НАВЯЗАННАЯ ВОЙНА

НАВЯЗАННАЯ ВОЙНА

Каждый приходил в назначенное время и неприязненно обозревал собравшихся у врачебного кабинета. Полчаса на человека, конечно, очень мало. Можно попросить раздеться по пояс или раздеться совсем. За это время что-то записать в историю болезни. Потом задать несколько информативных вопросов, измерить пульс и кровяное давление, отослать на анализы. Но заставить обнажить свою душу, подвергнуть глубокому тестированию...

Сюда, на северо-восток Москвы, где когда-то жили потешные войска Петра I, обращаются люди со своими проблемами. Они спускаются к реке, идут по тихим зеленым улицам, постепенно замедляя шаг, меняя походку и втягивая голову в плечи. Со смятенным любопытством смотрят на работающих в саду, на бюст известного ученого в вестибюле старого здания. Их ждет врач, который, будучи также психологом и немного социологом, обязан каждому помочь.

Батарея тестов обступает личность со всех сторон. «Круглая» личность представляется как многогранник. Каждая грань — это свойство, навязанное личности, которая не знает, что она многогранна. Просто так удобно людям, точнее психологам, точнее тестологам, договорившимся между собой, что означают понятия «честный», «твердый», «оптимист». Все грани — свойства — находятся между собой в запутанных отношениях. Каждое свойство определяет тест.

Тесты-модели дополняют и дублируют друг друга, позволяя все глубже вторгаться в личность и делать все более надежные выводы. Но чтобы включить всю батарею, нужна уйма времени — несколько дней на одного человека. Могут ли врач и больной позволить себе такую роскошь? Да, если больного «направили», если он представляет уникальный в научном отношении объект и если он готов на все, лишь бы решить свои проблемы. Тогда союз и эффективная помощь обеспечены. (Отметим, что эффективная помощь без эффективного диагноза невозможна.)

Что значит быть готовым на все? Обнажить себя в психическом, интеллектуальном, психологическом отношении значительно труднее, чем очутиться в костюме Адама или Евы перед столом медицинской комиссии. Потому что предела обнажения здесь нет, и отличить естественный покров от поверхностного, камуфляжного — задача тестолога.

Конечно, существует набор «детекторов». В ВОЛе их шесть: «детекторы» лжи (неискренности), невнимательности (рассеянности), незаинтересованности (соглашательства), неповиновения (желание перечить), стремления себя приукрасить или на себя наговорить. Но что с того, что ложь будет обнаружена, а результаты тестирования признаны не совсем надежными или полностью ненадежными. Значит, пропало зря время.

В общем врачу легче, чем производственному психологу, и не случайно первые личностные тесты были изобретены в клинике и получили распространение тоже в клинике. Но заинтересовать больного — это еще не все: бывает, что больной искренно говорит неправду, искренно наговаривает на себя и искренно перечит.

Оборотная сторона «медали» бесплатного медицинского обслуживания: за помощью обращаются не только те, кто действительно нуждается в помощи, но и любители лечиться, а их по коридорам поликлиники ходит немало. Есть даже такой психиатрический синдром: склонность ходить от одного врача к другому без повторных визитов (шизоидная психопатия). Эти же лица первыми откликаются на сообщение в газете о специалистах по профориентации, первыми пишут письма в редакцию, декларируя, что специалисты «не могут им не помочь». И специалисты, на которых действует такая декларация, откладывают работу и стараются помочь человеку, тратят на него время, но на следующий день тот не приходит: его привлекло в газете другое сообщение.

Вот врач-тестолог и решает. То ли предложить больному самому отвечать на 566 вопросов ВОЛа, ставя крестики на листе ответов, под дистанционным наблюдением медицинской сестры, а в это время принять другого или заняться текущими делами. То ли вопросы задавать самому, чтобы больной не подглядывал, сколько осталось вопросов и какие будут дальше: по его реакциям лучше с ним познакомишься, но на это уйдет добрых два часа. То ли предложить цветовой тест Люшера, поскорее больного отпустить, а вечером, после приема, не спеша продумать. То ли попросить вместе обработать результаты: накладывать на листы ответов листы-шаблоны с отверстиями, подсчитывать совпадающие с отверстиями крестики ответов, переводить в проценты, а проценты—в баллы, показывающие степень развития способности: очень много, много, нормально, мало, очень мало.

