Я и не-Я

Л. Леви-Брюль начал не сразу с партиципированного мышления первобытных людей, он начал с критики ассоцианизма, как готовой концепции, которой пытались «сверху» объяснить сознание «дикарей» Тэйлор, Фрэзер и др. Он объяснил, что представляет собой ассоцианизм и связанный с ним анимизм, а потом дал реконструкцию пралогического сознания первобытных людей. Это было правильное начало – с конца. Без сравнения с ассоцианизмом мы ничего не поняли бы в партиципации.

Ж. Пиаже исходил из мышления взрослых людей, давая характеристику детскому мышлению. У него идет раскрутка клубка с самого простого, самого очевидного конца: мышление взрослых диалогично, мышление детей монологично, – и так далее вплоть до выяснения причин детского монологизма: аутизм, эгоцентризм. От аутизма и эгоцентризма – к равнодушию к противоречиям, к непроницаемости для опыта, к неразличению психического и физического, к синкретичным предпонятиям.

Э. Кречмер, решив дать общую характеристику психической ненормальности, начал с нормальной психики, т. е. с конца эволюции. Он начал с пропасти Декарта, как самого очевидного, самого простого, что осознается умом нормального человека.

Э. Гуссерль в своем главном труде «Картезианские размышления» пишет, что пропасть Декарта – это «начало всякого мышления». Он имел в виду логическое мышление нормального взрослого человека, которое начинает с того, что осознает свое Я: есть Я со своими ощущениями и восприятиями и есть мир вокруг. Далее идет классификация: что представляет собой мир и что такое Я?

С этого и начинает Кречмер. Внутри «суммы всего непосредственно пережитого мы замечаем определенную принудительную тенденцию к поляризации вокруг двух точек, вокруг двух противоположных полюсов: Я и «внешний мир». Я ощущается как самое средоточие переживания, одновременно с чувствованием нераздельного единства, своеобразия и внутреннего соотношения всех составных частей» (Кречмер, 1998. С. 13).

«Все переживаемое, что мы не ощущаем как Я, мы называем внешним миром», – пишет Кречмер (там же. С. 14).

Самосознание, противополагающее себя внешнему миру, – это основа основ нормального сознания. Это кажется ясным, как божий день. Человек, который легко складывает в уме большие числа, но не осознающий себя, не способный дать отчет о своем существовании, находится «не в себе». Его выпишут из больницы не тогда, когда он обыграет в шахматы врача, а когда он начнет давать устойчивые внятные ответы на простые вопросы о себе: как зовут, сколько лет, кто мать, кто отец, женат ли, где его дом, есть ли дети, как зовут собаку, и т. д. Если он профессор, имеющий ученые труды, но называет себя сегодня Эйнштейном, завтра Президентом, послезавтра шимпанзе Леонид Борисычем, сегодня он живет в Петербурге на Комендантском, а завтра делает груминг Льву Самойлычу, – он больной, хотя и обыгрывает лечащего врача.

Но это, как ни странно, ясно далеко не всем. Академик А. Н. Леонтьев, например, нарисовал лестницу развития психики, где самосознание – на самом верху, а не в ее основании (деятельность – восприятие – мышление – сознание – самосознание). Она до сих пор фигурирует в учебниках психологии. Самосознание – высшая форма развития личности! Это чушь, продиктованная идеологической потребностью строить восходящую лестницу развития психики от трудовой деятельности обезьян до сознательного строителя коммунизма. Самосознание здесь фигурирует не как очевидность Я, сущая у каждого нормального человека, а как самосознательность примерного члена общества. Речь идет о сознательном члене общества, в отличие от несознательных: тунеядцев и пьяниц. Это не наука, это идеология. На самом деле самосознание – это самоочевидность нормальной психики, она лежит в ее основе. Это фундамент, а не конек на крыше психики нормального человека.

Сколько в психбольницах таких «академиков», которые с ходу формулируют сложные теории, но не имеют самосознания! Их почему-то лечат, иногда электричеством. А вот люди, не знающие ни одного научного термина, но имеющие самосознание, живут на свободе, даже не зная, что на свете существует электричество.

