5.2 Что такое НЛП?

Сегодня многие слышали об НЛП, хотя, если спросить, а что именно кроется за представленной абревиатурой, видимо, не все и не сразу дадут ответ. Нейролингвистическое программирование — НЛП — это «метод постмодернизма в психотерапии» (Леонид Кроль, президент Российкой ассоциации НЛП). Как и все предыдущие разделы данной работы, этот раздел есть сочинение на тему «Синергетика встречается с НЛП» [60].

Рассказ об НЛП касается его личностного измерения, его предшественнков и создателей, лиц, активно участвующих в движении НЛП, и в то же время это будет рассказ о «новой науке о человеке», науке эпохи уже постпостмодерна.

Отправляясь в путь по стране НЛП, сделаю еще одно замечание, смысл которого, возможно, будет понятен не сразу, но, надеюсь, проясниться в дальнейшем.

Основной принцип, или предпосылка НЛП, рекуррентно и перформативно используемый в коммуникативной деятельности НЛП, обычно формулируется посредством утверждения «карта не есть территория». Постоянное напоминание о необходимости делать такое различение заставляет быть внимательным и осторожным, когда движешься в многослойной и коннотативной, взаиморефлексивной, семиотической, автопоэтической реальности. А именно в этой реальности опыт внимательности (интенциональности) и осознавания как непрерывно упражняемый опыт вовлечения в пространственно-временной гештальт и переживание его, есть решающее условие поддержания автопоэтической операциональной замкнутости тех языков и образов, посредством которых обеспечивается существование необходимого для диалогов и межличностных коммуникаций «семантического пространства».[60,156]

Сама страна НЛП — это тоже карта (точнее, метакарта). Но карта какой территории? Оставим попытку здесь и теперь ответить на этот вопрос.НЛП возникло в начале 1970-х в результате сотрудничества Джона Гриндера, специалиста в области математической лингвистики и сотрудника Калифорнийского универитета в Санта-Круз, и Ричарда Бэндлера, бывшего в то время студентом психологического факультета того же университета и изучавшего псхотерапию.

Они вместе исследовали действия трех выдающихся психотерапевтов: уже известного нам Фрица Перлза, основателя гештальт-терапии и родоначальника философии гештальта как общего паттерна интерсубъективной межличностной коммуникации; Вирджинии Сэйтир, семейного психотерапевта, которой Бэндлер и Гриндер посвятили свою знаменитую книгу «Структура магии», и Милтона Эриксона, являвшегося ведущим авторитетом в области медицинского гипноза, работа которого стала ключевой в формировании новой, постнеклассической психотерапевтической парадигмы.

Теперь кратко и предварительно ответим на вопрос, что такое нейролингвистическое программирование. «НЛП — это поведенческая модель, взятая вместе с операциональным сопровождением технических приемов, методов и методологий, начало которым было положено Джоном Гриндером и Ричардом Бэндлером в 1975 году. Исследуя структуры субъективного опыта для лучшего понимания процесов, обусловливающих совершенство личности, НЛП изучает формы и стереотипы, или «программы», получающие развитие благодаря взаимодействию между мозгом («нейро»), языком («лингвистическое») и телом. Технические приемы, методы и методологии были разработаны на основе наблюдения форм и моделей человеческого совершенства, воплощенного в наиболее выдающихся представителях различных сфер профессионального общения, включая психотерапию, бизнес, здравоохранение и образование.» [60]

То, что прототипом-оригиналом НЛП-моделирования человеческого общения является человеческое совершенство, представленное в различных поведенческих паттернах, вполне когерентно программе Маслоу в ее психотерапевтическом измерении, как программе «третьего пути» между фрейдизмом и бихевиоризмом («между Фрейдом и Павловым»).

Здесь, ради точности, замечу, что так понимаемая миссия НЛП есть в каком-то смысле уже постНЛП, и связана она уже не столько с именами Бэндлера и Гриндера, сколько с Робертом Дилтсом, основоположником так назывемого «системного НЛП», являющегося по сути дела продуктивной практической реализацией «встречи» НЛП с синергетикой. Но об этом чуть позже.

А сейчас — еще раз о том, что такое НЛП. (Напомню, что рекурсия — фундаментальная операция автопоэзиса.)Итак, НЛП это

изучение человеческого совершенства;

умение всегда быть самим собой;

мощный практический подход к личностному изменению;

новая техника достижения успеха;

аббревиатура названия «нейролингвистическое программирование».

