Табу на разговоры о деньгах

Табу на разговоры о деньгах

«Но почему, — недоумевал еще один озадаченный иностранец, иранский иммигрант, с которым я обсуждала ритуалы «промедления из вежливости», — именно так они себя и ведут? Причем могут тянуть до бесконечности. Меня это с ума сводит. Только не пойму, зачем им это? Какой в том резон? Почему сразу не перейти к делу?»

Хороший вопрос, на который, боюсь, нет разумного ответа. Для англичан «ведение бизнеса» — неприятный процесс, вызывающий дискомфорт и неловкость, по крайней мере, отчасти из-за того, что в нас глубоко укоренилось необъяснимое отвращение ко всяким разговорам о деньгах. А на том или ином этапе деловой встречи разговор непременно заходит о деньгах. Если не принимать в расчет присущую нам от природы скованность, можно сказать, что мы чувствуем себя вполне комфортно при обсуждении почти всех остальных аспектов бизнеса. Пока не требуется прибегать к хвастовству проявлению излишней серьезности, мы достаточно непринужденно обговариваем все детали проекта или проблемы, связанные с производством и сбытом продукции, обсуждаем поставленные цели, решаем практические вопросы — например, что необходимо сделать, каким образом, где, кто это должен сделать и т. д. Но когда дело доходит до так называемой грязной темы денег, мы становимся косноязычными и теряемся. Некоторые прячут свое смущение за шутками, другие сбиваются на повышенный тон, прямолинейные высказывания, а то и вовсе ведут себя агрессивно, третьи начинают возбужденно тараторить, четвертые проявляют чрезмерную учтивость и принимают виноватый вид, либо раздражаются и занимают оборонительную позицию. Но вы редко увидите, чтобы англичанин сохранял полнейшее самообладание при обсуждении денежных вопросов. Некоторые держатся развязно и самоуверенно, но это зачастую такой же признак смущения, как нервные шутки или виноватый вид.

Одна раздосадованная иммигрантка из Америки поведала мне, что она «наконец-то поняла, что переговоры по финансовым вопросам лучше всего вести с помощью переписки или по электронной почте. Англичане просто не способны говорить о деньгах при личных встречах, им приходится делать это в письменной форме. Переписка их вполне устраивает: не нужно смотреть друг другу в лицо, произнося вспух все эти «непристойные» слова». Как только она это сказала, я вдруг осознала, что сама именно таким образом всегда умудряюсь решать данную проблему. Во всем, что касается денег, я щепетильна, как всякая типичная англичанка. И если нужно договориться о сумме гонорара за консультационные услуги или найти средства на какой-то проект, «грязные» слова — «деньги», «стоимость», «цена», «гонорар», «оплата» и т. д. — я всегда стараюсь довести до противной стороны в письменной форме, а не при личной встрече или по телефону. (Честно говоря, я даже писать их не люблю и обычно пытаюсь переложить переговоры на плечи своего многострадального содиректора, ссылаясь на то, что я не сильна в математике.)

Будучи англичанкой, я всегда считала, что уклонение от разговора о деньгах — это нормальное явление, что всем проще обсуждать запретную тему в письменной форме, но один мой много путешествующий информатор твердо заявил, что эта проблема существует только у англичан. «Нигде в Европе я с подобным не сталкивался, — сказал он. — О деньгах все говорят совершенно открыто. Никто не стыдится и не смущается. Это абсолютно нормальный разговор, никто не пытается обойти денежные вопросы, не считает, что он зачем-то должен извиняться или отделываться шутками. А у англичан тема денег неизменно вызывает нервные смешки и нелепые остроты».

Шутки, конечно, это еще один вариант защитной реакции, наш излюбленный способ противостоять всему, что нас пугает, смущает или расстраивает. Табу на разговоры о деньгах не могут игнорировать даже влиятельные банкиры и брокеры из Сити — люди, которым приходится вести разговоры на эту тему целыми днями. Сотрудник одного коммерческого банка сказал мне, что некоторые типы сделок и переговоров проходят совершенно безболезненно, потому что задействованы «не деньги как таковые», но, когда речь идет о его собственных гонорарах, он смущается и теряется, как все остальные. Другие финансисты из Сити подтвердили его слова и объяснили, что, как и все англичане, финансисты при обсуждении денежных вопросов справляются с неловкостью с помощью шуток. Если что-то не ладится, сказал мне один из них, «вы говорите: «Надеюсь, вы не вычеркнули нас из списка адресатов рождественских поздравлений?»