Последнее, тестолог знает, приведет в ужас его коллег, но попробуйте сами в условиях поликлиники, в отсутствие медсестры, в маленькой комнатушке, именуемой «кабинетом», соблюдать все требования. Можно двух больных раздевать за разными ширмами и по очереди их осматривать, но обследовать двух одновременно с помощью разных тестов, не мешая им и не смущая?..

Такая обстановка сложилась именно сегодня. На два часа кабинет оккупировал заполняющий анкету ВОЛ. Он получил точную инструкцию.

Анкетные тесты по сравнению с операционными, к которым относится ИСТ (о нем речь была выше), обладают многими преимуществами: отвечать на вопросы легче, чем ломать себе голову над каким-нибудь ребусом или шарадой (учтем, что не все умные люди любят головоломки) ; вопрос можно сделать интересным и даже увлекательным. Так как ответы «да» и «нет» неравносильны — отвечать «да» всегда легче, чем отвечать «нет»,— тестируемого предупреждают: только при полном согласии отвечайте «да», при любом сомнении отвечайте «нет» — так достигается равновесие. Выбирать между «да» и «нет» — всегда насилие, поэтому таких альтернативных вопросов нужно задавать очень много; в противном случае предлагается на выбор «веер» возможных ответов.

Методика ВОЛ — американо-советская. Вопросник разработан в Миннесотском университете в 40-х годах. Потом на основе вопросника создавались тесты. Из ста применяемых у нас тестов треть — отечественные, а все нормы — русские, потому что одна и та же фраза по-русски звучит иначе, чем по-английски, и понятие «оптимист» у американцев не совпадает с этим понятием у нас. Таким образом, методика не распространяется даже на всю территорию СССР — язык анкеты должен быть родным языком отвечающего.

Испытуемый приступил к заполнению анкеты, а в коридоре — тягучая обстановка «вагонного времяпрепровождения»: многие приехали издалека, положили свой день на алтарь медицины; один читает газету, другой смотрит в окно, третий изучает список домашних поручений. Конечно, хорошо бы здесь поставить удобные кресла, столик с интересными журналами. Но в коридоре кресла выглядели бы нелепо и мешали проходу.

Сейчас самый момент выйти в коридор и разрядить медленно, но явно накаливающееся напряжение. Записать кое-какие анкетные данные. Попросить одного из ожидающих войти в кабинет, предварительно разъяснив процедуру тестирования. Две дюжины цветных карточек: выберите три самых симпатичных и три самых несимпатичных цвета. Это не «Люшер», а «Палитра» — самый новый тест, более простой и более эффективный при таких, «панельных», испытаниях (на скорую руку в отличие от «кабинетного» Люшера и «лабораторного» ВОЛа, требующего особых условий для обработки).

Итак, цвета разложены. Впереди — желтый, означающий поиск и ожидание, за ним сине-зеленый — утверждение и напряжение, синий цвет не нравится — возбужденное беспокойство, чувствительность.

Как вовремя был вызван этот человек. Беспокойство, чувствительность, самоутверждение вместе с напряженным ожиданием — все характеризует честолюбивого человека, которому недостает дружеских связей в коллективе и который пытается завоевать признание позой превосходства. В таком случае потеря чувства безопасности (минус синий: конфликт связей), напряженность (плюс сине-зеленый) и потребность в разрядке (плюс желтый) могут привести к психовегетативной сенсибилизации органов — а это значит угроза для работы желудка, кишечника, желчного пузыря. Всегда, когда сине-зеленый и желтый стоят рядом, напряжение и разрядка как бы объединяются, чтобы выровнять напряжение.

Кто оказывает предпочтение этим двум цветам, сам нуждается в немедленном предпочтении — надо показать, что вы его цените, уважаете, выделяете среди других. Сам он с большим напряжением наблюдает за врачом: будет ли высказано в отношении его ожидаемое признание, чтобы снять напряжение.

