Глава IV Что такое подготовка?
Глава IV
Что такое подготовка?
Телефон, зазвонивший на моем рабочем месте, оборвал стройную цепь размышлений. Я, между прочим, высокооплачиваемый программист! Как я могу спокойно серфить весь день по Сети и переписываться с друзьями, если меня будут отвлекать звонками? Последнее, что я ожидал услышать в трубке, было: «Кен? Это Боб из Jeopardy!. Я хотел убедиться, что ваши анкетные данные еще актуальны». В продолжении разговора Боб просит сообщить, что изменилось в моей жизни за последние восемь месяцев с момента отбора. Не участвовал ли я в каком-либо другом игровом шоу, не поступал ли на госслужбу, не покупал ли профессиональную спортивную команду, не свергал ли правительство где-нибудь в Центральной Америке, не примкнул ли к Церкви сатаны и т. д.? На каждый вопрос я послушно отвечал «нет».
«В таком случае мы предлагаем вам стать участником нашей программы. Ближайшие съемки состоятся 24 и 25 февраля». Мои глаза метнулись на календарь. Это же меньше чем через месяц! Зачем же я трачу драгоценное время на работу и блоги, в то время как должен сидеть дома и штудировать «Британнику»?
Боб в это время быстро проговаривает основную информацию для участников: где остановиться, во сколько прибыть, что не надевать. Все это я, не приходя в сознание, пытаюсь быстро нацарапать. «Да, и вы ведь знаете о наших новых правилах?»
Какие новые правила? Черт с ней, с «Британникой», почему же я в последние восемь месяцев не записал ни одного выпуска Jeopardy!?
«Мы отменили лимит в пять игр подряд, которые игрок может выиграть. Теперь вы можете играть сколько угодно, пока не проиграете».
Ну конечно, это именно мой случай…
В книге «Как попасть в Jeopardy! …и победить!» Майкл Дюпи описывает свой жесткий график подготовки к Jeopardy!. Он провел много часов за чтением газет и конспектированием книг. Вместо того чтобы каждый вечер, удобно усевшись в кресло, смотреть передачу, он брал пульт от магнитофона и в полной боевой готовности садился перед телевизором. После каждого вопроса он жал на «паузу», давал свой ответ, после чего продолжал просмотр. Он даже вел подсчет правильных и неправильных ответов на специальных карточках, чтобы анализировать свои слабые места. Это напоминало тренировки Рокки[46], только вместо боксерских перчаток здесь фигурировали справочники. Возможно, у него даже был свой сварливый ирландец — секундант в углу ринга, который держал плевательницу, растирал плечи и замазывал ссадины между раундами.
До сего дня мне казалось, что Майкл в своих приготовлениях, мягко говоря, переусердствовал, иными словами, просто с дуба рухнул. Карточки со счетом и просмотр через «паузу»? Вы смеетесь надо мной? Но полученный Звонок превратил меня в сгусток трясущегося ботанского желе. Всего 27 дней до того, как я должен буду блеснуть на всю страну своими знаниями тривии! В полном отчаянии я пытаюсь что-то предпринять.
«Ты не знаешь, где игрушечная пирамидка Дилана?» — спрашиваю я Минди вечером после ужина.
«Что?» — Она кормит Дилана детским яблочным пюре, точнее, пытается это делать.
Каким-то образом большая часть пюре оказывается у него в волосах.
«Ну, ты помнишь ту пирамидку? Она сама желтая, а на ней разноцветные пластиковые колечки?»
«Я в курсе, как выглядит пирамидка Дилана. Я не понимаю, зачем она тебе так срочно понадобилась?»
«Ну, я собираюсь записать теперь столько выпусков Jeopardy! сколько получится. — На самом деле, я обнаружил, что теоретически могу записывать по 12 передач в неделю: пять новых программ, пять повторов из недавних игр по другим каналам и еще две совсем старые игры по кабельному каналу Game Show Network. Но об этом я пока решил умолчать. — И, думаю, что начну смотреть эти игры стоя».
«Стоя?»
«За спинкой мягкого кресла. Кажется, оно примерно той же высоты, что и подиумы участников. Буду готовиться к игре».
«А игрушка?»
«Похоже, она такого же размера, что и кнопка в руках игроков. Хочу понять, каким способом ее удобнее держать, и привыкнуть вовремя нажимать на кнопку».
Минди выскребает остатки пюре из банки. «Большинство его старых игрушек в старой спальне». Я все жду, когда она посмотрит на меня тем взглядом, которого я заслуживаю. Хмурым или, по меньшей мере, с проблесками осуждающего «ага, значит, вот оно как…». Но она только спрашивает: «Ты собираешься начать просмотр Jeopardy! прямо сейчас?»
На последнем слове у нее получилась странная повышенная интонация, и я понял, что скрытый смысл вопроса приблизительно таков: «Ты действительно собираешься устроить тут сумасшедший дом на ближайшие четыре недели?»
