Выход из подполья

Выход из подполья

Мы заинтересованы в получении прав для наших общин как негры, как евреи и как гомосексуалы. Почему мы являемся неграми, евреями или гомосексуалами, совершенно безразлично, и можем ли мы стать белыми, христианами или гетеросексуалами, также не имеет значения.

Фрэнклин Кэмени

К середине XX века гомосексуалы были одним из самых бесправных социальных меньшинств, подвергавшимся наибольшему и разнообразному угнетению и дискриминации. Чтобы стать полноценными людьми, они должны были добиться отмены уголовного преследования гомосексуальных отношений по добровольному согласию между взрослыми, выровнять минимальный легальный «возраст согласия» для гомо- и гетеросексуальных отношений, упразднить множество специфических запретов (например, служить в армии или преподавать в школе), добиться права юридически оформлять однополые сожительства и т. д. Сделать это можно было только совместными усилиями всех демократических сил.

Этому способствовал ряд причин общего порядка: демократизация и плюрализация общественной жизни; рост освободительных движений — развал колониальной системы, борьба за равноправие социальных меньшинств, освободительное движение черного населения США и т. д.; женская революция, борьба за реальное равноправие женщин; внедрение в массовое сознание идеи прав человека, стоящих выше интересов государства; молодежная студенческая революция конца 1960-х годов; сексуальная революция, изменение общего отношения к сексуальности.

В Англии важным шагом в декриминализации гомосексуальности был так называемый Доклад Волфендена (1957), названный по имени председателя специального правительственного комитета сэра Джона Волфендена, который большинством 12 голосов против 1 рекомендовал отменить существовавшее с 1533 года уголовное наказание за добровольные и совершаемые в приватной обстановке гомосексуальные акты между взрослыми мужчинами (старше 21 года) и так же, вопреки мнению почти всех опрошенных психиатров и психоаналитиков, признал, что гомосексуальность не может по закону считаться болезнью. После долгих споров и проволочек, летом 1967 года британский парламент выполнил эту рекомендацию. В 1994 г. легальный возраст согласия для гомосексуальных отношений был снижен до 18 лет; в 1998 г. его хотели снизить до 16 лет, но воспротивилась Палата Лордов.

Примеру Англии последовали Канада и другие англоязычные страны. Из уголовного кодекса Германии упоминание гомосексуальности (знаменитый 175 параграф) исчезло в 1969 г., Испании — в 1978, Болгарии — в 1975 и т. д. В США либерализация законодательства началась в 1961 г., но в некоторых штатах анальные и оральные контакты, однополые или для обоих полов, до сих пор остаются формально противозаконными, хотя полиция давно уже не возбуждает таких дел.

По данным Международной Ассоциации лесбиянок и геев (ИЛГА) на 1997 год, однополый секс полностью легален в 108 странах (из 210), в 83 странах, в основном Азии и Африки, преследуется мужская, а в 44 — также и женская гомосексуальность (по 19 странам нет данных).

Хотя до полного гражданского равноправия геев и лесбиянок еще далеко — даже в странах Европейского Сообщества, где этот вопрос находится под постоянным контролем Европарламента, дискриминация по принципу сексуальной ориентации остается серьезной проблемой — это большое историческое достижение.

Важную роль в изменении образа однополой любви в общественном сознании сыграли литература и искусство.

Многие годы однополую любовь вообще нельзя было изображать. Потом появились карикатурные образы смешных, жалких и вместе с тем агрессивных людей, самим фактом своего существования подрывающих нравственные устои общества. Затем их сменили печальные образы несчастных жертв природной или социальной несправедливости. Гетеросексуальному большинству этого было достаточно, но геи и лесбиянки нуждались в положительных образцах.

Каковы критерии этой «положительности»? Психическое благополучие, успешная карьера, размеренный быт и умеренный секс, соответствующие нормам буржуазно-религиозной морали? А если художнику и его героям в этом мире тесно и скучно? Наиболее социально и художественно значимыми оказывались произведения, авторы которых никому не старались понравиться, предпочитая жить по своим собственным законам и тем самым разрушая стереотипы массового сознания.

