ЛИЧНОСТЬ И «ИНДИВИД»
ЛИЧНОСТЬ И «ИНДИВИД»
Что же все-таки происходит с нами?
Мы спасены виртуальностью или умираем вместе с ее пришествием?
Как описать психологию «нового» человека виртуальных времен?
Вот материал из статьи «Череп для дьявола», опубликованный в одной из самых популярных московских газет:
«В Алма-Ате в самом разгаре громкий судебный процесс. Бывшие медики, а ныне подсудимые, Евгений Турочкин и Михаил Вершинин, вспарывали животы и отрезали головы, а их приятель, Сергей Копай, варил черепа в ведре. Затем обрабатывал специальным раствором и продавал черным магам…
Из протокола допроса:
«— Кому пришла в голову такая мысль?
— Это была моя идея. Черепа оказались ходовым товаром.
— Как вы это делали?
— Варил черепа прямо на кухне, в хозяйственном ведре. Потом полировал и продавал черным магам за тысячу долларов. Остатки женских тел выносил на помойку. Ко мне неоднократно обращались люди с необычными просьбами. Кто просил черепа, кто свежую кровь…»
У них было все наготове: скальпели, ножницы, хирургические шприцы… Манипуляции со скальпелем и хирургической пилой проводились хладнокровно. Ванная комната превратилась в лабораторию по расчленению трупов.
Монстры вошли в раж. Убийство двадцатилетней девушки изуверы записали на видеокассету и планировали продать за большие деньги.
Во время следственного эксперимента кассету показали сестре пострадавшей… Видеофильм лишил последней надежды: «Жуткие кадры. Когда я увидела, как зарезали сестру, а потом расчленили, испытала шок, от которого до сих пор в себя прийти не могу».
В СИЗО один из конвоиров спросил Копая, зачем он убивал. На что последовал ответ: «Они все равно твари…» (курсив мой. — А.Д.).
Что это такое?
Безумие, как считает автор статьи, или нормальное проявление жизнедеятельности «виртуального человека», воспринимающего другого как вещь?
Возможно, это и есть цена «освобождения от трагедии»?
Случайно или неслучайно изнанкой виртуальности постоянно становятся наркотики, «черные маги» и сатанинские секты?
Дать ответ на эти вопросы возможно, исходя лишь из целостного мировоззрения — онтологически ясного взгляда человека на мир. В лице Ж. Бодрийара французский структурализм объявил, что виртуальность — это хорошо, так как не случится истинного конца света. Его утверждение можно заменить другим: «Мы все уже сошли с ума… и это хорошо, так как истинного безумия с людьми уже случиться не может».
Другой французский философ — теоретик постмодернизма Жиль Липовецки — в своей знаменитой книге «Эра пустоты» для описания человеком времен отсутствия главного пользуется фрейдовским термином «нарциссизм». Как помнит читатель, впервые, задолго до Фрейда, нарциссом Шарль Бодлер назвал потребителя гашиша — галлюциногенной формы марихуаны.
Нарцисс — герой древнегреческого мифа, влюбившийся в собственное изображение и осужденный за это богами Олимпа.
Фрейд разделял «первичный нарциссизм», возникающий в раннем периоде детства, когда половая энергия ребенка (либидо) обращена полностью на самого себя, и «вторичный нарциссизм», который и имеет в виду Липо-вецки.
Вторичный нарциссизм, по Фрейду, — это изъятие человеком либидо от объектов внешнего мира и обращение его вновь на самого себя. Липовецки считает, что человек новейшего времени не способен выделить из равнозначных объектов и идей внешнего мира главные из-за их невероятного изобилия. На языке Фрейда это обозначает невозможность выбора объектов, которые заслуживают или не заслуживают нагрузки либидо — приложения внимания, интереса или любви.
