6. Проклятие чокинга и как его избежать

Унижение в Сиднее

Я стоял у выхода на спортивную арену перед своим первым матчем на Олимпийских играх 2000 года в Сиднее. Казалось, время остановилось. Я смотрел на своего противника – талантливого, но примерно равного мне по силе теннисиста по имени Питер Франц – и чувствовал его уверенность. Для нас обоих это был главный матч в этом сезоне, – а возможно и в карьере.

Я вздохнул. Мне было двадцать девять, и это, скорее всего, была моя последняя Олимпиада, но, кроме того, я впервые в жизни имел шанс на олимпийскую медаль. Я находился в лучшей форме и не сомневался в своих возможностях. Последние два месяца мой тренер убеждал меня, что я могу выиграть медаль – достижение, которое изменило бы мою жизнь, – и я начал ему верить.

Моя подготовка была чрезвычайно эффективной, начавшись с тренировочных лагерей в Бельгии и Швеции. В Великобритании я регулярно посещал психологов, специалистов по спортивному питанию и физиотерапевтов. Я был единственным британским теннисистом, прошедшим квалификацию на Олимпиаду, и Британская олимпийская ассоциация не жалела средств, чтобы сделать мою подготовку идеальной.

Последние несколько дней перед играми я провел в австралийском Голд-Косте, тренируясь с двумя игроками международного класса, которые прилетели туда специально. Мы тренировались по четыре часа в день в местном клубе, где за большие деньги уложили то же самое специальное покрытие, которое использовалось на олимпийской спортивной арене. Иногда мне казалось, что полмира помогает мне готовиться к соревнованиям.

Наконец прозвучали последние слова объявления, зрители зашумели, и я вышел на ярко освещенную спортивную арену. Олимпийские игры! Я заметил на трибуне большую группу британских болельщиков, размахивающих национальным флагом, и понял, что дома все мои друзья и родственники сидят у телевизора. Этот матч будет определяющим в моей карьере, и он изменит мою жизнь.

А потом это случилось.

Франц ввел мяч в игру – мягким крученым ударом справа. Для меня эта подача не представляла никакой трудности, и обычно я справлялся с ее приемом, но теперь мои движения были необычно медленными, ноги словно приклеились к полу, а ракетка встретила мяч под неверным углом. Я не попал в стол, промахнувшись больше чем на полметра.

Я встряхнул рукой, чувствуя, что что-то не так, но надеясь, что все пройдет само собой. Но становилось все хуже. Каждый раз, когда противник выполнял удар, мое тело делало совсем не то, чему я научился за последние двадцать лет, играя в настольный теннис: ноги были вялыми, движения неловкими.

Я старался изо всех сил; я жаждал победы сильнее, чем когда-либо в жизни. И все равно играл так, словно на машине времени перенесся в те годы, когда только начинал тренироваться.

После первой партии я отправился в дальнюю часть корта: я проиграл со счетом 21:8, совершенно немыслимым в состязании равных по силе соперников. Мой тренер, обычно спокойный и уверенный, был вне себя. Как правило, перерыв – это время для тактических советов (какую подкрутку использовать, когда атаковать, а когда переходить к защите), но о какой тактике могла идти речь, если я с трудом удерживал мяч в игре? Он попытался приободрить меня, вселить уверенность, но проблема лежала глубже, и он это знал.

Вторая партия закончилась полной катастрофой: 21:4. Такое ощущение, что мое тело захватил кто-то другой и играл вместо меня. Я суетился, делал неловкие движения, опаздывал, а зрители недоуменно гудели. Это был не просто проигрыш, а унижение: полный и необъяснимый провал. Мои движения были то замедленными, то слишком резкими, техника утратила всякое подобие плавности и стройности.

К концу матча на лице моего противника отражалось только сочувствие. Когда мы пожали друг другу руки, он обнял меня за плечи и спросил: «Что случилось?» Я пожал плечами. У меня оставалось единственное желание – убежать. Подальше от спортивной арены и своего унижения. И только вернувшись в свою комнату в олимпийской деревне и сидя, уткнувшись лицом в полотенце, я понял, что произошло.

Мой тренер сформулировал это довольно грубо, с присущей ему откровенностью. «Все просто, Мэтью, – сказал он. – У тебя чокинг».

