И СНОВА О ЛИЧНОСТИ

И СНОВА О ЛИЧНОСТИ

Читатель уже понял, что главное слово, устанавливающее водораздел между коллективистами и индивидуалистами, — личность. Для коллективиста личность значит немного. Как у Маяковского: «Единица — вздор, единица — ноль, один, даже очень важный, не подымет простое пятивершковое бревно, тем более дом пятиэтажный». Соответственно, и право частной собственности, конечно, важно, но не так чтобы очень.

Когда пришла пора разоблачить сталинский террор, в СССР осуждали «культ личности». Дескать, главный недостаток нашей системы заключался в том, что чрезмерно возвысили одну личность по сравнению с другими. Конечно, что было, то было, одну личность мы возвысили так, что только она в многомиллионной стране могла казнить и миловать. Все остальные «личности» не значили ничего. У нас нет незаменимых людей, говаривал «великий вождь всех времён и народов». Любую такую «личность» можно было в любой момент уничтожить: «нет человека — нет проблемы». Каждый человек в бесчеловечной машине — простой винтик. Стёрся винтик — его выкинули и вставили другой, всего и делов. Вот вам оборотная сторона коллективизма.

Напротив, личность для индивидуалиста — ценность номер один. Все люди незаменимы. Частная собственность — фундаментальный принцип существования.

В данном случае частную собственность лучше трактовать расширительно. Это не только ваш дом, ваша земля или ваш банковский счёт. В английском языке есть очень важное непереводимое слово privacy, обозначающее что-то вроде вашего личного пространства, вторгаться в которое никто не имеет права. Из неписаного закона о privacy вытекает множество запретов. Нельзя спрашивать человека, сколько он зарабатывает. Нельзя слишком к нему приближаться. Нельзя оспаривать его взгляды и навязывать ему свои. Ну и уж конечно, нельзя вступать на его землю без особого на то разрешения. В Англии частный участок земли может быть ограждён низеньким кустарником или заборчиком, через который перешагнуть — не проблема. Но никто даже не подумает о том, чтобы сделать хоть шаг по чужой территории: там же ясно написано: «Частная собственность!» Не «Посторонним вход воспрещён», а просто «Частная собственность». Для англичанина достаточно.

Эпизод из моей личной практики. Однажды в России я ехал ночью в поезде, а за стенкой проводники шумно праздновали чей-то день рождения. Гомон стоял такой, что заснуть не было никакой возможности. Я долго терпел, но наконец не выдержал, слез с полки и пошёл попросить их вести себя потише. Позже я рассказал об этом эпизоде знакомой американке. Как она возмутилась! Но не поведением проводников, а моим. Как я смел лезть в чужие дела! Как я мог делать кому бы то ни было замечания! В самом крайнем случае мне следовало пойти к начальнику поезда, а он уж мог сделать своим подчинённым замечание. Начальник делать выговор имеет право именно по должности, тут нет ущемления прав человека. Полицейский для того и существует, чтобы помогать наводить порядок без ущемления прав личности. Полицейский, а не ещё одна свободная личность!

А между тем в русской традиции мой поступок как раз правильнее, чем идти к начальству и «капать». Лучше по-хорошему договориться между собой, чем привлекать кого-то со стороны. Думаю, что, пойди я жаловаться начальнику, проводники меня бы укорили: ты что, не мог просто прийти и попросить не шуметь? Мы бы поняли!

В рамках русской традиции невмешательство в чужие дела нередко расценивается как равнодушие. Нам кажется обязательным указать человеку на его неправильное поведение, ошибку, даже когда он об этом не просит. Но у западноевропейцев это скорее уважение к чужой личности, боязнь оказаться навязчивым. Если лезть с непрошеными советами, то это может привести к опасности потерять лицо, как в следующем английском анекдоте:

«Некто идёт по улице, и у него в ушах торчит по банану. Встречный прохожий видит такую невероятную сцену и не может сдержать удивление. Он подходит к чудаку и говорит:

— Сэр, у вас в ушах бананы.

— Что? — спрашивает чудак.

— У вас в ушах бананы, — повторяет прохожий.

— Что?

Прохожий теряет терпение. Он останавливается, набирает в грудь воздуху и кричит:

— У вас в ушах бананы-ы-ы-ы!!!

— Говорите громче, — спокойно отвечает тот. — Я ничего не слышу. У меня в ушах бананы».