Третий предпочитаемый цвет — лимонный (не просто желтый, а зеленовато-желтый): конечно, пациент следит за тем, чтобы не подвергнуться опасной для него критике, не получить отказа, не скомпрометировать себя. Он не способен на отдачу.

Второй отвергаемый — зеленый цвет: диагноз подтверждается — застойное возбуждение. Этот цвет отвергают нарочито оригинальные, кто надеется добиться успеха без настойчивого прилежания, благодаря своей «индивидуальности»...

Конечно, «Люшер» — не «панельный», а «кабинетный» тест — дал бы более полный ответ, но нужны два часа на составление портрета, а то и три: обратиться к картотеке с цветными прищепками-рейтерами, где каждая карта соответствует месту цвета или комбинации цветов в 8-цветной расстановке: цвета, входящие и образующие первую пару предпочтения, вторую, третью, четвертую, пара первого (предпочитаемого) и последнего (отвергаемого) цветов — всего 15 позиций. На каждой карте — готовые фразы характеристики по известным нам пунктам: статут, отношения, выражения, мотивации, реактивность, действия. Так по пасьянсу составляется характеристика; то, что повторяется во многих картах, подчеркивается, что утверждается одной картой и не подтверждается другими, сглаживается.

М.Люшер — наш современник (родился в 1923 году), по достоинству еще не оцененный, но уже имеющий свою школу не только психиатров, но и врачей других специальностей, искусствоведов, специалистов по рекламе. Увлечение социологией, философией, правом определило жизненный путь Люшера: научные и учебные центры Базеля, Стокгольма, Парижа, Цюриха, Амстердама, Гамбурга, Берлина, Мюнхена. С 1966 года он снова живет в Швейцарии.

Люшер не только эпоха в тестировании, но и эпоха в учении о цвете, основателем которого считается Гёте, а продолжателем — русский художник В.Кандинский. Подобно тому, как хаос химических веществ уложился в периодическую таблицу, так и хаос цветов уложился в круг Гёте.

Три основных цвета: красный, желтый, синий. Их попарное смешение дает еще три цвета: оранжевый, зеленый, фиолетовый. Получается круг. В центре круга — белый, и тогда, смешивая хроматические цвета круга с белым, получаем розовый, голубой, сиреневый... Изобразим круг большего диаметра — черный; при подмешивании черного темные хроматические цвета становятся еще темнее, а светлые — коричневатыми (чисто коричневый: оранжевый плюс черный). Можно также смешать черный и белый — получится серый. Прибавление к хроматическим цветам и белого и черного (то есть серого) дает более сложные цвета: хаки, свекольный...

Красный — цвет силы, любви, революции. Он возбуждает, и от этого усиливается кровообращение, лучше работают железы, выделяющие гормоны, улучшается слух, в 65 процентах случаев повышаются давление, частота пульса и дыхания. Оспа и скарлатина легче переносятся на красных простынях, и маленькие дети уверены, что красная микстура от кашля вкуснее и вылечивает быстрее, чем темно-коричневая. В красное одевались короли, кардиналы и сенаторы. Французский указ 1337 года запрещал носить простолюдинам красную одежду. Возбуждающе действовали красные сиденья и занавес в старых театрах. К.Петров-Водкин в картине «Купание красного коня» хотел выразить этим цветом силу и импульсивность.

Красный цвет предпочитают сильные и физически здоровые люди, живущие сегодняшним днем и желающие получить то, что хотят, тоже сегодня. Их работоспособность основывается на желании видеть результат своей работы и заслужить похвалу. «Красные» дети (выбирающие из всех цветных карандашей красный) легко возбуждаются, часто шалят, и тогда родители, чтобы выбить клин клином, держат про запас красные игрушки для успокоения. По той же причине одна из комнат детского сада имеет красные панели, чтобы помещать туда расшалившихся детей. Отвергают красный цвет слабые, больные, уставшие люди. Отсюда предупредительный цвет светофора и противопожарного оборудования.