Пиаже доказал, что вспышка сознания, связанная с появлением самосознания, с рождением Я, является у ребенка началом перехода к эгоцентризму, на базе которого потом формируется логическое мышление в понятиях. Если это противное Я, совершенно антиадаптивное в своих первых проявлениях, не появится у ребенка в положенное время, от 4 до 7 лет, вырастет идиот. Так что терпите и радуйтесь истошным воплям и невыполнимым требованиям своих милых деток.

Обычно это происходит именно в 4 года, но у необыкновенных детей может быть сдвинуто по времени. Судя по мемуарам, Я Пушкина пробудилось в 7-летнем возрасте, что является доказательством его необыкновенности, что его гений – это «управляемая шизофрения». Не случайно мой друг Вася Геронимус, научный сотрудник Музея-заповедника Пушкина, неустанно доказывает, что все творчество Пушкина – это система сложнопереплетенных оксюморонов.

Это было то еще явление. В детстве великий поэт был молчалив, малоподвижен, толст. Не любил играть, говорить, читать стишки наизусть перед гостями в своей литературной семье. Он их ненавидел: французские стишки, навязываемые родителями, знатоками литературы, проглядевшими талант собственного сына. Саша прятался в корзину с шитьем бабушки, чтобы избежать прогулок и встреч с другими детьми и гостями. Мать и десяток слуг бегали по дому в поисках «негодного мальчишки», чтобы выволочь его на улицу к другим детям. Бабушка Марья Алексеевна, жалевшая внука, нелюбимого папой и мамой, прикрывала его юбками, тайком задвигая корзину под себя. Родители пытались пробудить Сашу от аутизма всеми возможными средствами, пока в отчаянии не махнули рукой на ненормального сына. Это отчуждение сохранялось всю жизнь и очень сильно сказалось на психотипе и всей жизни Пушкина. Единственное, что любил маленький Саша, – слушать бесконечные бабушкины сказки. В настоящее время мы знаем, имеем научные обоснования, что сказки и есть наилучшая психотерапия, их широко применяют в лечении. Если бы не любящая бабушка, неизвестно, что сталось бы с Александром Сергеевичем Пушкиным.

Однажды в гости пришел влиятельный человек с лицом, побитым оспой. Увидев Сашу, этот московский Фамусов, не привыкший стеснять себя в выражениях, пренебрежительно бросил: «Какой неуклюжий малец!»

– Зато не рябец! – громко сказал мальчик, шокировав всех.

Почти наверное, он был наказан. Надежда Осиповна Пушкина была на расправу крута, поспешна, безоглядна. Известно, что она, уже будучи зрелой матроной, избила взрослую (20 лет!) дочь Ольгу на балу. Публично, повалив ее на пол на глазах у всего общества в чужом доме, изволила таскать за волосы и пинать. Дочь посмела без разрешения матери протанцевать один круг со своим будущим мужем. К началу второго круга мамочка уже подоспела, бросив карточную игру.

Вот так, с антиадаптивного выпада, с оскорбления влиятельного гостя, в мир явилось «Я» Пушкина, ставшее «нашим всем». И сейчас это задорное «зато не рябец» слышится в наших отношениях с хозяевами мира.

Наверное, многим взрослым аутистам просто не хватило в детстве неспросливой любви и бабушкиных сказок с их рифмованными прибаутками, чтобы стать гениями.

Понятие – это абстракция. Абстракция – это отстранение. Для того чтобы она появилась, необходимо развитое Я, отстраняющее себя от всего иного содержания мира. Удивляюсь, как можно не понимать таких очевидных вещей после Декарта. А ведь не понимают. Это непонимание на грани дебилизма – корень всех бихевиористических, социобиологических, помалистских и постепенских теорий происхождения мышления.

Не может обезьяна быть способна к «особенно сложной интеллектуальной деятельности», как уверяет вульгарный бихевиорист Вишняцкий, потому что это подразумевает оперирование понятиями, а понятий у обезьян быть не может, потому что это абстракции. Абстрагирование возможно только тогда, когда есть самосознание, а у обезьян его нет.

Начните с того, что докажите, что у ваших родственников-обезьян есть Я, и только потом рассуждайте об их «особенно сложной интеллектуальной деятельности».