическими задатками и условиями окружающей, прежде всего социальной, среды. Вместе с тем и в то же самое время человек свободен в своем выборе с точки зрения рефлектирующего сознания. На этой социально полезной иллюзии базируется существование этики и личной ответственности, которые возможны лишь при наличии безусловной свободы выбора (Гегель).

4. Будучи внутренне связанными между собой в одну систему, основные исходные потребности невыводимы друг, из друга, а любая степень удовлетворения одних потребностей неспособна заменить неудовлетворенности других. При этом ни воля, ни сознание не являются регуляторами, помещенными как бы над сферой потребностей, чтобы контролировать последовательность и допустимость их удовлетворения. В случае конфликта мотивов потребности может противостоять только другая потребность. Вмешательство сознания в сферу потребностей и мотивов возможно путем сообщения субъекту информации о средствах и способах удовлетворения его актуальных потребностей. Оно обязательно опосредствовано участием возникающих при этом эмоций. Прямая апелляция к сознанию, формальное ознакомление субъекта с системой социальных ценностей и норм малоэффективны, о чем свидетельствуют дефекты воспитательной практики.

5. Мы все еще находимся в плену абстрактных призывов к воспитанию «богатого мира эмоций» путем приобщения воспитуемых к искусству, природе, к заботе о домашних животных и т. п. Однако жизнь многократно показывает (для этого достаточно познакомиться с публикациями «Литературной газеты» последних лет), как молодые люди, изучающие английский язык, играющие на рояле и любящие своих собачек, оказываются способны на совершение жестоких и безнравственных поступков. Потому что целью истинного воспитания является не «обогащение сферы чувств», а формирование с помощью эмоций такого набора и такой иерархии потребностей, которые окажутся оптимальны и для общества и для самореализации-личности. Формирование социально ценной личности — это прежде всего обогащение и возвышение потребностей данного человека, готовность «для высшего наслаждения отречься от низших» в соответствии с ленинским «законом возвышения потребностей».

6. Информационная теория эмоций указывает на два основных пути борьбы с нежелательным эмоциональным напряжением, способным оказать отрицательное влияние на деятельность и здоровье человека. Во-первых, это максимальное информирование человека о способах и средствах решения стоящей перед ним задачи, максимальная вооруженность субъекта соответствующими знаниями и навыками, профессиональным опытом, включающим умение использовать этот опыт для достижения цели. Важно, чтобы в любой экстремальной ситуации человек продолжал активный поиск способов ее преодоления, поиск выхода из нее. Даже в том случае, если ситуация остается сложной и трудноразрешимой, активная деятельность препятствует дезорганизующему влиянию отрицательных эмоций и их вредному воздействию на здоровье.

Во-вторых, это — заблаговременное воспитание тех социальных и идеальных мотивов поведения, которые должны занять господствующее положение в самых критических ситуациях, оттеснив потребности самосохранения или ложно понятого престижа. Эмпирическая наблюдательность давно отметила решающее значение доминирующей потребности, четко различая, например, естественный для любого человека страх от трусости, т. е. эмоционального состояния, где эгоистическая потребность самосохранения возобладала над социальными и идеальными мотивациями.

Пусть читатель рассудит, какая из существующих ныне теорий способна с большей полнотой и обоснованностью определить отражательную и регуляторные функции эмоций, дать их классификацию, «наложиться» на имеющиеся ныне сведения о мозговых механизмах эмоций, послужить основой для решения актуальных проблем прикладной психофизиологии, для познания естественнонаучных основ человеческой индивидуальности.