По Липовецки, единственный способ самозащиты распадающегося «Я» от гибели — это вторичный нарциссизм — полная и окончательная влюбленность человека в самого себя. Обращение либидо взрослого на себя обозначает одновременно и полную отгороженность от внешнего мира. Внешние по отношению к «Я» люди и вещи оцениваются только через призму их способности или неспособности приносить удовольствие:
«Нарцисс запущен на орбиту. Неонарциссизму недостаточно нейтрализовать социальный мир, лишая его институты эмоционального значения; на этот раз обесценивается само «Я», оно теряет свою идентичность, причем, как ни парадоксально, благодаря своему сверхобогащению (потенциально бесконечному количеству доступных объектов и идей. — А.Д.). Подобно тому, как общественная сфера эмоционально опустошается вследствие избытка информации, наше «Я» утрачивает свои ориентиры и свою целостность благодаря избытку внимания к себе самому: «Я» становится расплывчатым. Повсюду исчезает весомая реальность…
Именно распад этого «Я» вырабатывает новую разрешительную и гедонистическую этику: усилия больше не в моде; все, что является принуждением или жесткой дисциплиной, обесценивается в пользу культа желаний и их немедленного удовлетворения…
Свободные ассоциации, творческая спонтанность и ненаправленность, наша культура самовыражения и наша идеология благополучия поощряют дисперсию в ущерб концентрации, временное вместо постоянного — все это работает на расчленение «Я», на уничтожение организованных и синтетических психических систем…
Конец эпохи воли совпадает с эпохой чистой индифферентности, с исчезновением великих целей и великих начинаний, ради которых можно пожертвовать жизнью: «все и немедленно», а не perasperaadastra(через трудности к звездам — латинский афоризм. — А.Д.). «Чтоб вы лопнули», — подчас читаешь на стенах домов… Наше «Я» уже расчленено на отдельные тенденции в соответствии с процессом распада, взорвавшего общество, которое превратилось в персонализованные молекулы. И вялый социум является точной копией равнодушного «Я», наделенного недостаточно сильной волей, нового зомби, пронизанного и управляемого информацией».
Но вот что интересно. С точки зрения Липовецки, все эти процессы имеют положительное, позитивное значение для человечества. Липовецки не видит ни того, что нарциссизм является изнанкой наркоза, ни того, что окружающие люди становятся для нарцисса вещами:
«Страсть нарцисса возникает не ради восстановления утраченной целостности, она не компенсирует отсутствие личности, а вырабатывает ее новый тип, новое сознание с его неопределенностью и колебаниями. Пусть наше «Я» становится как бы «плавающим пространством», не имеющим ни постоянного места, ни ориентиров. Пусть это резерв в чистом виде, приспособленный к неустойчивости своей собственной системы; такова функция нарциссизма, тонкого инструмента, постоянного обновления «пси» (психической энергии. — А.Д.), который необходим для постмодернистского экспериментирования.
Очищая наше «Я» от сопротивляющихся постоянных факторов и стереотипов, нарциссизм делает возможной ассимиляцию моделей поведения, разработанных теми, кто занят проблемами нашего физического и душевного здоровья: вырабатывая «характер», приспосабливающийся к современной ситуации, нарциссизм участвует в важной работе по научному управлению телами и душами людей».
Если вы вчитаетесь в последний абзац, то услышите знакомое воспевание скиннеровских методов внушения. Липовецки радуется тому, что мир, состоящий из нарциссов, будет поддаваться «научному управлению» со стороны свободной от нарциссизма элиты. Внимательному читателю нашей книги будет понятно, что «нарциссизм» Липовецки на самом деле является одним из наиболее частых проявлений эгосистолического влечения «Я» (в сущности, вариантом «понижения порога сознания»).
Личность прячется от равнозначности мира в самое себя, резко ограничивая тем самым способность своего восприятия реальности. Предельная самовлюбленность заставляет человека окончательно ослепнуть и оглохнуть по отношению к другому. Липовецки, постулируя нарциссизм как главную, единственную и положительную характеристику новейшего человека, как бы полностью лишает нас права на метафизическую потребность и эгодиастолу — расширение своего «Я», достижение цельности и мудрости.