«Это техническое название (НЛП) имеет чисто описательный характер, — говорит один из практиков современого НЛП — как, к примеру, словосочетания: «тренировочные ботинки, охотничья собака, или классический кабриолет-лимузин». «Нейро» относится к нервной системе, к путям, по которым поступает информация в мозг от пяти органов чувств: зрения, слуха, осязания, обоняния и вкуса. «Лингвистическое» относится к человеческой способности использования языка и к способу, которым определенные слова и речевые обороты репрезентируют наш внутренний мир. «Лингвистический» также относится к «немому языку» — жестов, поз, привычек, которые раскрывают наш образ мышления, систему убеждений и т.д. «Программирование» заимствовано у языка компьютеров, чтобы показать, что наши мысли, чувства, действия являются попросту привычным использованием ментальных программ, которые можно изменить путем усовершенствования.» [60, 156].

Эта цитата характерна для всех репрезентативных контекстуализаций НЛП как личностной коммуникативной деятельности, в которой присутствует своеобразное «структурное сопряжение», если пользоваться терминологией автопоэзиса, прагматизма и междисциплинарности, понимаемой не как статическая данность, но как процесс когерентизации различных языковых систем, с целью конструирования области совместной кооператвной деятельности, новой солидарности.

«История НЛП — это история одного нетипичого объединения, разработавшего ранее неизвестные формы сотрудничества, которое позволяет создать мир перемен.» [60] Эту же мысль, в принципе, можно выразить и иначе, сказав, что мисия НЛП состоит в том, чтобы проектировать, претворять в жизнь новые формы и виды автопоэтической реальности. Аналогичные цели просматривются в деятельности методологического кружка В.С.Дудченко в Институте социологии РАН, где в последние годы разворачивается работа над научно-исследовательской программой «Онтосинтез социальной реальности». Исходным пунктом концепции онтосинтеза является тезис, репрезентированный нам в утверждении, что «человек сам творит реальность, в которой живет». Во избежании недопонимания, могущего легко возникнуть у всякого, кто еще помнит знаменитый марксистский 11-й тезис о Фейербахе, а также страстные споры по поводу законности в рамках марксистской диалектики, или, что то же, утверждения диалектического материализма о том, что «сознание не только отражает мир, но и творит его», я, не вдаваясь здесь в историю отечественного деятельностного подхода, уточнил бы только, что реальность, которая имеется в виду в программных установках онтосинтеза, также, как и в установках НЛП, — это общая, совместно разделяемая (интерсубъективная), автопоэтическая реальность.

Это структурное сопряжение автопоэтических реальностей третьего и, по-видимому, даже четвертого порядка, позволяет репрезентировать в контексте «третьей личностной синергетической позиции» такие постнеклассические и, если угодно, постмодернистские инновационые междисциплинарные методологии, как онтосинтез Дудченко, НЛП Бэндлера и Гриндера, психосинтез Роберто Ассаджоли, системное НЛП Дилтса, а также такие, пока что плохо понимаемые у нас концепции, как теория обществ Н.Лумана, концепция «конструирования реальности» П.Бергера и Т.Лумана, концепт habitus’a Пьера Бурдье и, наконец, такое экстравагантное, экзотическое автопоэтическое единство «четвертого порядка», каковым предстает перед нами мир Карлоса Кастанеды.

Такова плюралистическая онтология миров постнеклассичесой науки и культуры постмодерна как многообразия автопоэтических реальностей, островков «когерентностей», миров, которые становятся и обитают на фрактальной самоподобной границе «порядок — хаос». Но при всем плюрализме в обеих случаях мы имеем дело с самореферентной и операционально замкнутой автопоэтической реальностью, реальностью, которая не является ни физической, ни биологической, ни естественной и ни искусственной, ни внутренней-идеальной, ни внешней-материальной. Это, однако, вовсе не означает, что перечисленные бинарные оппозиции, которые я операционально замкнул их отрицанием, теперь нам не нужны. Верно обратное. Эти оппозиции нужны нам теперь уже как знаки, маркирующие пределы, границы, между которыми заново прокладывается, заново осознается как когерентная связность наш путь в мире, в котором мы живем и который каждый раз создается, возникает теперь уже как творимый нами совместно с другими в процессе сомоорганизованной коммуникативной деятельности.