Красный, переходя в оранжевый, продолжает возбуждать, но теряет свою цель (возбуждение ради самого возбуждения). Именно это состояние старались отразить старые голландские мастера в картинах с пышными кутящими девицами и солдатами, а позже импрессионисты, писавшие легкомысленных парижанок. Поэтому оранжевый приятен в небольших дозах; когда же к «оранжевому солнцу» добавляются «оранжевая мама» и многое другое, это уже плохо.

Как-то я прожил неделю в одной берлинской квартире. Открыв дверь туалета, я был приятно поражен безраздельно господствовавшим там оранжевым цветом: оранжевая ванна, оранжевая раковина, оранжевый унитаз, оранжевый пушистый коврик на полу, оранжевый потолок, и даже туалетные принадлежности были оранжевыми. Во-первых, здесь казалось на четыре градуса теплее, чем в сине-зеленой гостиной; во-вторых, я считал, что люблю этот цвет, потому что приятно смотреть на оранжевую куртку в толпе, которая кажется богаче серого дорогого драпа. Но потом наступила реакция: долго находиться в оранжевом помещении стало просто невозможно.

В желтом возбуждение вновь приобретает свою цель, но эта цель — будущее, надежда, мечты, фантазии. Желтый — эксцентричный цвет, он вылазит из любой геометрической фигуры, кроме треугольника, и картинка, раскрашенная желтым, кажется небрежной.

«Желтые» дети — фантазеры, мечтатели, «не от мира сего» и таковыми остаются, когда становятся взрослыми — плохо приспособленные к жизни, обычно мало чего достигающие, но иногда проявляющие себя как яркие творческие личности. Работают они хорошо, пока есть интерес к работе. В чем можно упрекнуть «желтые» личности, так это в зависти («желтая зависть»), да и то не всегда. Нелюбовь к желтому может означать разбитые надежды или психическое истощение.

Эксцентричный желтый соединяется с концентричным синим и образует неподвижный зеленый цвет, консервативный и усыпляющий, отчего на зеленых ступенях лестницы люди спотыкаются чаще. Этот цвет художник В.Кандинский сравнил с толстой, очень здоровой лежащей коровой, способной только пережевывать пищу и глазеющей на мир глупыми, тупыми глазами.

«Зеленые» дети беспомощны и нуждаются в материнской любви, и если любви вполне достаточно, то они хотят еще больше. Взрослые самоуверенны и уверены вообще; если они обеспечены, то эта обеспеченность «буржуазная» (выражение Кандинского), ограниченная, обывательская, никуда не стремящаяся, и единственные достойные здесь качества — это настойчивость и выдержка. Предпочитают зеленый часто так называемые заготоники, которые выглядят оживленными только в процессе потребления — пищи, напитков, денег, печатного слова.

С переходом к синему статичность сохраняется, но она приобретает углубленный, философский оттенок, знаменуя собой постоянство, закон, порядок. Отсюда синий цвет — символ жандармерии, органов охраны общественного порядка и безопасности («и вы, мундиры голубые»).

Синий выбирают чаще старые, чем молодые, больные, чем здоровые, полные, чем худые, флегматики, чем сангвиники; это люди спокойные, уравновешенные, предпочитающие постоянство переменам и задушевность страсти. Если синий категорически отвергается, то это означает крайнюю потребность в покое, который человек не может обрести из-за выбранного им самим образа жизни.

И наконец, самый противоречивый и таинственный — фиолетовый, где соединяются покой синего с импульсивностью красного — получается скрытая импульсивность, колебания между желанием и осмотрительностью, чувственность, внушаемость, изощренная любовь и смирение. Аметистовый перстень кардинала символизирует гармонию противоречий, и фиолетовые витражи готических соборов оказывают на прихожан гипнотическое воздействие.

Фиолетовый обычно предпочитают внушаемые люди, легко поддающиеся гипнозу, чувства которых управляют разумом. Среди них нередки артисты и священники. Тот же, кто ставит фиолетовый на последнее место, не дает своим чувствам волю, «загоняет их в бутылку», впадая от избытка таких загнанных чувств в состояние стресса.