Липовецки понимает пустоту точно так же, как понимал ее основатель микропсихоанализа Сильвано Фанти. Для них обоих пустота — это энергия, создающая нового человека и новое общество.
В отличие от французской философии свободная русская мысль XX века всегда воспринимала происходящее с нами, опустошенность наших душ как трагедию.
Русские религиозные философы различали понятия «личность» и «индивидуальность», то есть понятия, которые часто употребляют как синонимы.
В 1953 году И.А. Ильин выпустил в Париже свою пророческую книгу «Аксиомы религиозного опыта». Это замечательное исследование вышло в свет незадолго до начала «психоделической революции». Философ как будто пытается предупредить о чем-то…
«…Объясняется еще целый ряд явлений религиозного вырождения, как личных, так и социальных, из коих некоторыя обычно совсем не осмысливаются как религиозныя.
Таково явление человеческого аутизма. Под аутизмом разумеется такая жизненная установка человека, при которой он считает себя и свои настроения, потребности, вкусы, удовольствия, удачи, неприятности — важнейшим делом жизни, мерилом всяческой ценности. Бессознательно, в силу неодухотворенного инстинкта самосохранения (выделено мной. — А.Д.), — такая установка присуща огромному большинству людей»…
Обратите внимание — Ильин пользуется психиатрическим термином «аутизм» для обозначения того же состояния души, которое Липовецки именует нарциссизмом. Для некоторых направлений современной психиатрии, в частности психиатрии советской, слова «аутизм» и «безумие» являются полными синонимами.
В этой книге мы еще не описывали способы самозащиты «растворяющегося», онтологически неуверенного «Я». За что оно может ухватиться?
Только за самого себя.
Такое «Я» должно будет войти в состояние эгосисто-лы, исключив для себя любую возможность для трансценденции. Человек должен запретить себе слова «Любовь», «Вера» (даже «Доверие»), «Мечта» и «Смысл»; заглушить в себе малейшие проблески романтики.
«Спрятавшееся» «Я» будет все время бояться, что другие проведают о его ничтожестве и унизят его еще больше. Центром его жизни станет желание самосохранения, и только оно одно.
Для самоопределения такой человек будет использовать фальшивые ценности — «симулякры». Говоря другими словами, он будет испытывать постоянную зависимость от собственных развлечений.
Существование других «Я» просто не будет приниматься им в расчет; они же — вещи, а вещь можно использовать в своих интересах, можно делать с ней все, что угодно…
Все взаимоотношения «виртуального человека» с другими сведутся к попыткам манипулировать ими.
Подобную человеческую конструкцию, конечно, трудно называть личностью. Ее место заняла конструкция, которую русская христианская философия именовала «индивидом».
«Личность не тождественна индивидууму… человек может иметь яркую индивидуальность и не иметь личности, если он не способен… к тому усилию, которое требует реализация личности… личность предполагает существование сверхличного. Личности нет, если нет ничего выше личного. Тогда личность лишается своего ценностного содержания».
Николай Бердяев
Очевидно, чтобы всего этого не произошло, человек обязан когда-то осознать, что то, что дано человеку Богом, опасно растрачивать попусту. С точки зрения святых отцов христианства, и прежде всего святых каппадокийцев Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского, сама характеристика человека как образа и подобия Божьего состоит из двух частей.
Образ Божий в человеке есть данность; есть дар, достающийся человеку по праву рождения.
«Если будешь низко думать о себе, то напомню тебе, что ты — Христова Тварь, Христово дыхание, Христова честная часть, а потому вместе и небесный, и земной, присно-памятное творение. Ты — созданный Бог, через Христово страдание идущий в нетленную славу».
Святой Григорий Богослов
Однако одного дара мало; он нуждается в развитии.
«Тема человека вложена в него Богом, а задача человеческого творчества — осуществление и развитие этой темы. Человек призван быть со-творцом мира».