Большая белая акула тонет

В баскетболе это называется «кирпич», в гольфе иногда используют термин «мандраж». В научных кругах такое состояние называют «ступором», а в Англии в 1970-х и в 1980-х было популярно слово «сдрейфить». Сегодня все эти термины – каждый из них носит глубоко уничижительный оттенок – объединены термином «чокинг».

В пятой главе мы видели, что сомнение в своих возможностях может привести к снижению эффективности, и именно эта небольшая разница может отделять успех от неудачи. Иногда потеря формы может быть случайной. Но чокинг не имеет отношения ни к тому ни к другому: это разновидность неудачи, причем такой глубокой, что создается впечатление, будто человека подменили.

Иногда чокинг сконцентрирован в одном мгновении, например, когда в шестой игре чемпионата США по бейсболу 1986 года Билл Бакнер из Boston Red Sox необъяснимым образом пропустил мяч между ног, отдав победу New York Mets. Иногда это состояние длится весь матч, как во время моего унижения на Олимпийских играх в Сиднее.

Но у чокинга есть один универсальный аспект: он случается только в условиях сильного стресса, в переломный момент в карьере спортсмена. Вряд ли стоит говорить, что именно в этот момент вам меньше всего нужен чокинг; вы стремитесь показать все, на что способны, и победа для вас очень важна.

Чокинг – довольно странное зрелище, особенно когда это случается со спортсменом мирового класса, который всю жизнь совершенствовал свое мастерство, но внезапно стал похож на новичка. Его отточенная техника сменилась странной смесью суетливости и вялости; он пребывает в растерянности, а сложные моторные навыки, сформированные за тысячи часов практики, словно растворились в воздухе.

Но чокинг случается не только со спортсменами мирового уровня. Музыканты, политики, актеры, хирурги, художники и представители других профессий тоже знакомы с проклятием чокинга, когда они внезапно и необъяснимо теряют способность делать то, чему учились всю жизнь. Такое может случиться и с вами – например, вы словно немеете на первом свидании или не в состоянии произнести ни слова на важной презентации.

Почему это происходит?

Прежде чем анализировать одну из величайших загадок спорта, обратимся к нашим попыткам описать это явление. Когда в финале открытого чемпионата США по гольфу Грег Норман «расклеился» на глазах всего мира, одни журналисты писали, что ему не хватало мотивации, другие – что он играл слишком агрессивно, третьи – что недостаточно агрессивно.

Но какие из этих зачастую противоречивых объяснений верны? И отражают ли они хотя бы отчасти то, что случилось в последние часы на поле Национального гольф-клуба в Огасте?

Норман, которого называли «Большой белой акулой», был первым номером мирового рейтинга и, вероятно, самым одаренным гольфистом своего поколения: на знаменитом поле в Джорджии он выполнил несколько потрясающих ударов подряд, к семнадцатой лунке первого раунда возглавил турнир и сохранил преимущество в течение последующих двух с половиной дней.

К началу финального раунда Норман опережал британца Ника Фолдо на шесть очков (огромный разрыв), и, когда в воскресенье утром вышедшая в финал пара направилась к первой лунке, многие считали, что результат предрешен.

А затем это произошло – на фервее девятой лунки.

Норман словно утратил свою знаменитую технику, посылая мяч к наклонному участку с короткой травой: его бедра и плечи двигались несинхронно, что повлияло на траекторию мяча. Прищурившись, Норман смотрел, как мяч откатился назад, вниз по склону, метров на двадцать пять. Так начался самый известный чокинг в истории гольфа.

На десятой лунке мяч после первого удара Нормана значительно отклонился влево, приземлившись далеко от цели. На одиннадцатой лунке мяч остановился в пяти метрах от флажка, и у Нормана появилась возможность реабилитироваться. Однако мяч прокатился на метр дальше лунки, а следующим ударом Норман тоже не смог попасть в цель – зрители на трибунах удивленно ахнули. Норман растерянно покачал головой и медленно пошел к подставке для первого удара на следующей лунке.

На двенадцатой лунке, после того как Фолдо отправил свой мяч на середину грина, губы Нормана стали бледными, глаза блестели. Австралиец выглядел самым одиноким человеком в мире. Он встряхивал руками, разминал плечи, стараясь вдохнуть жизнь в свое тело, привести его в некое подобие нормы. Но тщетно. Он был проклят. С ним произошло именно это – чокинг, мандраж, кирпич, ступор, называйте как хотите, – и выхода не было.