Она бросает пустую банку в мусор. «Ладно. Хочешь, я пойду с тобой и помогу тебе вести счет?»
Ее руки по локоть в яблочной жиже, зато у меня теперь есть секундант.
Уже почти неделю я ощущаю себя будущим участником Jeopardy! как вдруг мне приходит письмо, которое чуть было все не испортило. Автор — Мэтт Брюс, старый знакомый с Кубка по викторинам, который теперь работает в Бэй Ареа на интернет-компанию из сферы развлечений. Его главное достижение в тривии — победа в национальном чемпионате по викторинам во время учебы в Гарварде. В еще более недавнем прошлом мы оба редактировали вопросы для NAQT. В письме он делится радостью и просит пожелать ему удачи на съемках Jeopardy! куда его позвали играть в следующем месяце. Наши съемки назначены на один и тот же день.
Я уже знал, что Кубок по викторинам всегда был плодородной почвой для игроков в телевизионные игры, но такого не ожидал. Мэтт выигрывал национальный чемпионат в составе одной из лучших команд по викторинам в стране. Выбирая себе соперника из числа ветеранов Кубка по викторинам, как он, и любым другим игроком неизвестной силы, я бы, без сомнения, скорее выбрал дьявола. После того как я написал, что сниматься нам предстоит в один день, он прислал нервозный ответ, свидетельствующий о его аналогичных чувствах по поводу этого совпадения.
Но теперь у меня появился выход. Из-за скандалов 1950-х годов игровые шоу теперь так сильно перестраховываются относительно тайного сговора или любого рода мошенничества, что применяют к игрокам поистине драконовские меры. К таковым относится и пункт контракта, присланного мне Бобом по e-mail, требующий сообщить организаторам шоу о том, что я знаком с кем-то из будущих соперников.
Боб, кажется, совсем не удивлен произошедшим совпадением и обещает сообщить о сложившейся ситуации руководству передачи. Интересно, действительно ли мир Кубка по викторинам и Jeopardy! настолько тесен, что подобные совпадения случались и раньше? В следующие 24 часа Мэтт получил звонок, отодвинувший его появление в Jeopardy! на неделю. Теперь нам не придется играть друг с другом, и мы вздыхаем с облегчением.
Минди оказалась прирожденным тренером, в особенности в том, что касается карточек для запоминания. По часу в день я провожу, стоя за спинкой кресла и судорожно долбя по логотипу компании Fisher-Price на игрушке Дилана. За всю жизнь, не считая четырех лет в старших классах школы, я не чувствовал себя большим идиотом. Зато я получил ценный урок: вопросы в Jeopardy! так же как шутки в ситкомах «Я люблю Люси» или «Очарованные», повторяются.
«Абсолютно в каждой игре есть вопросы про мировые столицы, американских президентов или Шекспира, — говорю я Минди вечером после очередной Jeopardy! пока она подсчитывает мой результат. — Я должен выучить эти темы от и до».
«Сегодня ты взял 52 вопроса, включая финальный», — говорит Минди.
«Правда? 52? Довольно неплохо».
«Правда, я зачла тебе правильный ответ, когда ты назвал Джеймса Эрла Джонса вместо Джеймса Эрла Рэя»[47].
«Ах, вот как! В игре бы мне такой ответ тоже, без сомнения, засчитали… Слушай, я достаточно уверенно чувствую себя в отношении Шекспира, но для запоминания президентов и мировых столиц придется делать карточки».
Единственный блок стикеров, который я нахожу на своем столе, светло-розового цвета, поэтому каждый сантиметр дома вскоре оказывается обклеенным плотным слоем розовых квадратиков. Дом похож на вашингтонский Молл на следующий день после отъезда толп туристов, слетевшихся на цветение сакуры. На каждый листок аккуратными печатными буквами нанесен факт из числа тех, что могут встретиться в Jeopardy!. К концу недели у меня уже десятки таких наборов. Главы государств в паре со своими странами. Университеты вместе с талисманами и городами, в которых они расположены. Поправки к конституции, собранные по номерам. Да, и конечно, коктейли! В Jeopardy! обожают тему «Крепкие напитки», где наконец получают шанс блеснуть игроки-алкоголики. Но я мормон и потому не пью ничего крепче чая. Самое крепкое, что я пробовал в жизни, был глоток горького безалкогольного пива, которым отец угостил меня в воспитательных целях, когда мне было шесть лет. Но что-то я не припомню в Jeopardy! вопросов про безалкогольное пиво.
Каждую свободную минуту на протяжении всего следующего месяца — в машине, за обеденным столом, в кровати — Минди гоняет меня по этим карточкам.
«Гимлет», — произносит она.
«Джин с соком лайма».
«Бенджамин Гаррисон».
«С 1889-го по 1893-й».
Разговоры в доме в эти дни крайне коротки. Ситуация напоминает «ловлю на живца», как будто мы, два полицейских, внедрились в банду фруктовых коктейлей, возглавляемую президентом Джеймсом Полком.