У такого самоуважения есть и свои минусы, по крайней мере с русской точки зрения. Русский коллективизм требует, чтобы в общественном транспорте старикам и инвалидам уступали место. Другое дело, что правило это соблюдается далеко не всегда, но оно существует, и нарушение его обществом осуждается.

А вот в Америке такого правила нет вовсе, и объясняется это, как ни странно, правами личности: я имею равные со всеми права, я пришёл первым, купил билет за ту же цену, что и другие, так с какой стати я буду вскакивать и стоять просто потому, что тут вошёл какой-то божий одуванчик? Негде сесть? Пусть ждёт другой автобус.

Обратите внимание на наши очереди к банкомату: люди чинно стоят друг за другом, причём расстояние между ними около метра: никто не хочет быть обвинённым в том, что увидел код впереди стоящего или сумму, которую он получил. В западных странах все очереди такие, но причина в уважении к остальным, в нежелании слишком близко подходить к незнакомым людям и тем более видеть, что они там делают, что купили и почём.

Уважение к чужой (а значит, и своей) личности может привести к такому неоднозначному явлению, как политкорректность.

Что это такое? Слово, надо признать, неудачное: тут нет политики в обычном значении. Политкорректность — это стремление не задеть чувства другой личности, не обидеть собеседника, партнёра, соседа, чужеземца, человека другой расы или национальности. По крайней мере, если тебе кто-то не нравится, нельзя в речи свою неприязнь к непохожему на тебя человеку выражать.

Такое отношение привело к возникновению огромного числа новых слов, главным образом так называемых эвфемизмов. Это слова, так сказать, более вежливые, называющие некоторые «неудобные» предметы и понятия не прямо, а как бы намекая на них. Сегодня даже и не вспомнишь, как впервые звались места, где люди удовлетворяют свои естественные потребности. Обратите внимание: в предыдущей фразе эти места как бы названы и не названы, вам на них только намекнули, — в конце концов, мало ли у нас естественных потребностей? Столовая ведь тоже такое место. Однако в данном случае мы все прекрасно понимаем, что имеется в виду совсем другое. Это другое имеет множество благопристойных названий: уборная, отхожее место, мужская/дамская комната и т.д. и т.п. Все они неточны, это только намёки, но намёки достаточно прозрачные.

Политкорректность в России развита далеко не так сильно, как в других странах, но есть она и у нас. После революции 1917 года названия некоторых народов, населяющих нашу страну, изменились, им дали их самоназвания, сочтя, что так будет вежливее. Вотяки стали удмуртами, самоеды (народы самодийской группы) получили несколько имён, каждая народность своё: энцы, нганасане, селькупы. Вслед за англоязычными народами мы теперь предпочитаем называть негров чернокожими, темнокожими, афроамериканцами и т.п. Слово «негр» теперь признано оскорбительным, вроде «жида» для названия еврея.

В русской речевой практике есть несколько тем, признанных неполиткорректными, которых следует избегать. Не принято открыто за пределами кабинета врача обсуждать сексуальные проблемы, прямо называть самые страшные болезни вроде рака, предпочтительнее говорить об «онкологическом заболевании». Когда у нас опасно заболел родственник, мы не просим сообщить нам, когда он умрёт, мы скажем: «В случае чего дайте нам знать». Таких тем в других национальных культурах гораздо больше, чем у нас.

Интересный случай политкорректности связан с возникновением самостоятельной Украинской республики. Слово «Украина» связано со словом «окраина», то есть как бы пограничная часть России. Соответственно, мы говорили «на Украине», то есть «на окраине». Теперь ставшие жителями самостоятельного государства украинцы просят, чтобы мы говорили «в Украине», как «в России»: равенство так равенство! Думается, что нашим ближайшим родственникам можно пойти навстречу. Не спорить же из-за такого пустяка.

В принципе такое отношение можно только приветствовать, если бы не одно «но». Нередко под видом политкорректности скрывается низменное желание скрыть правду. Одно время у нас тюрьму называли «исправдомом», считалось, что там люди «перековываются», превращаются в порядочных, законопослушных граждан. Горькое заблуждение или сознательное искажение истины? «Пусть будет проклят тот от века и до века, кто думает тюрьмой исправить человека», — написал на тюремной стене какой-то заключённый.