Поучителен пример французского писателя Жана Жене (1910–1986). Никому не нужный подкидыш, Жан с раннего детства стал преступником, вором и гомосексуалом, не испытывая по этому поводу ни малейших угрызений совести.

В отличие от своих предшественников, Жене не оправдывает свою гомосексуальность и не психоанализирует ее, а свободно живет в ней.

«Как всякий другой гомосексуал до начала геевского освободительного движения. Жене мог выбирать только между тремя метафорами гомосексуальности — болезни, преступления или порока. Почти все остальные писатели-гомосексуалы выбирали своим эталоном болезнь, потому что она взывала к состраданию гетеросексуального читателя. Жене выбрал два других образца — порок и преступление, и это оказалось более вызывающей и гордой позицией. Жене хочет испугать или соблазнить своего гетеросексуального читателя, а не просить у него прощения».

Эдмунд Уйат

Жене — писатель не для всех, да и те, кому он нравится, вряд ли сочтут его подходящим примером для подражания. Но, прочитав его, вы уже не сможете отмахнуться от поставленных им вопросов.

За литературой последовало кино. В 1960-х и особенно 1970-х годах возникает полуподпольная «голубая» кинематография, со своими собственными режиссерами (Энди Уорхол, Пол Морисси) и звездами (Джо Даллесандро), показывающая геевскую жизнь изнутри, нарочито вызывающе и грубо, на грани порнографии. Одновременно, начиная с фильма Уильяма Фридкина «Мальчики в оркестре» (1970), по пьесе Марта Кроули, построенной как серия грустных исповедей, однополая любовь стала постоянной темой коммерческого кино. Стереотипность этих образов — «покажите мне счастливого гомосексуала, и я покажу вам веселый труп!» — вызывала бурные протесты гей-активистов, но эти фильмы помогали людям ощутить человеческие измерения однополой любви. Веское слово сказали и кинематографические классики, для которых гомосексуальность была личной проблемой, — Лукино Висконти (1906–1976), Пьер Паоло Пазолини (1922–1975), Райнер Вернер Фасбиндер (1946–1982), Дерек Джармен (1942–1994).

Художественные образы гомосексуалов были разными, часто политически и нравственно несовместимыми. Но именно их многообразие создавало эффект объемности. Это не был, как раньше, призыв: «Пожалейте нас!» или «Полюбите нас!», а требование: «Примите нас такими, каковы мы есть! Мы такие же разные, как вы!».

Одна культура, сама по себе, не может изменить общество. Освободительное движение геев и лесбиянок с самого начала включало в себя несколько разных течений. Во-первых, это было движение за сексуальную свободу, терпимость и признание своего права быть другими. Во-вторых, политическое движение за осознание себя как социального меньшинства, за равноправие и гражданские права. В-третьих, это идейное движение, выдвигающее определенные принципы организации общества и социально-нравственные ценности. В-четвертых, это особая субкультура, стиль жизни, язык, формы общения, искусство и многое другое.

Хотя движение было интернациональным, особенно широкий размах оно приобрело в США, самой богатой, но и самой культурно разнородной стране западного мира, в которой старые традиции борьбы за права культурных и религиозных меньшинств сталкивались с характерной для протестантского фундаментализма нетерпимостью. До Второй мировой войны американские геи и лесбиянки были разобщены и бессильны против полицейских репрессий и консервативного общественного мнения. В армии они увидели, что на самом деле их гораздо больше, чем было принято думать, и данные А. Кинзи это подтвердили, а послевоенная миграция в большие города облегчила им нахождение себе подобных.

Поскольку США — нация иммигрантов, любое этническое, религиозное или культурное меньшинство стремилось, прежде всего, создать собственную экологическую нишу, в виде более или менее компактного территориального сообщества или общины (слово community обозначает и то, и другое) себе подобных. Не были исключением и геи. Как только они становились видимыми и слышимыми, они сразу же создавали на месте прежних гетто своеобразные общины, где все были свои — и доктор, и юрист, и мебельщик, и архитектор, и портной, и парикмахер, и оптик, короче, вся сфера обслуживания. Это облегчало общение и усиливало чувство социальной общности.