«Первая леди Бенджамина Гаррисона?»
«Каролина».
«Его вице-президент?»
Я достаю бумажку. «Уильям Уиллер?»
«Нет, Леви Мортон. Миллард Филлмор?»
«С 1850 по 1853-й».
«Харви Уоллбенгер?»
«С 1833 по 1836-й».
«Очень мило. Вообще-то это коктейль, а не президент».
«Тогда водка с апельсиновым соком. Нет, погоди. Это получается отвертка. Гальяно! В него еще входит гальяно».
Так же как у игроков в викторины, не читающих и половины книг, на вопросы по которым они могут ответить, у меня нет ни малейшего представления о том, кто или что такое это самое гальяно. Для меня это всего лишь ответ на карточке. Фактически я даже не знаю, каковы на вкус эти многочисленные ингредиенты, за исключением фруктовых соков и сахарного сиропа. Но я уже неплохо разбираюсь в том, как их между собою смешивать. Если вся эта авантюра с Jeopardy! пойдет лесом, я смогу работать в каком-нибудь баре.
В глубине души я понимаю, что, скорее всего, напрасно трачу время. Большинству участников Jeopardy! не суждено продержаться больше одной игры. Это означает, что и для меня дело, возможно, ограничится максимум 61 вопросом. Какова вероятность, что из вселенной миллионов фактов в моей игре окажутся именно те розовые фактоиды, которые выписаны нами на карточки, — название спортивной команды Технологического института штата Джорджия[48], действующая королева Нидерландов[49], учебное заведение из Лиги плюща, находящееся в Род-Айленде[50]? Близка к нулю. Зато у меня есть комфортное ощущение — я сделал для подготовки все, что мог. Я не думаю, что выдержал бы просто сидеть и ничего не делать. Так что мы с Минди решили барахтаться и тренируемся неделями напролет. Вскоре я уже готов вешаться от всего этого — я, которому Jeopardy! нужна кровь из носу и который сам себе устроил такую жизнь. Воображаю, каково бедняжке Минди! Может быть, она прямо сейчас не отказалась бы от доброй порции «Харви Уоллбенгера»?
Кажется очевидным, что стараться узнавать и запоминать факты, чтобы расширять свой кругозор, интересно. Нетрудно предположить, что тривия существовала с незапамятных времен. Возможно, пещерный человек и не проводил дождливые ночи, развлекаясь игрой в тривию («Ог идет за розовым клином. Задай Огу вопрос из категории „Культура и искусство“!»), но что если взять чуть более поздний период? Вы бы, конечно, не удивились, узнав, что живший в эпоху Возрождения Леонардо да Винчи или, скажем, Бенджамин Франклин увлекались игрой в вопросы и ответы на общую эрудицию, сидя с друзьями в гостиной, или в кабинете, или, в случае Франклина, у названного его именем камина, верно?
Но нет! Тривия, какой мы ее знаем сегодня, — дитя XX века, как самолет или пневмопарикмахер Flawbee, хотя корни ее уходят несколько глубже. Периодическая печать, начиная с 1700-х годов, убедительно демонстрирует, что наши облаченные в парики предки знали множество дурацких способов убить время. Они играли в словесные игры — ребусы, шарады, анаграммы; и математические головоломки, которые сейчас больше напоминают задачки из учебника для средней школы с традиционно унылым началом: «У фермера Брауна есть треугольное поле, чья гипотенуза…» Но тривии среди этих забав не было. Мысль о том, что есть еще много интересного, о чем можно друг друга спрашивать, помимо алгебраических задач («Имя какого римского императора означает „сапожок“»[51]? или «Какая звезда на ночном небе самая яркая?»[52]), не пришла им на ум.
Самые ранние корни тривии в смысле собрания разнообразных и не вполне полезных фактов восходят к «книге общих мест» старой доброй Англии. В шекспировские времена «книга общих мест» считалась довольно скучной вещью. Это был дневник, куда книголюб записывал максимы и разные понравившиеся ему цитаты, в основном моралистического характера. Но на исходе викторианской эпохи «общие места» в этих книгах все больше превращались в мешанину из случайных фактов, которые автору дневника почему-либо показались интересными. Книга, изданная сэром Ричардом Филипсом в 1830 году, — «Миллион фактов» — представляет собой наполовину справочник (перечень затмений, мер, весов и т. д.), но другой половиной уже похожа на сборник тривии. Книготорговцы и фермеры той поры не имели никакой практической надобности знать, что «самая старая из дошедших до нас английских картин датируется примерно 1390 годом и представляет собой портрет Чосера, написанный на деревянной доске» или что «человек вечером почти на полдюйма ниже, чем утром, благодаря расслаблению хрящевой ткани позвоночника». Но подобные вещи изумляли сэра Ричарда, заполняющего колонки своего дневника (приблизительно с той же целью, с какой в газетах того времени стали появляться небольшие забавные факты и исторические анекдоты), и, таким образом, тоже просачивались на книжные и газетные страницы.