А иногда перед нами просто человеческая глупость, по принципу «Заставь дурака богу молиться, он себе и лоб расшибёт». Здесь, надо сказать, всех превзошли американские феминистки, которые считают, что даже «Отче наш» (по-английски Our Father) надо читать Our Father and Mother, то есть что-то вроде «Отец и Мать наша»: Бог пола не имеет, и обращение к нему как к мужчине, видите ли, оскорбляет женщин! Слава богу, у нас до этого пока не дошло. Всякое благое начинание можно довести до абсурда.

Надо сказать, что на наших глазах ситуация меняется, глобализация постепенно приводит к тому, что темы, неполиткорректные в других странах, проникают и к нам. Как уже говорилось, спрашивать западноевропейца, сколько он зарабатывает, — в высшей степени неприлично: считается, что это сугубо личное дело, вроде сексуальной жизни. У нас до последнего времени это был самый обычный вопрос: если я получаю мало, это не значит, что я плохой работник, просто государство или мой работодатель мне недоплачивает, с него и спрос. Но сейчас в России всё чаще приходится сталкиваться, так сказать, с западноевропейским отношением к этой проблеме: какое ваше дело, сколько я зарабатываю?

У каждого народа есть вопросы, открытые для обсуждения, и то, о чём говорить не принято. Более того, за какие-то темы можно и вовсе схлопотать по физиономии.

Чтобы рассердить даму, спросите у неё, сколько ей лет. Юбилеи знаменитых женщин обычно обходятся без упоминания соответствующей цифры. Не подумайте, что так у всех. Одну русскую даму в Корее всячески ублажали, повторяя при этом: «В Вашем возрасте это особенно полезно», «Врачи советуют в Вашем возрасте это» и т.п., пока наконец дама не воскликнула, негодуя: «Да что же это такое! Что вы всё время напоминаете мне о моём возрасте! Не такая я уж и старая, в конце концов!» Корейские хозяева ужасно расстроились: у них пожилой возраст — самый уважаемый, и напоминание о том, что вам уже порядочно лет, — большой и искренний комплимент…

Однако мы довольно быстро «вестернизируемся», прежние очень прочные табу устаревают. Кажется, совсем недавно такие слова, как «презерватив», были среди неупоминаемых, в аптеках продавались только «изделия № 2». Названия венерических болезней за пределами кабинета врача тоже произносились разве что шёпотом. Теперь в любой газете можно встретить рекламу средств, восстанавливающих мужскую потенцию.

Но в принципе русские могут разговаривать почти обо всём. Можно подробно рассказывать о том, что у вас болит и какие средства вы предпочитаете применять, чтобы не болело; можно обсуждать свою и чужую зарплату; и уж, само собой, можно и даже нужно ругать местное и федеральное правительства. Попробовали бы вы обругать правительство при советской власти!

Анекдот:

«На первомайской демонстрации человек непрерывно кричит в сторону трибун, где стоят партийные бонзы:

— Пламенный привет! Пламенный привет! Пламенный привет!

Соседи по колонне демонстрантов говорят ему:

— Слушай, надоел ты уже со своими пламенными приветами!

— Но не могу же я кричать им: чтоб вам сгореть!..»

Исчезают табу и на определённые действия. Кажется, ещё совсем недавно было трудно себе представить парочку, обнимающуюся и целующуюся прямо на улице. Когда это всё-таки случалось, прохожие опускали глаза и стремились быстренько проскочить мимо такой неприличной сцены. А милиционер мог даже отвести этих развратников в участок, чтобы там им объяснили основы социалистической морали. Сейчас всё совершенно иначе.

Гомосексуализм по-прежнему осуждается, но уже не преследуется по закону. В любом киоске можно купить эротический журнал. Художественная литература полна эротических сцен, а полухудожественная — просто откровенной порнографии. Получили широкое распространение специальные магазинчики «для взрослых», где можно приобрести самые разнообразные средства для сексуальных развлечений.

Совершенно очевидно, что всё это свидетельствует об известной демократизации нравов. Хорошо это или плохо? В основном, наверно, неплохо. Но, с другой стороны, вечные моральные истины, ещё недавно священные для русских, выветриваются, к ним относятся в лучшем случае снисходительно. Важная часть национальной культуры уходит в небытие, в область «тьмы книжных истин», то есть того, что как бы есть, но чем можно легко пренебречь в быту. Например, девственностью до брака, которая исключительно высоко ценилась в русской культуре прошлого. Сегодня абсолютное большинство девушек и юношей приобретают сексуальный опыт ещё в школьные годы.