Послевоенная Америка стала ареной нескольких мощных демократических движений — борьбы за гражданское равноправие черных, женского движения, движения против войны во Вьетнаме и молодежного, студенческого движения. Это не могло не поставить перед американскими геями и лесбиянками вопрос: а чем мы хуже, почему мы должны мириться с гнетом, против которого восстают Другие?

С самого начала движение имело два крыла — либеральное, ориентированное преимущественно на интеграцию и ассимиляцию геев и лесбиянок в обществе путем уравнения в правах с представителями гетеросексуального большинства, и леворадикальное, добивающееся революционного разрушения всей системы половой стратификации и поддерживающих ее институтов.

Первая американская гомофильская организация «Общество Маттачин» была основана в Лос-Анджелесе в 1950-51 г. Ее основатель Гарри Хэй пытался сочетать классовую борьбу за освобождение трудящихся с борьбой за сексуальное освобождение. Однако многие члены Общества не разделяли его марксистских идей. В конце 1953 года в Обществе Маттачин возобладали умеренные, либеральные силы. Было заявлено, что Общество «безоговорочно поддерживает все Американские ценности» и добивается только ассимиляции и интеграции гомосексуалов в существующее общество. Эта переориентация сделала Общество более респектабельным в глазах среднего класса, зато лишила его массовой основы.

Второй гомофильской организацией был основанный в январе 1953 г. журнал ONE («Единое»), на базе которого в 1956 г. был создан первый в США гомофильский научно-педагогический центр — ONE Institute of Homophile Studies, существующий до наших дней.

Название «ONE» происходит от слов Томаса Карлейла «Мистическая братская связь делает всех мужчин единым целым».

Хотя формально Общество Маттачин представляло всех гомосексуалов, независимо от пола, фактически в нем преобладали мужчины, женское представительство было скорее номинальным. В 1955 г. четыре пары лесбиянок, во главе с Дель Мартин и Филлис Лайон, основали в Сан-Франциско первую американскую лесбийскую организацию — Дочери Билитис (название подсказано «Песнями Билитис» Пьера Луи). Политические взгляды этих женщин были довольно умеренными, они хотели, прежде всего, помочь лесбиянкам выйти из изоляции, справедливо считая, что мужские организации недостаточно отражают женские проблемы и интересы. «Дочери Билитис» были элитарной организацией женщин среднего класса. Чтобы стать респектабельными, они требовали от своих членов умеренности и благопристойности в поведении и одежде.

Несмотря на маккартистские гонения, а отчасти даже благодаря им, гомосексуальность стала в 1950-х и начале 1960-х годов значительно более видимой и слышимой. Книги о однополой любви, которые первоначально печатались полуподпольно, быстро приобрели популярность, а некоторые из них, — «Город и столп» Гора Видала, «Другие голоса, другие комнаты» Трумена Капоте, «Комната Джованни» Джеймса Болдуина, «Голый завтрак» Уильяма Берроуза — стали классическими.

Все они, кроме первой, переведены на русский язык, см. www.gay.ru/glagol/

Под влиянием общего подъема демократического движения в США в 1960-х годах геевское движение радикализировалось. Его новый лидер Франклин Кэмени утверждал, что нужно не просить снисхождения, а добиваться гражданских прав в союзе с остальными демократическими силами. Негритянские организации не волнует, какой именно ген определяет темноту кожи и как можно ее выбелить. Еврейские организации не заинтересованы в искоренении антисемитизма путем крещения евреев. То же самое должны делать и гомосексуалы. Эта радикальная установка вызвала раскол в гомофильском движении.

Старые либеральные лидеры, старавшиеся убедить гетеросексуальное большинство в своей безобидности, отсеялись, а новые лидеры и организации стали апеллировать к прямым массовым Действиям — митингам, бойкотам, демонстрациям протеста, не боясь столкновений с полицией и судебными властями. В 1968 г. Североамериканская конференция гомофильских организаций официально приняла лозунг «Гей — это хорошо», по образцу негритянского лозунга «Черный — это красиво». В больших городах, как Сан-Франциско и Нью-Йорк, политическое движение смыкается с популярными среди молодежи течениями хиппи и битников, что придает ему больший размах.