Но настоящим адептом тривии в XIX веке оказался все-таки не сэр Ричард Филипс, а его копиист и протеже Джон Тимбс. Тимбс родился в Лондоне в рабочей семье. Его родители были «итальянскими кладовщиками», как тогда назывались торговцы импортными бакалейными товарами. Оканчивая школу в возрасте 12 лет, он уже знал, что его призвание — журналистика: он выпускал собственную школьную газету и продавал ее одноклассникам за цветные стеклянные шарики. Позже покровительство Филипса дало ему возможность редактировать несколько самых популярных ежедневных изданий того времени, включая Mirror и Illustrated London News, но настоящей любовью Тимбса была тривия. По выражению тех дней, золотоискательская страсть к поиску фактов сделала его «архивариусом», но, кажется, это был лишь искусный викторианский эвфемизм для обозначения «неразборчивого всезнайки».
Тимбс написал невероятное число книг — 150, в большинстве своем смесь разрозненных фактов и анекдотов о любого рода предметах, попавших в поле его зрения. Названия говорят о гигантском охвате его «тривиальных» интересов: «Углы и закоулки английской жизни», «Чудеса животного мира», «Удивительные открытия», «Исторический калейдоскоп», «Энциклопедия популярных заблуждений». Пожалуй, самая известная работа Тимбса вышла в свет в 1856 году и называлась «Неизвестное об известном. Настольная книга фактов, которых вы не найдете в обычных книгах по литературе, истории и естественным наукам». Это название — наверное, лучшее определение слова «тривия», которое я когда-либо слышал. Исполненные тайного знания главы книги «Неизвестное об известном» открывают целые массивы накопленной человечеством информации. «Когда зонтик впервые появился в Англии?», «Искусство борьбы с огнем в древности», «Архитектура у бобров», «Сколько стоили великие египетские пирамиды». В последней главе Тимбс цитирует некоего архитектора, мистера Тайта, который врал, что «сегодня пирамиды нельзя было бы построить менее чем за ?30 млн!».
Книга снискала феноменальную популярность, многочисленные переиздания разошлись тиражом 40 тысяч экземпляров. Сегодня такая цифра мало кого удивляет — только одна сеть британских супермаркетов продала больше экземпляров последнего «Гарри Поттера» за первые четыре часа продаж. Но имейте в виду, что количество всех читателей безумно популярных серий романов Чарлза Диккенса — Джона Гришема[53] своего времени — составляло в среднем 50 тысяч человек. Кстати, приятель Диккенса, Уилки Коллинз, автор первого детективного романа на английском языке, сочинил среди прочего рассказ, в котором описал использование некоторых фактов из «Неизвестного об известном» Тимбса во время обеденного застолья. Его приятели-гости были совершенно сбиты с толку соображениями о возможности существования русалок в процессе подачи рыбных блюд и сведениями о длине световых волн различной окраски, когда Коллинз восторгался цветами в руках одной юной леди.
Несмотря на то что его публикации были мегахитом, несмотря на вразумление десятков тысяч британцев в отношении «Древнейшей истории мыла», «Пчел Наполеона» и «Температуры поверхности Луны», несмотря на непрерывные эклектичные альманахи, Тимбс окончил свои дни в нищете. В 1860 году издатель Illustrated London News погиб при странных обстоятельствах во время кораблекрушения на озере Мичиган. Уволенный в результате смены менеджмента издания Тимбс отказался от ежегодной пенсии в размере ?40, посчитав сумму унизительной для себя. Один знакомый язвительно заметил, что Тимбс, несмотря на пристрастие к зеленому змию на закате жизни, превратился в «невероятно угрюмого и неуживчивого индивида». В свои 70 лет он был одним из тех одетых в обноски стариков, которые обретались в лондонском Доме престарелых — старом монастыре, перестроенном в больницу для бедноты. Когда он скончался в 1875 году в возрасте 74 лет, «Таймс» написала, что плодовитый автор умер, работая над очередной книгой, «практически с пером в руке».
Как выглядело это самое перо в длинных, тонких пальцах Тимбса, можно узнать, посмотрев на портрет в Лондонской национальной картинной галерее, который в 1855 году написал его друг Т. Дж. Гуллик. На портрете Тимбс предстает перед нами коренастым лысеющим мужчиной с безвольным подбородком и печальными глазами, как будто в самую счастливую пору своей жизни уже знал об участи, которая ждет человека тривии, всецело отдавшегося во власть любимого занятия. Его скорбный взор неприятно напоминает мне о моих собственных юношеских успехах в тривии и их несоответствии позднейшей посредственной квалификации программиста.
Возможно, в тривии есть что-то, что привлекает дилетантов, вечных студентов, поскольку предлагает им «квазизаменитель» настоящего интеллектуального совершенства.