Если честно, табу на разговоры о деньгах, хотя сама я неукоснительно его соблюдаю, приводит меня в недоумение. Самоанализ не помог мне выяснить природу отрицательного отношения англичан к разговорам о деньгах на работе. Запрет на разговоры о деньгах в повседневном общении это устоявшаяся норма: вы никогда не спрашиваете у людей, сколько они зарабатывают, никогда не сообщаете свой собственный доход; никогда ни у кого не спрашиваете, сколько они заплатили за какую-то вещь, никогда не сообщаете стоимость собственных приобретений. Применительно к социальному контексту, табу на разговоры о деньгах имеет некую «внутреннюю логику», во всяком случае, в какой-то мере оно соотносится с основными правилами «английской самобытности», регулирующими установки на скромность, неприкосновенность частной жизни, вежливый эгалитаризм и прочие формы лицемерия. Но распространение данного запрета на сферу труда и бизнеса — это, мягко выражаясь, извращение. Несомненно, должно быть исключение из этого правила — область, в которой, из практических соображений, мы забываем про свою дурацкую щепетильность и «разговариваем по-деловому», как все нормальные люди. Но тогда это означало бы, что англичане ведут себя рационально.

И раз уж я решила быть столь безапелляционно честной, мне следует признать, что я несколько покривила душой, когда заявила, что табу на разговоры о деньгах имеет некую «внутреннюю логику». Да, совершенно очевидно, что данный запрет связан, так сказать, «грамматически», с правилами скромности, неприкосновенности частной жизни и вежливого эгалитаризма, но ведь именно таким образом антропологи объясняют наиболее диковинные, противоречащие здравому смыслу верования или нелепые обычаи племен, которые они изучают. Пусть какое-либо верование или некий обычай на первый взгляд нам представляются неразумными (в иных случаях откровенно глупыми или жестокими), но, доказываем мы, во взаимосвязи с другими элементами системы верований, обычаев и ценностей изучаемого племени или общины они кажутся абсолютно обоснованными. Используя этот умный трюк, мы можем найти «внутреннюю логику» в любой безумной или непонятной идее или традиции — от колдовства и танцев-заклинаний для вызова дождя до женского обрезания[79].

Не спорю, «внутренняя логика» объясняет многое, и нам важно понимать, почему люди поступают так, а не иначе. Но от этого нелепые обычаи не становятся менее абсурдными.

Разумеется, я не равняю английское табу на разговоры о деньгах с женским обрезанием. Я просто хочу сказать, что порой антропологам не мешало бы честно признать, что отдельные национальные верования и обычаи выглядят весьма странно и, пожалуй, не в полной мере соответствуют интересам данного народа. По крайней мере, здесь меня не смогут обвинить в этноцентризме[80], колониальных воззрениях или высокомерии (на языке антропологов это все эквиваленты святотатства — преступления, за которое человек может быть подвергнут общественному остракизму), поскольку критикуемое мною глупое табу является неписаным правилом моей родной культуры, которому я слепо и рабски повинуюсь.

Вариации разговоров на тему денег и инверсия по-йоркширски

Табу на разговоры о деньгах — исключительно английская поведенческая норма, но не все англичане ее соблюдают. Существуют значительные отклонения. Например, южане, говоря о деньгах, как правило, смущаются сильнее, чем северяне, а верхушка и средние слои среднего класса более щепетильны в этом отношении, чем рабочий класс. По сути, представители верхушки и средних слоев среднего класса зачастую внушают своим детям, что говорить о деньгах — это дурной тон и признак «низкого происхождения».

В сфере бизнеса соблюдение данного табу находится в прямой зависимости от статуса бизнесмена: люди, занимающие более высокое положение в английских компаниях — независимо от их социального или регионального происхождения, — более склонны тушеваться при обсуждении денежных вопросов. Выходцы из среды рабочего класса и (или) северных районов страны на первых порах вовсе или почти не выказывают «естественной» неловкости в разговоре о деньгах, но по мере продвижения по служебной лестнице они учатся смущаться и конфузиться, отшучиваться, медлить или уклоняться от обсуждения этой темы.