Символическим рубежом перехода от либерального гомофильского движения к освободительному движению геев и лесбиянок стали события 27–30 июня 1969 г. в Нью-Йорке, получившие название Стоунволлского восстания. Внешняя канва их достаточно буднична. Нью-Йоркская полиция нравов, проводя рутинный рейд в гомосексуальном баре Стоунволл Инн на Кристофер стрит, в центре гомосексуального Нью-Йорка, попыталась арестовать его владельцев за незаконную продажу алкоголя. Такие рейды проводились регулярно в течение многих лет, и грубость полиции всегда воспринималась как должное. На сей раз момент был выбран неудачно. Наэлектризованные обстановкой в городе, в частности, недавними студенческими волнениями в Колумбийском университете, посетители бара стихийно отказались покинуть помещение, вооружились камнями и бутылками и начали бунт против полиции, вынудив ее отступить. Приехавшие на помощь полицейские машины были подожжены. Началась продолжавшаяся три дня битва, в которой 400 полицейским противостояла двухтысячная толпа, кричавшая «Спасем наших сестер!» и «Власть геям!».

Этот стихийный бунт, подготовленный десятилетиями гнета и унижения, показал геям, что они могут успешно противостоять полиции, но для этого нужна организация. Сразу же после Стоунволла в Нью-Йорке был создан радикальный Геевский Освободительный Фронт (Gay Liberation Front — GLF) а затем еще несколько политических организаций. Американский пример нашел живой отклик в Европе. Вслед за многочисленными национальными организациями, в августе 1978 года на съезде в Ковентри была создана Международная Ассоциация лесбиянок и геев (International Lesbian and Gay Association — ILGA), под лозунгом «Работать для освобождения женщин-лесбиянок и мужчин-геев от правовой, социальной, культурной и экономической дискриминации». В настоящее время ИЛГА имеет больше 200 ассоциированных коллективных членов.

Геевское движение никогда не было чисто политическим. В первой половине XX века началось глобальное переосмысление понятий интимности, любви и секса и выведение их за рамки брачно-семейных и репродуктивных отношений. Сексуальная революция 1960-х годов довела этот процесс до логического конца, провозгласив полное раскрепощение эроса и представив сексуальность как автономную и привилегированную сферу ничем неограниченного удовольствия. В силу своей нерепродуктивности, маргинальности и несвязанности с браком, мужская гомосексуальность как нельзя лучше вписывалась в этот контекст.

Новое социальное движение создало официальную систему символов. Розовый треугольник напоминает о знаке, который заключенные-гомосексуалы должны были носить в гитлеровских концлагерях (российские представления, что розовый цвет обозначает лесбиянок, а голубой — геев, не лишены остроумия, но исторически неверны). Второй символ — ламбда, одиннадцатая буква греческого алфавита, появился в США в 1970 и был официально принят Международным конгрессом в защиту прав геев в Эдинбурге в 1974 г. Третий символ, многоцветный полосатый флаг-радуга, символизирующий многоцветье движения и одновременно — намек на библейское обещание, что всемирного потопа больше не будет, появился в Сан-Франциско в 1978.

До начала эпидемии СПИДа почти вся гомосексуальная субкультура в больших городах строилась главным образом на основе секса, развлечений и наркотиков. Богемная среда притупляла чувство ответственности за других и заботу о собственной безопасности. Битники и хиппи 1950—60-х годов проповедовали культ спонтанности, непосредственности и отсутствия каких бы то ни было запретов и самоограничений. Главными ценностями и символами этой контркультуры стали секс и наркотики. Гедонистический и экспериментальный гомоэротизм чувствовал себя в этой среде, как рыба в воде. Не случайно из трех главных культовых фигур «битовского поколения» двое (Уильям Берроуз и Аллен Гинзберг) были геями, а третий, Джек Керуак, бисексуалом. Помимо общего богемного духа, геем импонировал характерный для битников культ молодости и абсолютизация возрастных различий — «эйджизм» (ageism), воплощенный в знаменитом студенческом лозунге: «Не доверяй никому старше тридцати лет».

Стиль жизни гомосексуальной богемы 1950-х—1970-х годов был, мягко говоря, нездоровым.

Яркое описание геевского Нью-Йорка, где за сексуальной неразборчивостью и наркоманией скрывалось безнадежное одиночество, дал Ларри Крамер в романе «Гомики» (1978).