Протоиерей Сергий Булгаков
Индивидуальность — это образ Бога — заданностъ — генетика в привычной для нас терминологии.
Личность — это подобие Бога — духовное развитие — творчество — осмысленность мира.
Человек свободен. Насильно никто не заставит его развивать себя, свою душу во имя благодатного единения с Божественной жизнью. Бог вечно хочет нашей встречи и объединения. Но объединение предполагает устремленность двух воль навстречу друг другу. Встреча с Богом не может совершаться в одностороннем порядке, не может быть насильственной.
«Одна воля — в творении, но две — в обожении; одна воля — для создания образа, но две — для того, чтобы образ стал подобием».
Владимир Лосский
Если личность не формируется, то ее место занимает инфантильный «индивид».
Индивидуальность, не признавая наличия Божественного огня, не может определить и почувствовать себя. «Аутист», «нарцисс» или «индивид» и есть онтологически неуверенная, незрелая личность, из чувства самосохранения старающаяся доказать себе самой, что она и есть центр мироздания, что она сама способна «разобраться в себе».
Для того чтобы индивидуальность стала личностью, ей необходимо творчество — осознание и создание собственного мира. Она должна найти собственный смысл — собственный путь уподобления Богу. Только в этом заключена тайна ее свободы.
«Цель свободы… в том, чтобы добро действительно принадлежало тому, кто его избирает. Бог не хочет оставаться собственником созданного им добра. Он ждет от человека большего, чем чисто природной слепой причастности. Он хочет, чтобы человек сознательно воспринял свою природу, чтобы он владел ею — как добром — свободно, чтобы он с благодарностью принимал жизнь и Вселенную, как дары Божественной любви».
Владимир Лосский
В отсутствие творчества индивидуальность будет лишь пытаться найти все новые и новые «симулякры» — маски и барьеры, прячущие ее от реальности.
То, что Ж. Бодрийар описывает как «виртуальность», И.А. Ильин называет «властью пошлости». Возможно, именно это знакомое русское слово наиболее полно воплощает весь спектр проблем виртуальной эпохи:
«Естественно и неизбежно, что там, где исключены высокие интересы, там мелкие обращаются в крупные, и где нет предметных — царят беспредметные. И вот именно сосредоточенность на своем личном, взятом не из главна-го, но превращенном в «главное» и не возводящем душу к главному (к Богу!), составляет сущность религиозно-мертвящаго себялюбия, того пошлаго эгоизма, от котораго вырождаются люди и гибнут общества. Черствый эгоизм не просто «нравственно-предосудителен» и жизненно-скуден; он духовно-разрушителен. Это не тот «истинный эгоизм», который Аристотель оправдывал как стремление «присвоить себе все прекрасное», то есть обогатить свой дух всем Божественным," доступным человеку… Но эгоизм пошлости, духовной слепоты, страха, жадности и неспособности к любви. Ибо такой эгоизм растрачивает личную духовность, упускает священную природу жизни и смерти и теряет Бога».
Носителем пошлости для Ильина и является «индивид» — «виртуальный человек». Интересно, что, характеризуя этот грядущий человеческий тип, Ильин использует, кроме аутизма, понятие очень близкое по значению слову «виртуальность» — релятивность:
«Воспринимающий предметы «не-по-главному» переживает все поверхностно, легковесно, беспечно. Он берет все — мелким чувством, легкою мыслью, нецельным, капризным желанием. Его жизнь слагается из усмешек и прихотей. У него все ведет к пустому слову и праздному, безответственному делу. Он никогда и ни в чем не целен; ничего не любит глубоко, насмерть; ни с чем не связывает себя окончательно. У него нет последних вопросов и последних ответов. Он не знает духовной необходимости, священных пределов, судьбоносных решений. Он человек «многих возможностей», иногда — прямо противоположных друг другу: он всегда «может» — «так», и «иначе», н «еще иначе», в зависимости от расчета и приятности. Для него все «относительно»: он релятивист. И — ничто не окончательно и не безусловно: он, по существу, — нигилист. Поэтому самое бытие его — недостоверно и эфемерно: юный Гоголь называл таких людей «существователями», а позднее — «мертвыми душами». Такие люди — «не существенны», и все для них эфемерно и несущественно, как и они сами. Для них все несерьезно, все забава и развлечение; ничто не свято, ничто не неприкосновенно. Все для них предмет иронии и насмешки; или же — предмет пользы и использования» (курсив мой. — А.Д.).