Норман замахнулся клюшкой для удара, но его бедра снова двигались несинхронно с остальным телом, слишком рано начав движение вперед. Головка клюшки не успела набрать нужную скорость, и австралиец с отчаянием смотрел на мяч, который словно завис в воздухе. Приземлившись на берегу перед грином, мяч замер на секунду, а затем медленно скатился в ручей. Вместе с мячом пошли ко дну и шансы Нормана на победу.

Он лидировал на протяжении 60 часов, на 48 лунках, но за четыре судьбоносные лунки растерял преимущество в три удара и уже уступал два удара сопернику.

Когда Норман отправил мяч в воду во второй раз, на шестнадцатой лунке пар-3, зрители не знали, как реагировать, – то ли поддержать австралийца аплодисментами, то ли предпочесть гробовое молчание. Норман шел по полю, а они отводили глаза, не желая видеть его позор.

Даже триумфатору Фолдо было неловко наблюдать за унижением противника, и победитель турнира, последним ударом направив мяч в восемнадцатую лунку, старался не показывать свою радость. Обняв Нормана своей длинной сильной рукой, он прошептал: «Даже не знаю, что сказать. Это ужасно. Мне очень жаль».

Объяснения, фокусирующиеся на агрессивности (или осторожности) Нормана, выглядят неубедительно. Норман просто утратил способность играть, не говоря уже о том, чтобы играть агрессивно. Попытки объяснить все тактикой тоже не охватывают масштаб катастрофы. Австралиец просто не мог правильно сделать замах – какая уж тут тактика! Клюшка должна быть продолжением тела, но на самых важных лунках она стала для Нормана чужеродным объектом.

«Я по натуре победитель», – защищался Норман на пресс-конференции, но клеймо неудачника преследовало его до конца карьеры. Это может показаться парадоксальным, поскольку австралиец выиграл огромное количество турниров, но клеймо имело особый смысл. Дело в том, что Норман провалился в решающий момент, упустил верную победу, которая могла бы изменить всю его карьеру, его чокинг был особенным.

Единственным, хотя и слабым утешением ему может служить тот факт, что он такой не один. Джимми Уайт пережил чокинг в финале чемпионата мира 1994 года по снукеру, Скотт Норвуд – в Суперкубке 1991 года, Тод Мартин – в полуфинале мужского турнира Уимблдона 1996 года. Каждый день десятки невезучих спортсменов сталкиваются с чокингом в решающих для их карьеры соревнованиях. Я узнал, что такое чокинг, на Олимпийских играх в Сиднее. Возможно, это произошло и с вами во время очень важного собеседования при приеме на работу.

Но почему?

Две системы мозга

Я стою в глубине зала Сиппенхемского клуба, самого известного центра настольного тенниса в Англии. Тренер клуба Кен Филипс работает с большой группой двенадцатилетних подростков, относительных новичков.

Они разучивают крученый удар открытой ракеткой, один из самых важных в настольном теннисе. «Работайте запястьем! – кричит Филипс со своего места в передней части большого зала. – Не забывайте, что именно движение запястья заставляет мяч вращаться».

За ближайшим ко мне столом Лорен, девочка с каштановыми волосами, собранными в «хвост», сосредоточенно хмурится. Она шепотом повторяет указание тренера: «Работай запястьем, Лорен» – и при следующем ударе пытается выполнить его. И промахивается по мячу. Филипс подходит, берет ее руку и направляет, показывая правильное движение. Лорен пытается еще раз.

Теперь ракетка соприкасается с мячом, но девочка забывает повернуть плечи и согнуть колени. Движение предплечья тоже неправильное, отсутствует синхронизация между бедрами и торсом. Но Филипс не обращает на это внимания: он занят тем, чтобы поставить правильное движение запястья.

Наблюдая за тренировкой, я начинаю осознавать необыкновенную сложность крученого удара: это настоящая симфония, требующая точной синхронизации. Филипс разбил движение на несколько простых фаз, но со временем его юные подопечные соединят в буквальном смысле сотни биомеханических команд в собственную моторную программу.