Герой Крамера «потратил целый год (не считая всех предыдущих) с безликой группой сексуальных объектов». В его записной книжке — десятки имен, о носителях которых он ничего не помнит. «Как он мог не помнить? Как он мог заниматься любовью с другим человеческим существом и не помнить? Лицо? Тело? Что-нибудь? Хоть что-то? Бородавку? Запах?» — «Из 2 639 857 гомиков большого Нью-Йорка, 2 639 857 думают главным образом своими пенисами». «Я устал использовать свое тело как безликую вещь для соблазнения другой безликой вещи, я хочу любить Лицо! Я хочу выйти и жить в том мире с тем Лицом, которое любит меня, чтобы верность была не ОБЯЗАННОСТЬЮ, а ПОТРЕБНОСТЬЮ…»

Разумеется, не все геи вели себя, как персонажи романа Л. Крамера. Даже в Сан-Франциско от одной трети до половины геев поддерживали более или менее стабильные парные отношения, многие пары жили вместе и т. д. В провинции нравы были и вовсе патриархальными. Но люди судили прежде всего по мегаполисам, делая образ однополой любви одновременно соблазнительным и отталкивающим. Вся геевская пресса обрушилась на Л. Крамера за то, что он вынес сор из избы и представил отрицательный, карикатурный и стереотипный образ гея, который могут использовать враги. Но начавшаяся в 1981 г. эпидемия СПИДа показала, что он был прав.

Эпидемия СПИДа, обернувшаяся катастрофой для наиболее многочисленных геевских сообществ и особенно для их художественно-артистической элиты, резко изменила социальную и психологическую ситуацию. Экстенсивный анальный секс с многочисленными сменяющимися партнерами, при отсутствии каких бы то ни было мер предосторожности, сам по себе эпидемиологически опасен. Опасность заражения усугублялась наркоманией и использованием общих шприцев, а постоянное употребление наркотиков и других лекарственных веществ еще больше ослабляло иммунную систему организма. Кроме того, эти люди общались и занимались сексом в сравнительно замкнутой среде, многократно повторно инфицируя друг друга. Удивляться приходилось не тому, что кто-то заболел, а тому, что кто-то остался в стороне.

СПИД был таким же несчастьем для общества, как другие природные катастрофы, вроде наводнений, лесных пожаров и землетрясений. Однако прочие болезни и стихийные бедствия выглядели «естественными», а их жертвы вызывали сочувствие. СПИД же казался наказанием за грехи, а его жертвы — не столько страдальцами, сколько виновниками общей беды. Этим немедленно воспользовались консервативные круги. Рейгановская администрация не только долгое время скрывала данные об эпидемии, но и не выделяла на борьбу с ней достаточных средств. К тому же, в отличие от других естественных катастроф, ВИЧ-эпидемия не имела четкой географической, пространственной локализации и была рассредоточена во времени — последствия инфицирования проявляются иногда через длительное время. Обществу, — не только геям, а всему обществу! — нужно было научиться не только бороться со СПИДом, защищая тех, кто еще не заразился, но и жить с ним. Это касалось не только ВИЧ-инфицированных, их близких и родственников, но буквально всех людей. Осознание этого потребовало от западных обществ длительного времени, в России этого и сегодня не понимают.

Труднее всего пришлось самим геям.

Жертвами страшной болезни стали многие всемирно известные люди, такие как Д. Джармен, Р. Нуреев, М. Фуко, Ф. Меркьюри, во многих случаях только СПИД сделал публично известной их сексуальную ориентацию. Нередко инфицированный человек оставался в полном одиночестве.

Из первых 500 ООО американцев, официально зарегистрированных в качестве ВИЧ-инфицированных (реальные цифры, по подсчетам специалистов, колеблются от 870 ООО до 1200 ООО человек), к концу 1995 года свыше половины составляли мужчины, имевшие секс с мужчинами, 60 % из них уже умерли.