Президент NAQT называет это «синдромом игрока в викторины». «Типичный игрок в викторины — это студент-старшекурсник, который никак не может окончить университет. Он хорошо сдает тесты, запоминает факты, решает небольшие задачки. Но успех в Кубке по викторинам совершенно не гарантирует ему какие-то более серьезные достижения. Такой человек вряд ли будет заниматься важными исследованиями, напишет роман или создаст свой бизнес». Эта идея лишает меня иллюзий. В детстве я всегда считал, что всезнайки из Jeopardy! — это умнейшие люди Америки. Как иначе показать, что ты умный? Знать все цветы — символы штатов США и королей Саксонии. Но что если Роб прав и это другая, более поверхностная грань интеллекта? Неужели горы карточек для запоминания исписаны зря?
Другой пример печальной судьбы энтузиаста тривии викторианской поры являет собой педагог из Массачусетса Альберт Плимптон Саутвик. Саутвик был одним из горстки фанатов тривии, составлявших собственные компиляции, основанные на «книгах общих мест» Тимбса и других авторов. Но он произвел революцию в тривии одним гениальным ходом — облек ее в формат вопросов и ответов.
Саутвик уже был плодовитым автором нескольких информационных сборников, когда в 1884 году вышла наиболее удачная его работа под запоминающимся названием: «Викторинизм и его составляющие: каламбуры и игра слов». Он рассматривал свои 600 пронумерованных вопросов как справочник для любопытных, а вовсе не как основу для устной игры, но сходство его детища с книгами-викторинами XX века поразительно. Не только потому, что он, насколько мне известно, первым использовал в заглавии слово «викторина». Но и потому, что эти вопросы требовали короткого однозначного ответа, а не развернутого и вариативного типа: «Как дышат кузнечики?» Многие из них выглядели как современные вопросы тривии:
«Какой водоем имеет в девять раз более высокую соленость, чем океан?»[54]
«Что называют золотом дураков?»[55]
«Кто родился в Европе, умер в Азии, а похоронен в Африке?»[56]
Лучшие факты отсюда, как и из книги Тимбса, вы никогда не найдете в наборе для игры в Trivial Pursuit. Саутвик сообщает нам, что полковник Таунсенд из Дублина мог по желанию останавливать биение собственного сердца и, «в конце концов, расстался с жизнью во время очередной демонстрации»; во время грозы сворачивается молоко; и что Адам, муж Евы, родился 28 октября 4004 года до нашей эры. Адам — Скорпион!
Видимо, «Викторинизм» продавался достаточно успешно, поскольку в 1892 году вышло в свет продолжение под названием «Обрывки ума и остроумия, или Все знания в двух словах». Но Альберту Саутвику, так же как и Джону Тимбсу, тривия не смогла обеспечить долгосрочного финансового успеха. Саутвик умер от сердечного приступа в январе 1929 года в госпитале на острове Рузвельта в Нью-Йорке — на острове Богаделен, убогой глухомани, на территории которой расположены тюрьмы и психушки. Несмотря на то что Саутвик был отпрыском благородного рода, к тому времени, когда дальние родственники решили забрать тело, госпиталь благополучно сплавил его вместе с другими 167 никому не нужными трупами на остров Харт, где находилось кладбище для бедняков.
Хотя длинные подзаголовки и исполненные важности введения к книгам Тимбса и Саутвика трубили миру о своей научной ценности, по содержанию книг становилось ясно, что это только камуфляж. Эти книги — просто интересное чтиво. Кто из вас когда-либо открывал энциклопедию для того, чтобы узнать «Могут ли жабы выжить, если их заточить в камень или в дерево?» или «Есть ли хотя бы в одном языке мира слово, в котором буква „игрек“ (Y) встречается два раза подряд»? (Между прочим, два раза нет.) Тогда, как и сейчас, стандартные справочники представляли знание как горькую микстуру, нечто противное, но «пользительное» для ваших мозгов. Эти же пионеры тривии видели знание как нечто светлое, воздушный десерт — бесполезный, но приносящий радость.
Роберт Л. Рипли, продолжатель их дела в XX веке, стал первой в мире настоящей звездой тривии. Рипли был никому не известным рисовальщиком комиксов и игроком в бейсбол, когда в 1918 году в New York Globe появилась его первая страница комиксов про необыкновенные спортивные достижения «Дураки и дурки». Быстро переименованная в «Хотите верьте, хотите нет!» рубрика стала сумасшедшим хитом, выросшим впоследствии в популярные книги, короткометражные фильмы, радио- и ТВ-шоу. Не успевая переводить дух от описания абсурдных эпитафий, тридцатитысячеглазых стрекоз и огромных мотков бечевки, Рипли (вместе со своим неутомимым компаньоном Норбертом Перлротом, который провел 52 года в Нью-Йоркской публичной библиотеке, собирая для Рипли экзотические, невероятные факты) популяризовал идею о том, что экзотическое знание может приносить удовольствие. На пике славы страницу Рипли читали 8 млн человек, а за первые три недели мая 1932 года он получил около 2 млн писем с забавными сведениями.