Правда, есть очаги более жесткого сопротивления табу на разговоры о деньгах, в частности в Йоркшире. Жители этого графства гордятся своей прямотой, резкостью и откровенностью, особенно в вопросах, смущающих жеманных нерешительных южан, например касающихся денег. Чтобы проиллюстрировать свой серьезный деловой подход, в качестве примера йоркширцы приводят следующий разговор между йоркширским коммивояжером и йоркширским лавочником.

Коммивояжер (входя в лавку): Owt?

Лавочник: Nowt[81].

Коммивояжер удаляется.

Разумеется, это пародия — большинство йоркширцев не более прямолинейны, чем остальные северяне, — но пародия, с которой отождествляют себя многие жители данной области, а некоторые стремятся соответствовать ей и в жизни. Гордый йоркширский бизнесмен не станет ходить вокруг да около, обливаться потом от волнения и придумывать эвфемизмы к слову «деньги». Йоркширский бизнесмен со злорадным удовольствием проигнорирует запрет на разговор о деньгах и скажет прямо, без шуток и преамбул: «Хорошо, так во что это мне обойдется?»

Но это не исключение, аннулирующее данное правило или хотя бы ставящее его под сомнение. Это умышленное демонстративное инверсирование данного правила, что возможно только там, где это правило является всеми признанной установленной нормой. Это обратная сторона одной и той же монеты, а не другая или особая монета. Прямолинейные йоркширцы знают, что они переворачивают правила задом наперед: они делают это специально, они шутят по этому поводу, они гордятся своим статусом диссидентов и бунтарей в системе английской культуры. В большинстве других культур их прямолинейность осталась бы незамеченной, это было бы расценено как нормальное поведение. В Англии же подобные аномалии считаются заблуждением, которое следует критиковать и высмеивать.

Классовость и предубеждение против торговли как занятия

Не пытаясь защитить или оправдать табу на разговоры о деньгах, замечу, что этому странному обычаю, возможно, есть объяснение с точки зрения как истории, так и «грамматики» английской самобытности. Выше я упоминала, что у нас еще бытует предубеждение против торговли, сохранившееся с тех времен, когда аристократия и нетитулованное мелкопоместное дворянство — и вообще всякий, кто хотел прослыть джентльменом, — жили на доходы со своей земли или поместья и ни в коем случае не занимались столь вульгарными видами деятельности, как производство и продажа товаров. Торговля была уделом низших сословий, и те, кто разбогател путем коммерции, всегда покупали земельное владение в сельской местности и пытались скрыть все следы своих прежних нежелательных «связей». Иными словами, предубеждение высшего класса против торговли, по сути, разделяли и представители низших сословий, в том числе те, кто сам занимался торговлей.

В своем эссе, посвященном Джейн Остин, каждый английский школьник непременно отмечает, что писательница мягко высмеивает бытовавшее в ее время снобистское предубеждение против торговли, но серьезно не ставит его под сомнение. Однако школьникам не говорят, что остаточные признаки подобного снобизма до сих пор наблюдаются в отношении англичан к работе и в их поведении на рабочем месте. Эти предрассудки наиболее заметно проявляются в кругах высшего сословия, представителей престижных профессий из числа верхушки среднего класса (подразумеваются юристы, врачи, священнослужители и военные), интеллигенции и «болтливых классов».

В среде названных классов особенно прочно укоренилась неприязнь к «бизнесмену-буржуа», но в принципе осуждение всякого, кто занимается «продажами», — довольно распространенное явление. Даже модели и марки автомобилей, ассоциирующиеся с богатыми бизнесменами («мерседес») и людьми, занятыми в «торговле» («форд-мондео»), подвергаются осмеянию со стороны социально неустойчивых элементов всех классов. Здесь нужно помнить еще один тип торговцев — агентов по продаже недвижимости, — к которым почти повсеместно относятся недоброжелательно.