Если для собственной пользы нужно вываривать черепа убитых девушек, то у такого «индивида» («аутиста», «релятивиста», «виртуального человека», «нарцисса» или даже последовательного материалиста) не существует внутренних причин не делать этого…
Превращение личности в «индивид» делает душевную болезнь и нормальное состояние души (которое наука понимает лишь как способность личности принимать и разделять социальные нормы и ценности) почти неотличимыми друг от друга.
Многие думающие психиатры скажут вам, что современный мир — это мир больных шизофренией, но почти никто из них не сможет объяснить, почему он так считает. Врачи чувствуют, что происходящие в культуре духовные процессы удивительно схожи с шизофренической (или «кислотной») диссоциацией личности.
«Не в науке, конечно, зло и не в цивилизации, а в той вере в себя, которая отметает веру в Бога и в Божественный нравственный закон, — писал И.С. Аксаков 80 лет назад. — Цивилизация и знания сами по себе не застраховывают человечество от одичания и зверства… Цивилизация сама по себе, вне нравственного идеала, не ею порожденного и от нее независимого, бессильна дать бытию ту основу, без которой немыслимо самое его существование» (курсив мой. — А.Д.).
Предупреждения православных мыслителей не случайно стали актуальными в тот момент истории, когда дело дошло до галлюцинаций LSD. «Виртуальность», понимаемая в самом широком смысле этого слова, есть симптом того, что человеческое бытие полностью оторвалось от своих нравственных основ.
Дело в том, что личности (интернальной по определению) наркотик не нужен. Для цельного (не «зародышевого») человека величайшим удовольствием будет самостоятельное жизнеделание, понимаемое сколь угодно широко, познание Бога, а через Него — самого себя и другого человека.
Воздействие любого психоактивного вещества, любого внушения личность будет воспринимать как насилие над собственным разумом и душой. В худшем случае, она будет пытаться использовать наркотик как один из инструментов познания, но обязательно отшатнется от него, интуитивно почувствовав угрозу развоплощения (именно так православные мыслители называют тот феномен, который мы имеем в виду под термином «диссоциация» личности).
Именно разницей между личностью и не-личностью (онтологической уверенностью и неуверенностью) и будет определяться отношение человека к приему галлюциногенов.
Для «индивида» («нарцисса») же, напротив, наркотик — простейшее средство достижения идентификации, мгновенно превращающейся в нарциссическую идентичность. Психоактивное вещество проведет селекцию восприятия, как бы устранив из сознания все то, что, поступая извне, напоминает о необходимости принимать решения.
Наркотики позволяют на время заглушить в душе боль бессилия перед лицом бессмысленности собственного существования. Боль души — это не что иное, как искра Божья, которая, ни на минуту не угасая, требует от человека развития, не дает ему уснуть, тревожит и вызывает депрессию.
Здесь мы сталкиваемся с одной из интимнейших тайн человеческой личности; но здесь же, возможно, и кроется ответ на вопрос: а что же все-таки главное в человеке? Для христианина, во всяком случае, подлинной основой, ядром, «завязью» личности является… страдание.
Человек изначально грешен. В некий неуловимый момент своего бытия он совершил первородный грех, вкусив яблоко (гриб?) некоей небожественной формы познания со вселенского Древа добра и зла. С той поры человек появляется на свет обличенный в собственной греховности. Он не всегда способен выразить это чувство словами, но оно всегда присутствует в нем как основа личности.