Человеческие и моральные потери не могли заставить геев отказаться от своей сексуальной ориентации, но побудили их существенно изменить свою идеологию и стиль жизни. Резко снизилась распространенность анальных контактов без предохранения, а также анилингуса и фистинга; возросло применение презервативов; оральные контакты стали чаще практиковать без заглатывания спермы; заметно уменьшилось среднее число сексуальных партнеров. Геи стали больше заботиться о здоровье, среди них заметно снизилось пьянство и потребление наркотиков. Однако эти положительные сдвиги распространены неравномерно. Вне центров эпидемии люди по-прежнему ведут себя безответственно. Особенно тревожно положение дел с беззаботной молодежью.

Как сказал английский писатель Дэвид Риз, для его молодого партнера, «я был уже не любовником, отцом, учителем, другом и спутником по путешествиям, а только гигантским вирусом ВИЧ».

СПИД породил у геев много психологических и психосексуальных проблем. Выросла сексуальная тревожность, трудности с эрекцией и эякуляцией, у некоторых страх заражения вызвал снижение сексуального интереса, даже отвращение к сексу. Люди стали выше ценить эмоциональные привязанности, самоконтроль, психологическую интимность, мораль и верность. Столь же раскованный, сколь и рискованный, «радикальный» секс утратил обаяние и стал подвергаться критике. Резко повысилась ценность стабильных партнерских отношений и моногамии, а также духовных факторов жизни, включая религию, особенно там, где церковь терпимо относится к гомосексуальности.

По данным первого в США национального опроса молодых геев и бисексуалов в 1995 г., 7 % из них уже заражены ВИЧем.

Изменились и геевские общины. Если раньше их деятельность строилась в основном вокруг секса, развлечений и борьбы за гражданские права, то сейчас в их работе центральное место занимает помощь ВИЧ-инфицированным и пропаганда безопасного секса. Сегодня во всех цивилизованных странах государственные учреждения по профилактике СПИДа работают в тесном контакте с геевскими общинами, как на национальном, так и на местном уровне. Это во многом меняет и характер геевского движения, делая его более конструктивным.

Вместе с тем неадекватность борьбы со СПИДом, особенно в США, вызвала новую волну левого радикализма и возвращение к тактике конфронтации. Зараженным смертельной болезнью людям некогда ждать и нечего терять.

В отличие от недавнего прошлого, геи и лесбиянки представляют собой значительную социальную силу. Во всех демократических странах они имеют свои политические и культурные организации, энергично добиваются признания и защиты своих гражданских прав. Открытые геи и лесбиянки есть среди депутатов многих парламентов, некоторые занимают министерские посты. В ежегодных гей-прайдах (gay pride) — парадах геевской гордости участвуют десятки и сотни тысяч людей.

В 1988 г. в Нью-Йорке была создана организация ACT-UP (AIDS Coalition to Unleash Power), требовавшая ускорения проверки и внедрения новых медикаментов, анонимного тестирования на ВИЧ и участия самих ВИЧ-инфицированных в выработке соответствующей социальной политики. В 1990 г. воинствующие лидеры ACT-UP создали новую, откровенно анархическую организацию прямого действия — Queer Nation, которая действовала путем уличных манифестаций, блокирования транспорта, нападений на реакционных политиков и разоблачения («вытаскивания» — Outing) их собственной скрытой гомосексуальности.

Многие действия этой группы — своего рода политический хэппенинг, шокирующий посторонних своей гротескностью, когда трудно понять, что говорится всерьез, а что в шутку. Например, статья «Трепещи, гетеросексуальная свинья!» призывает уничтожить институт семьи, содомизировать всех мальчиков, а в будущем выращивать детей только в пробирках. Благонамеренные обыватели и консервативные политики принимают это за серьезную угрозу, а над ними просто смеются, пародируя их собственные иррациональные страхи. Впрочем, были и вполне реальные нападения на непопулярных чиновников. Экстремистская тактика не могла дать практических результатов, и в 1992 г. Queer Nation распалась. Тем не менее, она наложила заметный отпечаток на идеологию движения.

Постороннего человека вид полуголых и вызывающе одетых мужчин и женщин — всеобщее внимание привлекают экзотические панки, садомазохисты (в Амстердаме здоровенных мужиков, изображавших приступы свирепости, возили по городу в клетках), переодетые в женское платье «королевы» и мужеподобные лесбиянки с выбритыми наголо головами — может шокировать. На самом деле это всего лишь карнавал, в котором грубоватое веселье и юмор сочетаются с политической пропагандой и сбором пожертвований на нужды своей общины. За исключением нарушения некоторых правил приличия, ничего скандального или буйного на этих демонстрациях не происходит. Сплошь и рядом их официально приветствуют высокие должностные лица, собственная сексуальная ориентация коих вполне традиционна.