«Обычно спортсмену требуется около шести месяцев, чтобы усвоить основы техники крученого удара открытой ракеткой, а затем мы начинаем соединять его с движением ног, другими ударами и новыми подкрутками, – объясняет Филипс. – Короткого пути здесь нет».

Я предложил Лорен дополнительное задание – считать удары моей ноги об пол во время следующей подачи, но девочка тут же останавливается, не в состоянии отбить мяч. Вид у нее растерянный. «Я не могу, – говорит она. – Я могу отбивать мяч или считать удары вашей ноги, но не одновременно».

Пару часов спустя Филипс занимается с новой, не такой многочисленной группой четырнадцатилетних подростков, которые тренируются уже не меньше шести лет и претендуют на место в английской национальной сборной. Филипс просит их играть открытой ракеткой по диагонали – как предыдущую группу, – и на этот раз юноши и девушки мастерски закручивают мяч, слегка меняя технику и позицию перед каждым новым ударом.

Я повторяю эксперимент, который пытался провести с Лорен, и прошу мальчика по имени Джеймс считать удары моей ноги об пол, не прерывая игры. Он выполняет пятнадцать крученых ударов, во время которых я топаю ногой семнадцать раз, потом улыбается мне и дает правильный ответ. Во время следующего обмена ударами я беседую с Джеймсом о том, что он делал сегодня в школе, но и в этом случае отвлекающие факторы не влияют на его игру.

Причина проста: Джеймс «автоматизировал» свой удар. Многочасовые тренировки привели к тому, что крученый удар хранится у него в имплицитной, а не в эксплицитной памяти. Так было не всегда: когда он начинал, то был похож на Лорен, сознательно контролируя удар по мячу и старательно формируя нейронную сеть, поддерживающую его движения. И только после долгих тренировок он стал способен выполнять удар, даже не думая о нем. В отличие от Лорен, которая эксплицитно повторяла указания тренера в паузах между ударами.

Когда я попросил Джеймса объяснить, как разные части его тела взаимодействуют друг с другом, юноша покачал головой и пожал плечами. «Я не знаю, как это у меня получается», – с улыбкой ответил он. Как мы уже упоминали в первой главе, это явление психологи называют эксперт-индуцированной амнезией.

Фактически Джеймс и Лорен для выполнения подкрученного удара открытой ракеткой использовали две разные системы мозга. Рассел Полдрак, нейробиолог из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, провел несколько экспериментов с использованием нейровизуализации, чтобы проследить переход от эксплицитного к имплицитному управлению, который происходит в результате длительной практики. Он выяснил, что при обучении новому навыку активируется префронтальная кора, но со временем управление ударом перемещается в такие области, как базальные ядра, отчасти связанные с осязанием.

Это переключение с эксплицитной на имплицитную систему мозга обладает двумя преимуществами. Во-первых, оно позволяет опытному игроку объединять разные части сложного навыка в непрерывное целое (это «моторный чанкинг», аналогичный перцептуальному чанкингу, описанному в первой главе), что невозможно на сознательном уровне, поскольку в этом случае мозгу пришлось бы иметь дело со слишком большим количеством взаимосвязанных переменных. Во-вторых, это позволяет сосредоточиться на более общих аспектах мастерства, таких как тактика и стратегия.

Переключение между системами мозга легче всего понять, если вспомнить, что происходит, когда вы учитесь управлять автомобилем. В самом начале вам приходится сосредоточиваться, чтобы переключить передачу, одновременно удерживая руль, выжимая сцепление и следя за дорогой. Неопытному водителю очень трудно выполнять все эти действия одновременно, и поэтому инструктор помогает выехать со стоянки, а затем постепенно добавляет в задание разные элементы вождения.

Только после многих часов практики эти элементы выполняются без усилий, без сознательного контроля, и вы уже способны прибыть на место назначения, не осознавая, как вы это делаете – ваши мысли заняты другим, например: что приготовить на ужин. Эксплицитные навыки стали имплицитными, переместились из сознания в подсознание, а вы сами превратились из новичка в опытного водителя[14].

А теперь представьте, что профессионал внезапно стал использовать «неправильную» систему мозга. И совершенно не важно, был ли он раньше великим игроком или просто средним, потому что теперь он отдан на милость эксплицитной, а не имплицитной системы. Чрезвычайно сложные навыки, записанные в имплицитной системе его мозга, теперь ничего не значат. Он обнаружит, что борется за победу с помощью нейронных сетей, которые в последний раз использовал, когда был новичком.