В американских газетах появился и другой источник (ныне практически исчезнувший), так сказать, предтеча будущей тривии — колонки вопросов и ответов. Возможно, хоть и с трудом, но вы еще можете припомнить догугловскую эру — грустные, отсталые времена, когда, если название песни или имя актера не запомнились сразу, приходилось неделями расспрашивать друзей и коллег, вместо того чтобы за 20 секунд удовлетворить свое любопытство с помощью интернета. Еще хуже бывало какому-нибудь фермеру из Небраски в 1908 году, чью домашнюю библиотеку составляли «Альманах фермера» и большая семейная Библия. Что ему было делать, если хотелось вспомнить дату наводнения в Джонстауне, или отыскать давно потерянную кузину в Бангоре, или размагнитить карманные часы, или заставить замолчать детей, которым необходимо знать, сколько листьев на яблоне? Кому звонить?
В большинстве случаев в местную газету. Почти с момента своего появления газеты публиковали ответы на вопросы по самым разным общим темам. Так, «Афинский Меркурий» в Лондоне стал выпускать в приложении отдельный листок с вопросами и ответами еще в далеком 1691 году. Следующие семь лет его составители, включая автора «Путешествия Гулливера» Джонатана Свифта, отвечали на «Хорошие и забавные вопросы» своих читателей из английских кофеен самым авторитетным образом. Большинство вопросов представляли собой просьбы дать совет в делах романтического свойства или помочь разобраться с темными местами в Писании. Энн Ландерс встречается с Недом Фландерсом. «Может ли нежная дружба между двумя персонами противоположного пола быть вполне невинной?» «Откуда Адам и Ева взяли иголки и нитки, чтобы сшить повязки из фиговых листков?» «Можно ли верить женщине, когда она заявляет, что никогда не выйдет замуж?» «Как мы можем убедить язычников, что наш Бог настоящий, а их нет?»
Но около пяти или шести тысяч вопросов, проясненных «Меркурием», касались «натурфилософии», включая элементы естественных наук, природоведения, математики и географии. Эти вопросы на общую эрудицию зачастую затрагивали те же не поддающиеся точному определению факты, которые содержатся в популярных сегодня сборниках тривии. «Почему, когда смотришь на солнце, хочется чихнуть?» «Откуда на Луне пятна?» «Какое существо самое сильное во Вселенной?» «Почему мы часто пускаем газы во время мочеиспускания?»
Но даже всезнающее Афинское сообщество ответило на меньшее число вопросов, чем Фредерик Дж. Хаскин, чья колонка «Ответы на вопросы» появилась в американских газетах в 1911 году. За несколько лет «информационное бюро» Haskin’s D. C. ежедневно получало и давало ответы более чем на тысячу вопросов. Одни были абсолютно практического свойства: «У меня слиплась купальная шапочка. Как мне ее разлепить так, чтобы не порвать? — Е. В.» Другие демонстрируют специфические интересы американцев тех дней. Три самых популярных вопроса к бюро Хаскина касались золотодобычи, патентных заявок, приносящих немедленное обогащение, и еврейского происхождения тогдашних знаменитостей. Но большинство представляло собой тривию в чистом виде — не более чем удовлетворение праздного любопытства или разрешение спора, возникшего в застольной беседе. Откуда берутся дырки в швейцарском сыре? (Пузырьки углекислого газа.) Сколько ступеней внутри статуи Свободы? (Пятьсот сорок шесть.) Кто нарисован на рекламе знаменитого томатного супа «Кэмпбелл»? (Карикатуристка Грейс Дрэйтон в качестве модели использовала свое собственное лицо.) Между прочим, дети, на среднего размера яблоне умещается около 50 тысяч листьев.
К середине 1920-х годов все условия для рождения тривии уже были созданы. Читатели газет с головой ушли в описанные бойким пером Рипли фактоиды из серии «Знаете ли вы, что…?» и кажущиеся бездонными резервуары знаний от Haskin’s. Кроссвордное помешательство захлестнуло страну, заставив заточить все имеющиеся в наличии карандаши и обострив аппетит публики ко все новым и новым видам игр-головоломок. Возможно, решающую роль сыграл тест на проверку интеллекта «Альфа», введенный в американской армии во время Первой мировой войны, когда нация увлеклась новой идеей меряться мозгами посредством ответов на длинные списки вопросов.
Уилл Шорц, редактор кроссвордов из «Нью-Йорк таймс», вспоминает, что самую раннюю книжную викторину-тривию он встретил в издании 1925 года — «Книга для сообразительных» Ральфа Альбертсона. Альбертсон был старый чудак, глава крупной конгрегации, оставивший кафедру священнослужителя в 1895 году ради создания христианских общин социалистов-утопистов в Джорджии и Массачусетсе, которые, впрочем, вскоре развалились. В 1920-х годах он пришел к убеждению, что головоломки и словесные игры могут быть крайне полезны американской системе образования, и опубликовал книгу, целиком состоящую из них. В качестве приложения в конце книги он привел «Викторину на общую эрудицию» из 602 вопросов. Как и в прочих ранних тестах, состоящих из тривии, формулировки вопросов были удивительно расплывчаты. Почему день сменяет ночь? Кто такой Евклид? Как формируется правительство в Бразилии? Они скорее звучат как ответы в Jeopardy! чем как нормальные вопросы тривии. Как минимум среди моих знакомых они наверняка привели бы к острым спорам о правильности ответа за игровым столом в Trivial Pursuit. Но все же по предметным областям и по форме эти вопросы неотличимы от сегодняшней тривии.