Крупные геевские общины имеют собственные общинные центры. В Лос-Анджелесе такой центр, размещенный в красивом четырехэтажном здании, ежемесячно принимает свыше 13 000 посетителей, оказывая им разнообразную профессиональную помощь. Предмет особой гордости общины — Молодежный Центр, где находят помощь и пристанище «голубые» подростки из бедных семей, которым больше некому помочь.

Тем не менее, преувеличивать силу и сплоченность лесбигеевского движения не следует. В 1995 общий годовой бюджет трех главных геевских организаций США был меньше, чем бюджет одной только ультраправой Христианской коалиции. Количество геев и лесбиянок, реально участвующих в деятельности соответствующих организаций, неизмеримо меньше, чем участников гей-прайдов или маршей протеста. К тому же геевские организации разобщены и не особенно склонны к сотрудничеству друг с другом. Несмотря на бесконечные разговоры о единой «гей-идентичности», геи и лесбиянки чрезвычайно различны по всем социально значимым параметрам.

Прежде всего, это гендерные различия. Геев и лесбиянок объединяет главным образом наличие общего врага. Все остальное и, прежде всего — эротика, у них разное. Воинствующие лесбиянки постоянно обвиняют геев в недооценке женской специфики, увлечении коммерческим сексом и порнографией, некоторые даже ратуют за полное отделение лесбиянских организаций от геевских.

Второй водораздел — возрастно-поколенный. Молодые люди, выросшие в свободных условиях, имеют совершенно другой социальный и сексуальный опыт, чем представители старших поколений, история их мало интересует. Хотя ветераны движения пытаются уменьшить разрыв поколений, молодые люди часто воспринимают их рассказы также, как советские студенты воспринимали встречи с ветеранами — почтительно-равнодушно, а то и иронически. С ослаблением гнета слабеет и революционный энтузиазм.

Немало трудностей вызывает определение границ сексуальной идентичности. Пока речь шла только о союзе геев и лесбиянок, круг участников коалиции был более или менее ограничен. В последние годы, по соображениям политического порядка, ее дополнили бисексуалами и трансгендерниками. Но чем шире коалиция, тем она разнороднее. Некоторые радикальные геи и лесбиянки хотели бы максимально дистанцироваться от «натурального» большинства. Для бисексуалов это принципиально неприемлемо, они считают грани между сексуальными предпочтениями подвижными. Многие политически активные лесбиянки видят в бисексуальности угрозу «размывания» собственной идентичности. Консервативные геевские организации, со своей стороны, хотели бы отмежеваться от трансгендерников, облик и поведение которых кажутся им чересчур экзотическими. Что общего, спрашивают они, между человеком, мечтающим о перемене своего пола, и тем, кто настолько привязан к нему, что не может любить никого, кроме себе подобных?

Еще более деликатна проблема педофилии. Чтобы приобрести респектабельность, геи отмежевываются от обвинений в том, что они преследуют и совращают мальчиков. Теоретически сделать это несложно — мужчины, любящие мужчин, действительно сексуально равнодушны к незрелым мальчикам, а количество педофилов среди геев такое же, как и среди гетеросексуалов. Но социально-возрастные и юридические границы «мальчикового» возраста подвижны, особенно проблематичен статус 13–16 летних подростков. Педофильские организации доказывают, что мальчики этого возраста сами вправе решать, что им нравится, поэтому сексуальные связи с ними на добровольных началах не должны преследоваться. Широкая публика с этим категорически не согласна, а легальный возраст согласия, начиная с которого взрослые могут безнаказанно вступать в сексуальные отношения с подростками, колеблется в разных странах от 12 до 18 лет.