Эта ситуация была воссоздана Робертом Греем, психологом из Университета штата Аризона. Он взял группу лучших бейсболистов, участников межуниверситетских соревнований, и попросил их отбивать мяч, одновременно слушая случайно выбранный звук, чтобы определить, низкий он или высокий. Как и ожидалось, их результаты никак не изменились (аналогичным образом подсчет моих ударов ногой не влиял на выполнение Джеймсом подкрученного удара). Почему? Потому что бейсболисты автоматизировали свой бросок.

Но затем бейсболистов попросили указать, движется ли их бита вверх или вниз, когда включается звуковой сигнал, и их результаты резко ухудшились. Почему? Потому что на этот раз дополнительное задание заставило их сосредоточить внимание на самом ударе. Они сознательно следили за ударом, который должен был выполняться автоматически. Эксплицитное наблюдение мешало имплицитному действию.

Проблема бейсболистов была не в отсутствии фокуса, а в чрезмерной фокусировке. Сознательное слежение нарушило слаженную работу имплицитной системы. Последовательность и синхронность разных моторных реакций были фрагментированы, как у новичка. В сущности, спортсмены снова стали новичками.

Психологическая реверсия

В 1989 году Скотт Хок стоял на десятом грине поля Национального гольф-клуба в Огасте; успешный катящийся удар с восемнадцати футов (5,49 метра) позволил бы ему выиграть открытый чемпионат США по гольфу. Это была вторая лунка дополнительного раунда в противостоянии с Ником Фолдо (тем же игроком, который семь лет спустя извлек пользу из поразительного чокинга Грега Нормана на этом же поле). На этой лунке Фолдо превысил пар на один удар, и Хок, не слишком известный гольфист из Северной Каролины, мог одним ударом изменить свою жизнь.

Если бы ему предстояло выполнить короткий катящийся удар на первой, седьмой или пятнадцатой лунке турнира, американец сделал бы это, не задумываясь, но теперь, когда титул победителя был так близок, Хок бесконечно долго готовился к удару. Только через две минуты раздумий он приготовился к удару. Затем проверил свою стойку. Проверил хват. Сосредоточился. Снова все проверил. Мяч даже не коснулся края лунки – и на следующей лунке Фолдо завоевал желанный титул.

Неудивительно, что с тех пор американца стали ассоциировать с чокингом (Хок – чок).

В отличие от бейсболистов из предыдущего раздела, Хока никто не просил сознательно отслеживать свой удар, но желание выиграть турнир было таким сильным, что его внимание к направлению удара, ветру и всем остальным мыслимым переменным превратилось совсем в другое – и губительное – внимание. Он сознательно контролировал сам удар. Он так хотел, чтобы мяч попал в лунку, что непреднамеренно стал эксплицитно контролировать удар, который обязательно достиг бы цели, позволь Хок остаться рукам под контролем имплицитной системы.

Он смазал удар – точно так же, как смазывал свои катящиеся и навесные удары Норман семь лет спустя и как я смазывал удары во время своего унижения в Сиднее. Мои удары становились неловкими, когда я тщетно пытался контролировать сложные движения, успешно выполнять которые можно только подсознательно. Каждому из нас не хватало легкости, точности и контроля, поскольку именно эти элементы мастерства содержатся в имплицитной системе мозга. Годы практики ничего не значили. Мы снова стали новичками.

Вспомните о других чокингах культовых спортсменов, и вы заметите, что они подчиняются одной и той же закономерности. Когда Яна Новотна вела 4:1 и 40:30 в финале женского одиночного разряда Уимблдонского турнира 1993 года, результат казался предопределенным. Новотна играла потрясающе: казалось, она заставляла соперницу выполнять все ее желания.

Но, когда титул победительницы Уимблдона был совсем близок, Новотна сникла. Она сделала двойную ошибку – ее подача утратила даже малейшее сходство с нормальной. Она подбрасывала мяч слишком медленно, изгиб спины был недостаточным, замах утратил уверенность.