Разбавление белым уменьшает силу хроматических цветов. Философские размышления синего переходят в «порхающие» мечты голубого, экзоностальгию — тоску по дальним странам (этот цвет чаще других выбирают моряки и летчики). В розовом остается легкая, ни к чему не обязывающая возбудимость, в чем принято видеть обаяние девичества.

Тем не менее розовый цвет потолка в помещении, где находится новорожденный, существенно снижает вероятность заболеваний в первый год жизни: ребенок еще не различает розовый цвет, но он видит его, через зрительные анализаторы сигнал передается в кору головного мозга и по вегетативной нервной системе к железам внутренней секреции, увеличивая тем самым сопротивляемость организма внешним воздействиям.

Чтобы получить ослепительно белый цвет, художники берут не чистую белую краску, а все то, что близко к белому, что примыкает к центру круга Гёте: желтовато-белый, зеленовато-белый, розовато-белый.- Такого эффекта достигли, например, в Колонном зале Дома союзов, где нет чистого белого цвета.

Белый — «бездонное отверстие», пустота, которая гасит раздражение, но утомляет. Его предпочитают те, кто хочет от чего-то освободиться, начать жизнь сначала — в новом городе, новой профессии, новой семье, после тяжело перенесенной болезни. Отсюда наряд невесты и цвет траура там, где видят в смерти начало новой (загробной) жизни.

Чисто коричневый склонны выбирать сельские жители, прочными корнями связанные с землей, и те, кто в чем-то неустроен,— живущие на чужбине или в нелюбимой семье, разлученные с любимой профессией, хронические больные, которые привыкли к своей неустроенности, как будто не замечают ее, но чувствуют себя «не в своей тарелке». И тогда маленькими радостями становятся для них вкусная еда, теплая ванна, мягкая постель. В сторону желтого усиливается акцент счастливого, полного наслаждения, нежно-ласкового чувства, с культом собственного тела. В сторону красного акцент смещается в мир без раздоров, спокойствие как конец борьбы.

Последнее эквивалентно эмоциональному воздействию темно-синего, и поэтому в «синих» районах ФРГ, где жители чаще предпочитают этот цвет и отвергают красный, рекламную упаковку товаров делают красно-коричневой, что более привлекательно по сравнению с синим.

Чисто черный — «бесконечная стена», пессимизм, отчаяние, «нет» в боевом протесте (знамя анархистов), реакция, террор, траур. Как траур в Европе черный цвет вместо белого был введен при бургундском дворе Людовика XII по поводу смерти королевы Анны. Однако придворные и раньше использовали этот цвет в одежде, чтобы отличаться от простолюдинов, и это отличие сохранилось до сих пор как выражение официальности. Когда африканские юноши племени идембу возвращаются к своим матерям после обряда инициации, сидя на плечах мужчин, то размахивают палками, увитыми черно-белой лентой: знак того, что старая жизнь кончилась, началась новая жизнь.

Что можно сказать о человеке, который из всех цветов выбирает черный?

Смешение белого с черным дает, как уже говорилось выше, серый цвет. Это не территория, на которой можно жить, а граница, ничейная полоса, спокойствие без возможностей и без раздражения, он отгораживает и воспитывает наплевательское отношение. Что такое серый? Это нечто среднее между светом и тьмой, туман, тень, призрак. В серое был одет мифологический паромщик Харон, переправлявший души умерших через реку Ахеронт в царство теней. Это цвет жителей Страны туманов: «Песнь о Нибелунгах» так и кончается сумерками — гибелью богов.

Выбирают серый цвет отверженные, отгороженные от других своим характером или рабочим местом: тихие дети, переведенные в другой класс или в другую школу и еще не приспособившиеся к новым условиям; нередко работники службы кадров, трудящиеся за перегородкой или барьером. Но подавляющее число людей ставит серый в конце, позади или впереди черного — естественное стремление объять необъятное.

Азбуку цвета еще не изучают в школе. А ведь она нужна не только художникам и психологам. Может быть, мы, европейцы, проявляем здесь удивительную беспечность. Чем различаются между собой алый цвет и пунцовый, багряный и цвет «пьяной вишни»? Жители Новой Зеландии маори различают в три раза больше цветов, чем мы, и они используют 100 названий цвета, который для нас просто «красный».