Первый звездный час тривии наступил чуть меньше года спустя. Джастин Спэффорд и Люсьен Эсти были безработными выпускниками Университета Амхерста в Манхэттене.
Подобно многим другим фанатам тривии до и после, они были обескуражены, обнаружив, что, несмотря на престижные дипломы и широкое гуманитарное образование, мир больших денег и работы не спешил проторить дорожку к их дому. В свободное время, которого было более чем достаточно, они тестировали друг друга на знание литературы и удивлялись, сколько всего забыли со времени окончания университета. Игра в вопросы и ответы доставляла им такое удовольствие, что они сами начали составлять задания, стремясь разделить свою радость с окружающими. В конце концов издательство Viking Press посчитало возможным повторение кроссвордного помешательства 1924 года и согласилось опубликовать законченную коллекцию из 2000 вопросов под заголовком: «Спросите что-нибудь полегче! Книга вопросов».
Сегодня, 80 лет спустя, «Спросите что-нибудь полегче!» все еще представляет собой занимательное чтение, в основном благодаря таланту авторов вопросов. Они опробовали свои задания на энциклопедически образованных современниках и зафиксировали все результаты знаменитостей. Таким образом, читатель может сравнить свои знания тривии с показателями президента Йельского университета или редактора журнала Life. Некоторые из этих «подопытных кроликов» сами нередко являлись фигурантами ответов на вопросы тривии в наши дни: великий теннисист Билл Тилден, завсегдатаи круглого стола отеля «Алгонкин» Дороти Паркер и Роберт Бенчли (кстати, признавшийся в пристрастии к тривии в предисловии книги), психолог-бихевиорист Джон Уотсон (показавший наихудший результат — всего 61 % отвеченных вопросов) и интеллектуальное светило, теоретик негритянского ренессанса Джеймс Уэлдон Джонсон (80 % — учитесь, Уотсон!). Лучшие результаты демонстрировали знаменитости, которые проходили тесты, заточенные под их профессиональные области знаний. Спортивный обозреватель Грэнтланд Райс показал превосходный результат в спортивной викторине (пример вопроса, который сейчас рассмешит и ребенка: «Сколько шаров понадобится игроку в боулинг, чтобы достичь максимального результата в 300 очков?»[57]), а профессор теологии Гарри Эмерсон Фосдик сделал то же самое в викторине по Библии (пример вопроса, который сейчас также рассмешит и ребенка: «Что необычного сделала Валаамова ослица?»[58]).
Книга была опубликована в феврале 1927 года и немедленно побила все рекорды продаж — 100 тысяч экземпляров были распроданы за один месяц. К концу весны Viking продали четверть миллиона копий «Спросите что-нибудь полегче!» и ее наскоро написанного продолжения. К концу года фраза «Спросите что-нибудь полегче» стала слоганом, Спаффорд и Эсти продали почти столько же экземпляров книги, сколько герой 1927 года Чарльз Линдберг, опубликовавший свои трансатлантические мемуары «Мы». Почти каждая газета и журнал в Америке запустили у себя регулярные колонки викторин. Это было веяние времени — танцевальные марафоны чарльстона, енотовые шубы у студентов, сидение на телеграфных столбах — но веяние недолгое. В этом ряду тривия стала королевой.
Я занимаюсь зубрежкой всего три недели, но уже чувствую, будто инопланетяне вынули часть моего мозга, а потом вставили обратно. Инопланетяне в виде розовеньких бумажных квадратиков. Всякий раз, когда я слышу в новостях об очередном политическом назначении или о смерти какой-нибудь знаменитости, сердце замирает у меня в груди, и я чувствую странное приближение паники. Об этом могут спросить — я должен это запомнить! Другая паническая волна накрывает меня, когда я понимаю, что забыл последние три факта, которые мой организм сопровождал такой же реакцией. Такие приступы немного напоминают мне лето, когда я по шесть часов в день играл в тетрис и начинал видеть падающие кубики, лишь только закрывал глаза. Только сейчас мой мозг забит еще сильнее, и это именно теперь, когда я сошел с локомотива тривии!