Следующие несколько геймов она играла все хуже. Ее реакция замедлилась, удары стали неточными, движения неловкими. Контроль перешел к эксплицитной системе. Новотна пыталась сознательно соединить сотни движущихся частей тела в одно плавное движение. Именно поэтому она в одних случаях опаздывала (сознание не успевало за меняющимися обстоятельствами), а в других суетилась (проводя запоздалую корректировку)[15].

Неудача Новотны объяснялась не отсутствием смелости – так часто описывают чокинг. Она была бы рада выполнить неожиданные удары, и в нормальных обстоятельствах действовала именно так. Кстати, я тоже. Но после того, как мозг переключился на другую систему, ни смелость, ни трусость уже не имели значения. Чокинг обусловлен психологической реверсией: переключением с системы мозга, которой пользуются мастера, на систему, используемую новичками.

Почему это с нами случается? Посмотрите, что происходит при выполнении простой задачи, например при попытке не расплескать кофе из чашки, находясь под психологическим давлением – скажем, когда вы идете по дорогому ковру. В этих обстоятельствах от вас требуется только эксплицитное внимание. Сосредоточившись на том, чтобы держать чашку ровно, вы, скорее всего, не прольете ее содержимое вследствие невнимательности или недостаточной концентрации. В простых задачах тенденция замедляться и переключаться на сознательный контроль обеспечивает огромное преимущество.

Но при выполнении сложных задач происходит прямо противоположное. Когда опытный теннисист бьет по движущемуся мячу или гольфист выполняет сложный удар, любая попытка сосредоточиться на механике движения, скорее всего, приведет к катастрофе, поскольку сознанию придется иметь дело со слишком большим количеством взаимосвязанных переменных (это еще один пример комбинаторного взрыва).

Таким образом, чокинг – это своего рода нейронный сбой, который происходит при переключении мозга на систему эксплицитного мониторинга в обстоятельствах, требующих использования имплицитной системы. Игрок не делает это намеренно: все происходит само собой. А после того, как эксплицитная система взяла управление на себя (это подтвердит любой, кто пережил чокинг), выключить ее очень трудно.

Теперь обратимся к нашей реакции на чокинг. Когда на чемпионате Европы 1996 года английская футбольная команда проиграла сборной Германии, некоторые британские средства массовой информации обрушились с критикой на Гарета Саутгейта, не забившего очень важный пенальти. В его ударе не было уверенности, он бил только ступней, не используя бедра и туловище. Элементы движения были несогласованными: классический чокинг.

«Почему Саутгейт так робко бил по мячу? – спрашивал один из обозревателей. – Можно понять новичка, который не выдержал психологического давления, но не того, кто всю жизнь играет в футбол».

Но мы уже убедились, что в действительности все наоборот. Чокинг может случиться только с опытным мастером, который тренировался достаточно долго и довел свой навык до автоматизма. Для новичка – все еще использующего эксплицитную систему – любое дополнительное внимание, скорее всего, пойдет на пользу, а не во вред.

Это продемонстрировал Чарлз Кимбл, психолог из Дейтонского университета. Он взял несколько опытных игроков в компьютерную игру «Тетрис» и несколько новичков, а затем создал для них психологическое давление, заставив играть перед большой аудиторией. Опытные игроки ухудшили свои результаты, проявив явные признаки чокинга, тогда как новички стали играть лучше.

И снова двоемыслие

Напряжение в хитбоксе нарастало: до начала первого забега конькобежцев на дистанции 500 метров на Олимпийских играх 2002 года в Солт-Лейк-Сити оставалось несколько секунд. Хитбокс – это небольшое помещение, где собираются спортсмены перед началом забега, скрытое от глаз зрителей занавесом от пола до потолка.

Одни спортсмены безостановочно ходят; их взгляд сосредоточен. Другие сидят, встряхивая руками и ногами. Третьи беседуют с тренерами, последний раз сверяя стратегию и тактику. Рев трибун служит постоянным напоминанием, что момент истины близок.

И только одна участница состязаний ведет себя не так, как остальные. Сара Линдсей, двадцатиоднолетняя британская конькобежка, сидит на скамье, размеренно дышит, устремив взгляд прямо перед собой, и шепотом повторяет какие-то слова. «Это всего лишь скоростной бег на коньках, – говорит она. – Это всего лишь скоростной бег на коньках. Это всего лишь скоростной бег на коньках, черт возьми!»