Еще больше дифференцируют геев и лесбиянок этнические и социально-классовые различия. Сексуальная идентичность — только одна из многих ипостасей социального самоопределения личности. Проблемы черных, цветных или испано-язычных геев и лесбиянок сплошь и рядом не совпадают с тем, что волнует их белых и более состоятельных собратьев из среднего класса. Отсюда — споры о том, какая именно социальная идентичность (сексуальная, этническая или классовая) важнее. Американские геи охотно ходят на гей-прайды и покупают геевскую прессу, но на президентских выборах они голосуют не по сексуальному, а по классовому признаку, как подсказывают их финансовые интересы.

Геевские общины и организации в США чрезвычайно политизированы и поляризованы. В них много бывших коммунистов, анархистов и иных леваков, мечтающих радикально перестроить весь мир и вынашивающих всевозможные утопические проекты, вплоть до создания автономного геевского государства в штате Вайоминг. Реальным влиянием они не обладают, зато у них много энтузиазма. В то же время, по мере того как гомосексуальность получает социальное признание и уже не мешает деловому преуспеванию, в геевской среде усиливается консервативное крыло, выступающее против «левой ортодоксии» и предлагающее заменить идеологическую риторику конструктивной политикой, «которая признает возможности реального мира и границы политики».

Классовый аспект гомосексуальности сатирически схвачен в знаменитой пьесе Тони Кушнера «Ангелы в Америке». Когда домашний доктор говорит одному из персонажей пьесы, влиятельному ультраправому политику (его прообраз был ближайшим помощником сенатора Маккарти), что ему следовало бы признать свою гомосексуальность и тот факт, что он ВИЧ-инфицирован, тот отвечает, что слова «гомосексуалы» и «лесбиянки» — просто глупые этикетки. Важно не то, «кого я трахаю или кто трахает меня, а кто снимет трубку, когда я звоню, кто обязан оказывать мне услуги… Гомосексуалы — не мужчины, которые спят с другими мужчинами. Гомосексуалы — это мужчины, которые за пятнадцать лет не смогли протащить через городской совет паршивый антидискриминационный закон. Это мужчины, которые никого не знают и которых не знает никто, у которых нет никакого влияния. Разве это похоже на меня, Генри?».

Если упростить вопрос, левые добиваются обособления геев и лесбиянок как носителей особых духовных ценностей, которые не могут быть реализованы в рамках буржуазной цивилизации и рыночной экономики, тогда как правые стоят за социальную и культурную интеграцию, чтобы все могли получить свою законную часть общественного пирога. Фактически геи и лесбиянки не могут ни отделиться от гетеросексуального (по преимуществу) общества, ни полностью раствориться в нем. Рост терпимости снимает одни социальные проблемы, но порождает другие. Лесбигеевские теоретики, среди которых немало первоклассных мыслителей, прекрасно понимают это.

Для доказательства «превосходства» геев над гетеросексуальным большинством часто используется идея особого «геевского духа» и «геевской души». На мой взгляд, это имеет под собой не больше оснований, чем претензия евреев на роль «избранного Богом» народа или образ русского «народа-Богоносца». Все религии — единственно верные, и каждый бог больше всех любит свой собственный народ (иначе зачем он нужен?).

Как пишет литературовед и культуролог Лео Берсани, ситуация, в которой оказалась однополая любовь, внутренне противоречива. Да, геи стали видимыми и слышимыми. Но «те самые люди, которые возражают против того, чтобы замыкаться в рамках гей-идентичности, создали нечто вроде собственного гетто, основанного на предполагаемом превосходстве гомо-культуры над тем, что пренебрежительно называют принудительной гетеросексуальностью». Между тем большинство людей не нуждаются в таком «освобождении» и не считают свою гетеросексуальность принудительной.

Как в любой человеческой популяции, среди геев и лесбиянок есть разные люди, которые имеют разные стили жизни и придерживаются разных идеологий. В этом их человеческая сила и одновременно — политическая слабость. «Голубые» мужчины и женщины всегда будут чем-то отличаться от других, но их движение никогда не станет монолитной социальной силой. Тот же самый плюрализм, который позволил им требовать и добиваться автономии и места под солнцем, подрывает идею их исключительности. Чем терпимее общество, тем аморфнее цементирующие геевскую общину социальные связи. Как ни важна для индивида его сексуальная ориентация, политически она остается маргинальной и не может стать основополагающей осью социальной структуры и отношений власти.