Цветовые тесты составили целую эпоху в тестировании, но они не могли потеснить более старый тест Роршаха, «метод размазанных чернильных пятен». Потому что эмоционально на человека действует не только цвет, но и форма.

Если на бумагу капнуть чернильную кляксу, свернуть бумагу пополам и развернуть, получится размазанное пятно, служащее импульсом для ассоциаций. То, что кажется одному бабочкой, другой воспринимает как герб Российской империи. По мнению одних, два человека со шляпами в руках приветствуют друг друга, по мнению других, они тащат какой-то котел. Нечто подобное мы делали в детстве, когда лежали в высокой траве и рассматривали облака. Единственный недостаток теста Роршаха — ему не так-то просто выучиться.

Г.Роршах (1884—1922) швейцарец, как и Люшер, родился в семье художника, был вице-президентом психоаналитического общества, женился на русской, трижды бывал в России, перевел с русского языка одну из повестей Леонида Андреева и после Октябрьской революции послал свои сбережения голодающим рабочим Урала. Для нас он уже стал классиком.

Соединив теперь эмоциональное воздействие цвета и формы, получим третью группу тестов, основанную на абстрактной живописи. В.Кандинский, основатель абстрактного (беспредметного) направления в живописи, обратился к этому чистому искусству, чтобы изучить природу эмоционального воздействия, и в этом его значение не подлежит сомнению.

Подумаем, какими соображениями мы пользуемся, когда покупаем обои для своей комнаты. На обоях художники чаще всего создают абстрактные композиции, и мы не спрашиваем, что означает тот или иной рисунок, хотя в представлении художника он, может быть, что-то и означает. Но мы чувствуем, что рисунок нам нравится или не нравится, восхищает, дразнит, успокаивает. Так в обоях (и во многом другом) проявляется вкус хозяина комнаты, его образ жизни и характер. На этом тоже основано тестирование.

«Люшер», «Палитра», «Роршах» — рефлексивные тесты: они исследуют почти мгновенную реакцию испытуемого на раздражитель (а раздражать можно чем угодно — в этом причина разнообразия рефлексивных тестов). Испытуемым здесь всегда легко, чего нельзя сказать об испытателях.

В вузе, в самом центре Москвы, обзорная лекция о тестах заканчивается маленьким рефлексивным тестом и письменным заданием. У хозяина была собака с очень скверным характером: когда к нему приходили гости, собака незаметно подкрадывалась к ним и рвала брюки, юбки. Хозяин терпеливо старался отучить собаку от этой повадки, но безрезультатно. Наконец он решил купить колокольчик и прикрепил его к ошейнику; теперь собака не могла бесшумно подкрадываться к гостям. Колокольчик собаке очень понравился. Она стала чаще выходить в переулок и прогуливалась там, звеня колокольчиком. Но как-то старая собака из соседней подворотни сказала... Что она сказала?

Это тест на творческую способность, неплохо работающий при групповом обследовании: кто лучше всех придумает концовку. Конечно, одним этим тестом наличие творческой способности не докажешь и количественно ее не измеришь. Но ведь есть батарея тестов.

Психологические тесты можно дополнять физиологическими. Будущим артистам, например, дают задание представить, а затем по команде продумать шесть ситуаций: страх за свою жизнь и здоровье, страх за другого, обиду за себя, гнев из-за несправедливости к другому человеку, радостное для себя событие, радость за другого. При этом измеряются частота пульса, колебания кожных потенциалов, частота сердцебиений. Все без исключения актеры дают ожидаемый эффект, снижающийся при усталости и несерьезном отношении к тестированию. Такой же, но меньший эффект дают члены драмкружков со стажем. И никакого эффекта — неартисты. А ведь так работают пресловутые физиологические «детекторы» лжи.