Скорее всего, я пытаюсь прошибить лбом стену. Факты больше не хотят аккуратно гнездиться в клеточках моего мозга. Я «перегрузил сеть», и теперь приходится выдумывать всякие мнемонические штуки, дабы закрепить их там. Чтобы запомнить, что в коктейль «сайдкар»[59] входит выжимка из лимона, я рисую в воображении гигантский лимон, сидящий в мотоциклетной коляске. Чтобы запомнить, что Джон Куинси Адамс был избран президентом в 1824 году, выдумываю изощренную историю о том, как следователь Куинси в старом телевизионном шоу Джека Клюгмена вынужден отрабатывать 24-часовую смену. Каждая следующая мнемоника изнуряет больше, чем сам факт, для усвоения которого она выдумывается. Я похож на рассеянного человека, постоянно теряющего кошелек, поэтому привязывающего его к себе якорной цепью. Я уверен, что в экстремальных условиях телевизионной съемки ни одна из этих мнемоник не всплывет в моей голове в нужный момент. Я вообще сомневаюсь, что, стоя под софитами, буду способен выговорить само это слово «мнемоника».
Однажды вечером, за неделю до съемок, Минди застала меня сгорбившимся в полутемной гостиной. Я вглядывался в мерцающий монитор.
«Эй, послушай, — я отвлекаюсь от экрана. — Где Дилан?»
«Я его уложила час назад. Уже двенадцатый час. Ты вообще спать собираешься?»
«Секунду».
Она положила локти мне на плечи. «Что ты читаешь?»
«Я наткнулся на веб-сайт какой-то женщины, которая играла в Jeopardy! несколько лет назад. Честно говоря, она описывает все так, будто не она, а ее домашний попугай принимал участие в шоу. Так же обыденно, как Эббот и Костелло[60] рассказывали о своих встречах с призраками».
«И как она выступила?»
«Выиграла одну игру».
«Недурно для попугая».
«Но еще она собрала архив всех вопросов и ответов из игр Jeopardy! того сезона».
«Так ты с их помощью готовишься?»
«Даже лучше. Я считаю процент своих правильных ответов на сотни аукционов и финальных вопросов. Мой результат на аукционах — около 80 %. Надеюсь, это поможет мне правильно делать ставки, когда я окажусь на шоу».
Она бросает взгляд под мою левую руку на листы, испещренные пометами, и карточки для запоминания, разбросанные на полу под ногами. «Дорогой, ты помнишь сцену из „Игр разума“, когда жена Рассела Кроу заходит в его кабинет и обнаруживает, что все стены оклеены всеми этими безумными вырезками и материалами из газет — ведь именно тогда она понимает, что он сошел с ума?»
Тонко подмечено. «Хорошо, я закончу с этим завтра же».
У меня устают глаза. Когда я выключаю монитор, перевернутый призрак игровой сетки с темами Jeopardy! застревает на сетчатке глаз, только вместо темно-синего она почему-то оранжево-розового цвета. Мы медленно поднимаемся вверх по лестнице.
«Я просто не хочу, оглядываясь назад, говорить, что если бы немного больше готовился, то мог бы победить, — пытаюсь объяснить я Минди. — У меня не настолько устойчивая психика, чтобы всю оставшуюся жизнь себя за это не корить».
Это правда. Jeopardy! согласно установленным правилам конкурса, дает вам один-единственный шанс в жизни. Если вам свело судорогой ногу на последней миле марафонской дистанции или вы чуть-чуть не добрались до вершины Эвереста, у вас всегда может быть еще один шанс. Но в Jeopardy! существует только одна попытка, и высока вероятность, что вы проиграете в своей самой первой игре. Jeopardy! — это акула с огромными блестящими зубами, плывущая среди самопровозглашенных интеллектуалов Америки, неумолимо и размеренно отбирающая себе по две жертвы за вечер (строго в соответствии с программой телепередач). Нужно быть в очень хорошей форме, чтобы избегать ее зубов в течение одного или двух вечеров, но в конце концов она закусит каждым.
Через несколько минут я лежу в кровати, уставившись в потолок. Я обессилен, но на тумбочке еще возвышаются две стопки карточек. Члены кабинета министров и поправки к конституции, если не ошибаюсь. Я высовываюсь из-под теплого одеяла и смешиваю их в одну стопку. Энн М. Венеман. Избирательный налог. Сухой закон. Подоходный налог. Кто сейчас министр образования? Я должен это знать, но факты расплываются и ускользают. Образование. Книги. Страницы. Род Пейдж!
Часть радости, которую доставляет тривия, возникает от эффекта неожиданности. Вы забрасываете невод своего любопытства в трясину — и вдруг в него, как в сказке, попадается удивительный факт, о существовании которого вы и не подозревали! Джимми Свагерт и Джерри Ли Льюис[61] — двоюродные братья! Отпечатки пальцев коалы идентичны человеческим! На Венере есть кратер, названный в честь Лоры Инглз Уайлдер![62] Целенаправленная зубрежка такой тривии каждый час бодрствования каждого дня, напротив, убивает напрочь все удовольствие.
Прислушиваясь к слабому звуку льющейся в ванной воды — Минди чистит зубы перед сном, — я чувствую необоримую усталость, как когда-то перед экзаменами в университете. Сдам или провалюсь, выиграю или проиграю — по крайней мере, через неделю все закончится.