Мы имеем дело таким образом с новой, «третьей», комуникативно-процессуальной онтологией многообразия автопоэзисов, которая, может представлена в виде спектра форм человеческого бытия, включающего в себя в качестве одной из своих важнейших характеристик спектр качества человеческой жизни, взятой в границах ее различных состояний здоровья и болезни. Автопоэтическая реальность человеческого бытия как спектра состояний здоровья и болезни, включая ( в контексте синегетического подхода ) и предельные пограничные ситуации выступает в третьей медицине как реальность изменяемая и творимая конструктивным процессом совместного синергетического использования всего многообразия нейрофизиологических, иммунологических, биологических и социальных коммуникаций. Это новая реальность, с которой имеет дело третья медицина по отношению к которой становится относительным и во многом неадекватным жесткое и однозначное деление состояний человеческого организма на больное и здоровое, на внешние и внутренние причины болезни. Особенно радикальные измения претерпевает взгляд на собственные восстановительные и самоисцеляющие способности организма. Ориентируясь на зону контакта, мы уходим от навязчивой дилеммы жесткого разграничения внешнего и внутреннего, уходя от противопоставления мира внешнего «окружающего», независимо от нас существующего и мира внутреннего, в котором «живут» наши чувства, верования, убеждения, а также где обитает «наш ум», наши болезни и наше здоровье.

И здесь работает, на этот раз уже в качестве терапевтической метафоры ,концепция личностного знания в здоровья и болезни, в ее структурном сопряжении с комуникативно-деятельностной концепцией познания самого познания как автопоэтической реальности Матураны и Варелы, представленной в образе рук, рисующих самих себя на гравюре Мориса Эшера.

И все это имеет прямое отношение к тому пониманию соотношения состояний болезни и здоровья, которое выстраивается в третьей медицине.

«Все что сказано — сказано кем-то» [248]. Таков один из первопринципов концепции познания как автопоэтической деятельностно- коммуникативной реальности, становящейся в узком зазоре между Сциллой соллипсизма и Харибдой объективизма. Применительно к третьей медицине этот тезис может быть трансформирован в новое качество межличностной коммуникации врача и пациента, новое понимание врачебной деятельности как профессионально конституированного выражения древнейшей человеческой солидарности и ее цели как пробуждения в каждом человеческом организме часто дремлющих сил самоисцеления. И это одновременно означает формирование навыков самопомощи, научение быть здоровым, сохранять и развивать в себе это естественное в состояние организма.

. «Все сказанное сказано наблюдателем. Речь наблюдателя обращена к другому наблюдателю, в качестве которого может выступать он сам.»

Применительно к третьей медицине это звучит примерно так. Нет врачебной истины как истины самой по себе, как истины, «говорящей за себя», нет. (Это, кстати говоря, лейтмотив и социальной логотерапии философии Розеншток-Хюсси) [132]. Есть только человек, который определенным образом использует язык, и по каким-то причинам полагает, что он имеет право выступать «от имени истины», пользоваться от случая к случаю словосочетанием типа «а на самом деле мы знаем», пытаясь нас за отсутствием (или незнанием) более убедительных аргументов, убедить в своей правоте.

Здесь уместно еще раз вспомнить Витгенштейна, заключительный афоризм его «Логико-философского трактата», афоризм, которым он пытается завершить тот странный аттрактор логического гештальта этого трактата, в плену которого оказался сам: «О чем невозможно говорить, о том следует молчать». [45] В этом афоризме многие современные исследователи творчества Витгенштейна справедливо видят косвенно сформулированный этический принцип [81]. В том же нравственно-этическом ключе можно истолковать и весь трактат в целом. И это важно также с точки зрения психотерапевтического использования языка в третьей медицине. Я процитирую еще несколько афоризмов трактата, полагая, что читатель добравшийся до этого места книги, уже достаточно искушен, что бы воспринять их как медицинские метафоры, созданные психикой человека, который, не будучи врачом-профессиналом или психиатором, всю свою жизнь посвятил изучению собственного внутреннего опыта нахождения в пограничном состоянии, непрерывно создаваемого мучительным усилием выразить невыразимое с помощью языка человеческого общения:

5. 631. Не существует мыслящего, представляющего субъекта.

Если бы я писал книгу «Мир, каким я его нахожу», то в ней следовало бы сообщить о моем теле и рассказать, какие члены подчиняются моей воле, а какие — нет, и т.д. Это, собственно, и есть метод изоляции субъекта, или, скорее, показа того, что субъекта, в некотором важном смысле этого слова, вообще не существует, ибо о нем одном не могла бы идти речь в этой книге.

5. 632. Субъект не принадлежит миру, а представляет собой некую границу мира.» [81]