Это звучит очень странно, если учитывать, что Линдсей посвятила конькобежному спорту всю свою жизнь и что она готовится к важному событию в своей жизни – первому олимпийскому забегу. Она шла к этой цели четыре года. Она упорно тренировалась, жертвуя очень многим. Но, когда спортсменок пригласили на спортивную арену, Линдсей снова повторила: «Это всего лишь скоростной бег на коньках».

Мы уже определили, что чокинг – это нейронный сбой, который происходит в условиях психологического давления, когда человек начинает эксплицитно контролировать навыки, которые лучше выполняются автоматически. Мы также видели, что это вызывает глубокую растерянность и ощущение нереальности происходящего – человек не может выполнить отточенные действия, на формирование которых потратил всю жизнь.

Как же преодолеть чокинг? Как помешать эксплицитной системе взять верх над имплицитной? Учитывая, что чокинг случается только в состоянии сильного стресса, как лучше убедить себя, что самые главные в карьере соревнования не так уж и важны? Ведь если спортсмен не чувствует психологического напряжения, значит, его нет – и сознание не будет пытаться забрать контроль у имплицитной системы.

Именно поэтому Сара Линдсей все время повторяла: «Это всего лишь скоростной бег на коньках». Она пыталась убедить себя, что олимпийский финал – обычное дело и что он значит не больше, чем простая тренировка. Уменьшая напряжение, она помогала себе избавиться от комплексов – и от чокинга. Как в рекламе Nike: «Просто сделай это».

«На Олимпийских играх проблема не в том, что вы недостаточно хотите выиграть, а в том, что вы хотите этого слишком сильно, – говорила мне Линдсей. – От сильного желания победы можно слететь с катушек. Я помню, как входила на стадион на глазах 22 тысяч зрителей, под прицелом кучи телекамер. Но я не чувствовала себя скованной, а снова и снова повторяла: «Это всего лишь скоростной бег на коньках, черт возьми!»

И у нее получилось. Линдсей, талантливая спортсменка, уже переживавшая чокинг, выступила в Солт-Лейк-Сити лучше, чем от нее ожидали, а четыре года спустя на Олимпиаде в Турине вошла в восьмерку лучших – эти блестящие результаты стали неожиданностью для ее близких, друзей и товарищей по команде. Чокинг обычно приводит к катастрофическому снижению эффективности, но Линдсей смогла улучшить свои результаты. Она победила чокинг, манипулируя своими убеждениями в последние несколько секунд перед началом состязаний. Если воспользоваться терминологией из пятой главы, она добилась своего рода двоемыслия.

Спортивный психолог Марк Боуден, работавший с Линдсей, дает такое объяснение: «Чтобы принести жертвы, необходимые для достижения мирового уровня, спортсмены должны верить, что успешное выступление – это самое главное. Они должны твердо верить, что золотая олимпийская медаль изменит их жизнь. Но именно эта вера, скорее всего, и вызывает реакцию чокинга. Поэтому главный психологический навык всякого, кто склонен к чокингу, – в последние минуты перед соревнованиями отбросить свое убеждение в важности победы и заменить его другим, о том, что предстоящее состязание не имеет особого значения. Это одна из форм психологической манипуляции, и освоить ее нелегко».

После Олимпийских игр в Сиднее я много лет работал с Боуденом, чтобы предупредить возможный чокинг. Мой метод заключался в том, чтобы думать о том, что гораздо важнее спорта: о здоровье, семье, отношениях и так далее. Перед матчем я проводил несколько минут, полностью расслабившись и стараясь вспоминать именно об этих вещах, а заканчивал утверждением, похожим на слова Линдсей: «Это всего лишь настольный теннис!» К тому моменту, когда нужно было выходить на корт, мои убеждения менялись: предстоящий матч уже не был главным событием моей жизни[16].

Иногда эта хитрость полностью оправдывала себя. В других случаях мне не удавалось полностью отключить эксплицитную систему мозга, и частичный эффект чокинга сохранялся. Но такая ситуация, как в Сиднее, больше не повторялась; я никогда не испытывал подобного унижения, будучи неспособным попасть по мячу на самых главных для моей спортивной карьеры соревнованиях.

Как точно выразился Стив Дэвис, шестикратный чемпион мира по снукеру, я научился искусству «играть так, словно это ничего не значит, в ситуациях, когда на карту поставлено все».