Данные примеры указывают на то, что со времен Остин англичане несколько изменили свои взгляды на торговлю: предубеждение против торговцев полностью не исчезло, но в нашем отношении к ним сместились акценты. Теперь к производителям товаров относятся гораздо терпимее, чем к тем, кто ими торгует. Разумеется, эти два процесса зачастую взаимосвязаны, но навязчивая, неблагородная манера продажи товаров, подчеркивающая, что главный смысл и цель этой деятельности — деньги, вызывает у нас отвращение и недоверие. Существует неписаное правило (в общем-то, это даже не правило, а общепризнанный факт), согласно которому не принято доверять тем, кто что-то продает. Недоверие к торговцам присуще не только англичанам, но подозрительность, скептицизм и, главное, презрительная неприязнь в отношении этих людей в нас выражены более рельефно, укоренились глубже, чем у других народов. В отличие от американцев, англичане менее склонны к сутяжничеству, когда нас обманывают или когда мы не удовлетворены качеством проданного нам товара (в таких случаях мы все так же высказываем свое возмущение друг другу, а не виновнику нашего недовольства). С другой стороны, благодаря тому, что в нас сильно развиты нелюбовь и недоверие к торговцам, нас труднее одурачить.

В других культурах торговцам, возможно, и не доверяют, но общество их все-таки принимает, не то что в Англии. В других частях света торговля считается вполне нормальным способом заработать на жизнь, и преуспевающие бизнесмены, разбогатевшие на торговле, пользуются в обществе определенным уважением. В Англии за деньги можно многое купить, в том числе власть и влияние, но уважения за деньги не купишь — как раз наоборот: по-видимому, зарабатывание денег почти такой же моветон, как и разговор о них. Англичане едва ли не с издевкой произносят слова «rich» и «wealthy» («богатый», «состоятельный»), когда характеризуют кого-то, и те, кого так можно охарактеризовать, редко употребляют эти же слова, говоря о себе: они признают, не очень охотно, что они «quite well off» («вполне обеспеченны»).

Возможно, мы и впрямь, как говорил Оруэлл, зациклены на классовости как никакая другая страна на свете, но, думаю, правильнее сказать, что ни в какой другой стране не бывает так, чтобы классовая принадлежность не имела ни малейшего отношения к уровню материального достатка. Или чтобы признание в обществе и финансовое процветание находились в обратно пропорциональной зависимости. Кое-кто, конечно, заискивает перед «богатыми», но в принципе «жирные коты» — объект презрения и насмешек, и если им не смеются в лицо, то уж за глаза издеваются над ними непременно. Если вы, по несчастью, оказались состоятельным человеком, не вздумайте привлекать к этому факту внимание. Это считается признаком дурного тона. Вы должны умалять свои достижения в денежных делах и всячески показывать, что вы стыдитесь своего богатства.

Было сказано, что главное отличие английской системы социального статуса, основанной на классовой принадлежности (определяется по происхождению), и американской, зиждущейся на принципе «меритократии», заключается в том, что богатые и влиятельные американцы упиваются собственным высоким положением, поскольку считают, что они заслужили богатство и власть, а богатые и влиятельные англичане более остро чувствуют социальную ответственность, с большим состраданием относятся к тем, кто занимает менее привилегированное положение, чем они сами. Я, конечно, сильно упрощаю — целые книги написаны на эту тему, — но не исключено, что щепетильность англичан в отношении денег и неуважение к коммерческому успеху в какой-то мере обусловлены этой традицией.

Однако следует заметить, что брезгливое отношение англичан к деньгам — это лицемерие чистой воды. От природы англичане не менее амбициозный, алчный, эгоистичный и корыстолюбивый народ, чем любой другой. Просто у нас больше правил, причем правил более строгих, требующих, чтобы мы скрывали, отрицали и подавляли эти наклонности. Наши правила скромности и вежливого эгалитаризма — так сказать, «законы грамматики» или «ДНК культуры», лежащие в основе табу на разговоры о деньгах и предубеждения в отношении коммерческого успеха, — это все внешний лоск, проявление коллективного самообмана. Скромность, которую мы выказываем, — это обычно ложная скромность, а за демонстративным нежеланием подчеркивать различия в социальном статусе мы скрываем свою острую восприимчивость к этим различиям. Но, черт возьми, по крайней мере, мы ценим эти качества и подчиняемся правилам, которые пропагандируют эти качества, — хотя зачастую они только вредят нам в работе.