Всю жизнь тестологи вынужденно ведут борьбу. Они не только ищут мира, союза, дружбы с тестируемыми. То же самое им необходимо в отношении коллег: чтобы медики признали значимость для себя психологии и если не применяли, то по крайней мере не противились бы применению тестов; чтобы психологи, не пользующиеся тестами, стали их использовать; чтобы тесты использовали не только в клинике, но и в повседневной жизни, например в профориентации, при приеме на работу. В миниатюре эту борьбу можно видеть на северо-востоке Москвы: она выходит из кабинета в коридор, вспыхивает в директорском кабинете, тухнет и вновь начинает чадить на ученом совете.

И даже я, приступая к этой главе, надел под рубашку кольчугу: что скажет читатель-скептик, в чем усомнятся, где иронически потрет нос, качнет головой, а может быть, даже отточит стрелу и напишет письмо. Вот тут я должен взять его за руку и рассказать об отношении к жизни.

Рубить сплеча, пользоваться только двумя красками — белой и черной, все делить на плохое и хорошее, правильное и неправильное — означает детерминистское отношение к жизни. Это отношение хорошо выражается в античном силлогизме: «Все люди смертны, Сократ — человек, значит, Сократ смертен». Какая безапелляционность! Либо люди смертны, либо они несмертны (третьего не дано). Либо Сократ человек, либо он нечеловек. И такой же безапелляционный вывод: Сократ смертен. В общем это правильно, но только для «жестких» систем, с которыми работают часовщик, юрист, астроном. Однако большинство профессий живет вероятностно-статистическими категориями.

Однажды на остров Крит приезжает древний грек и спрашивает дорогу у первого встретившегося ему на пути критянина. Критянин показывает дорогу, а потом вдогонку говорит: «Только ты больше ни у кого дорогу не спрашивай, потому что критяне вруны». Идет грек и думает: «Как же так: если критяне вруны, то этот критянин тоже врун; если он врун, то соврал мне, что критяне вруны; если они не вруны, то этот критянин тоже не врун; если он не врун, то сказал мне правду, что они вруны, если...»

Древние греки считали эту ситуацию парадоксом, исключением из привычного им детерминистского подхода. Между тем ничего парадоксального здесь нет. Что означает суждение «критяне вруны», можно его доказать или опровергнуть? Да, отвечаем мы, можно, если провести социологическое обследование народов древнего Средиземноморья. И коль скоро окажется, что критяне врут чаще, чем жители других мест, значит, суждение верно. Как понимать «человек врун»? Он врет не всегда, но чаще других людей. А сколько в среднем врут люди?

Мы живем в вероятностно-статистическом мире. Когда приходится выбирать между поездом и самолетом, то отдаем себе отчет в том, что летать самолетом относительно опаснее, чем ездить поездом, хотя все-таки нередко летаем. Но получает ли гарантию тот, кто передвигается по земле, что поезд не опрокинется вверх колесами па одном из перегонов? Пусть такая вероятность мала, но она ведь существует.

Когда мы выходим на улицу, то увеличивается вероятность стать жертвой городского транспорта. Если пореже выходить на улицу, то такая вероятность уменьшится, но увеличится вероятность погибнуть под провалившимся потолком. Можно поинтересоваться, как часто в этом городе люди попадают под машины и погибают под провалившимися потолками. И сделать выбор. Никакой стопроцентной гарантии жизнь никому не дает. Но, зная вероятности, можно выбирать.

Вся идея тестирования с детерминистских позиций кажется абсурдом. 39 процентов оптимизма?! Какая чепуха!

Кстати, как разрабатывался в ВОЛе тест оптимизма? Собрались люди (эксперты), уверенные в себе и друг в друге, что они знают смысл оптимизма. Просмотрели вопросник и отметили мнения, имеющие отношение к оптимизму, сравнили результаты своей работы, оставив мнения, которые не вызывают ничьих возражений. Получилось 95.

«Я мало беспокоюсь о своем здоровье».

«Думаю, что в общем произвожу благоприятное впечатление на людей, которые меня знают».

«Безусловно, считаю, что жизнь стоит того, чтобы жить».

«Верю, что в конце концов справедливость восторжествует».

«Почти всегда я чувствую себя вполне счастливым».

«Могу давать хорошую оценку людям, о которых знаю очень мало».

«Обычно я рассчитываю на успех в своих делах». И т.д.

Потом анкету заполнили сто человек. Половина всех мужчин уложилась в интервал 55—70 процентов утвержденных ответов, половина женщин в 45—65 процентов, Потом проверили еще сто человек: уточнили интервалы половины. Остальные 50, естественно, разделились на две четверти — минимальных и максимальных оценок. Каждую четверть разделили еще на две осьмушки. Так получилась медианная формула для пятибалльной системы оценок, которая отличается от обычной, «школьной», системы тем, что тройка — самая весомая оценка (половина людей получают тройку). Медианная формула для мужчин: 45—53—70—74 процента; для женщин: 40—48—66—70 процентов. Таким образом, 50 процентов нужных ответов для мужчины означает двойку, для женщины — тройку.

Кто по своему отношению к жизни составляет большинство окружающих нас людей? Конечно, разумные скептики — в общем, троечники. Тогда двоечники — просто (неразумные) скептики, а единичники — пессимисты. Соответственно, четверочников назовем оптимистами, а пятерочников — оголтелыми оптимистами, на все смотрящими сквозь разовые очки.

Когда говорят, что жители города Н. оптимисты, то это нужно понимать в том смысле, что у жителей окружающих городов средний уровень оптимизма ниже, чем у жителей Н.; тогда необходимо иметь в руках городские нормы.

Принято считать, что считать надо «от нуля». Но кто знает, где находится этот «нуль». Все измерения относительны, измерения способностей человека — тем более.

Мы познакомились с нормами популяционными, которые колеблются для разных стран и разных районов. Мужская и женская — это нормы демографические, так же как «молодежная» и «стариковская». Существуют еще нормы структурные, когда мы сравниваем развитие способностей относительно друг друга, например творческий и эрудиционный склад. И еще нормы — патологические, когда «детектор» бракует результат, а психолог подсказывает психиатру, что количественное накопление признаков шизоидности грозит превратиться в шизофрению.

В «детекторе» медицинской симуляции ВОЛа собрано все — бессонница, тошнота, потеря сознания, боли в голове, сердце, желудке; нет только «воды в колене» Джерома К.Джерома. Каждый из признаков-симптомов может действительно иметь место, но вместе многие из них, да еще в невероятных сочетаниях, да при нормальном здоровье (которое определяет отдельный тест) — это и есть медицинская симуляция.

Итак, надежность тестирования в наших руках. Опишем способность достаточно большим набором признаков. Обеспечим знание, умение, желание и возможность тестироваться.

Когда-то психиатры устроили обструкцию изобретателю первого личностного теста, детскому психиатру А.Бинэ (1857—1911). Тесты (в основном операционные), перенесенные из клиники в область рабочей профориентации, вызвали бурю протеста у некоторых западных профсоюзных деятелей. Только обстоятельства, связанные с демобилизацией в 1946—1947 годах в США, позволили обойти с флангов скептиков и утвердить значимость интеллектуальных тестов.

В нашей стране тесты были очень популярны в 20-х и в начале 30-х годов, но затем в борьбе с педологическими извращениями заодно досталось и тестам. Казалось бы, что о них полностью забыли, но, как сообщили нам архивисты, в 40-е годы их продолжали эффективно использовать в области военно-технических специальностей: проверялись реакция, сообразительность, гибкость мышления летчиков, диспетчеров, радистов. Но все это профотбор, а тесты более важны в профориентации.

Далее идет небывалый по силе подъем. Вот отдельные его вехи:

50-е годы: одиночные и осторожные призывы некоторых психологов применять тесты.

60-е годы: применение тестов в клинической практике.

70-е годы: применение тестов в профориентации; открытые письма психологов о том, что тестами могут пользоваться только психологи; монографическая литература о тестах.

80-е годы: применение цветовых тестов; создание мощных тестовых батарей; развитие наряду с личностными межличностных и социологических тестов.

Можно ли все-таки верить тестам? Да, если сначала проверить: что вложил в тест автор, что в действительности определяет тест (а каждый тест что-нибудь да определяет), что мы понимаем под этим и умеем ли тестом пользоваться?

Но тесты — еще не профориентация, а профориентировать нельзя без тестов.