1.5. Общественные условия «травмы развода»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1.5. Общественные условия «травмы развода»

Если рассмотреть не только упомянутые выше психические долгосрочные последствия развода, но и привлечь сведения из новых социологических исследований, которые говорят о том, что дети разведенных родителей или одиноких матерей хуже успевают в школе и профессиональной карьере[62], и если подумать о том, что сегодня каждому четвертому ребенку пришлось столкнуться с разводом или разрывом отношений между родителями, то развод предстанет как самая большая проблема современности. Является ли это ценой сегодняшней возможности удовлетворения индивидуальных потребностей, к которым относится и освобождение от неудовлетворительного брака? И не слишком ли высока эта цена, выплачивать которую приходится детям?

Но как же тогда соединить психологические и социальные познания с тем утверждением, что один развод не похож на другой, или с моим лейтмотивом «между травмой и надеждой», то есть с убеждением в том, что развод содержит в себе не только опасности, но и шансы? Однако схожесть разводов – при всем их индивидуальном различии, – кажется, сильно ограничивает шансы развития детей. Не напрашивается ли вывод, что даже относительно выгодные условия развода всего лишь удерживают в определенных рамках печальные последствия, так что всеми нашими профессиональными стараниями мы можем достичь лишь ограничения нанесения вреда.

Если посмотреть поближе, то единственное, что по-настоящему объединяет все разводы, это то обстоятельство, что с какого-то момента один из родителей не живет больше вместе с другим и с детьми. Социальные условия «разведенных» детей, в общем, настолько же разнообразны, как и у детей из полных семей. Это относится как к жизни перед разводом, так и к самому разводу или жизненным отношениям после него. Разница становится видна на примере следующих вопросов:

• Как развивалось супружество родителей до развода?

• Как складывались отношения родителей и ребенка?

• Как развивался ребенок психически и духовно, и прежде всего каково его умение обращаться с кризисами, соответствует оно его возрасту и личности?

• Как именно родители совершают развод?

• Каковы психические и социальные ресурсы родителей, их умение выстоять в собственном кризисе и оказать поддержу ребенку?

• Как развивались любовные отношения ребенка по отношению к обоим родителям после развода?

• Каковы внешние условия, в которых происходит «новая организация семьи»?

• Существуют ли дополнительные отношения, которые то ли обременяют ребенка, то ли, наоборот, поддерживают его (отношения с сестрами и братьями, с дедушкой и бабушкой, родственниками, друзьями, учителями, молодежными группами и т. д.)?

• Изменялись ли жизненно важные отношения непосредственно после развода или по прошествии времени (появление новых партнеров у родителей, единородных или единокровных братьев и сестер, возвращение отца и т. д.)? Если можно вообще говорить о типичных судьбах и последствиях развода, а также о разводе как о «судьбе!», то рассматривать их следует лишь во взаимосвязи с данными общественными отношениями, которые слишком часто бывают неблагополучными:

– в семье на протяжении долгих лет разыгрываются конфликты, пока они не приведут к разводу;

– большинство людей не умеют дружественно заканчивать отношения;

– борьба за то, «кто получит детей»;

– социальная изоляция разведенной матери, особенно в тех случаях, когда на нее возложена опека, а таких случаев подавляющее большинство;

– тяжелая экономическая ситуация матери;

– и, наконец, частичная потеря родительского чувства ответственности в результате личных трудностей и непреодолимых душевных кризисов.

И это те условия, которые в немалой степени зависят от факторов не индивидуального, а, скорее, общественного порядка. Их можно объединить в три группы: во-первых, это большие недостатки образовательной системы и системы консультаций в вопросе «подготовки к жизни»; во-вторых, это недооценка значения отца для развития ребенка; и, в-третьих, большую роль играет все еще сохраняющаяся социальная и экономическая дискриминация женщины.

Образовательная система и система консультаций

В чем недостаток нашей образовательной системы и общеобразовательных концепций, так это в отсутствии программ по подготовке молодых людей к решению проблем, которые так или иначе приносят с собой партнерские отношения, любовь, супружество, сексуальная жизнь и роль родителей. Здесь я снова думаю о тех многих молодых людях, которые поспешно вступают в брак только для того, чтобы положить конец своей зависимости от родителей. Они просто не осведомлены о том, что значит растить ребенка – и не только в отношении времени или материальных и психических затрат: рождение ребенка, даже если это вполне желанный ребенок, ложится огромной нагрузкой уже на само супружество. Неподготовленность к жизни означает также неподготовленность к возможности и даже неизбежности различных кризисов в любовных отношениях.

Разочарование в партнере чаще всего сопровождается страхами. Это может быть страх перед потерей любви, перед зависимостью и перед вероятностью оказаться покинутым. Разочарование и страхи одновременно активизируют инфантильные образцы поведения и переживаний, что может привести к регрессивным изменениям в отношениях и превратить семейную жизнь в арену негативных переносов[63]. И если дело заходит столь далеко, готовность или, скорее, способность принять профессиональную помощь оказывается значительно сниженной, не говоря уже вообще о слишком малом количестве консультаций или терапевтических учреждений, пригодных для этих целей.

Таким образом упускается не только возможность совместного разрешения супружеских проблем и сохранения отношений, но и, в случае невозможности спасения брака, может быть, возможность суметь расстаться по-дружески. Вместо этого кризис чаще всего становится исходным пунктом описанного выше процесса расщепления, который нередко превращает развод в битву или длящуюся годами войну. Эти размышления следует понимать как критику в адрес сегодняшней школы и системы социальных учреждений для молодых людей.

Недооценка роли отца

Столь распространенная недооценка значения отца в развитии ребенка является следующим общественным фактором[64]. Эта недооценка многолика.

Большую роль здесь играет отождествление понятия «воспитание» с понятием «материнская функция». Я думаю о тех матерях, которые заявляют: «Я и одна могу!». И это даже в тех случаях, когда разведенный отец предлагает свою помощь и готов и дальше исполнять свою отцовскую роль. Но, к сожалению, лишь немногие отцы готовы к исполнению такого задания. Я думаю о тех многочисленных (и не обязательно разведенных) отцах, которые избегают забот о детях и всю ответственность перекладывают на плечи матери. И, конечно, я думаю о практике судей по семейному праву, которые в случае развода почти автоматически отдают право на воспитание матери. Отцу это право отдается лишь тогда, когда обстоятельства говорят не в пользу личности матери. Этой практике соответствует и общественное мнение. В то время как разведенный мужчина завоевывает признание как хороший отец уже тогда, когда он каждые две недели посвящает свои выходные детям, женщины, если они отказываются от права на опеку, должны рассчитывать на осуждение, их считают безответственными матерями.

Недооценка отцовской роли проявляется и в тенденции рассматривать семейные отношения ребенка с позиции отношений двоих. Если сравнить отношения матери и ребенка и отношения отца и ребенка, действительно, можно подумать, что отец играет в жизни ребенка (уже на основе своего более редкого присутствия) относительно небольшую роль. Не говоря уже о том, что физическое присутствие мало говорит о том значении, которое придает отцу сам ребенок, следует отметить, что семья, состоящая из отца, матери и ребенка – это нечто большее, чем сумма трех двойственных отношений. Семья образует систему. Если эта система изменяется или распадается, изменяются и эти двойственные отношения, а также представления каждого о других и о себе. Взгляд на эти обстоятельства позволяет придти к выводу, что решение о праве на воспитание должно приниматься не только исходя из того, какие из отношений ребенка (с матерью или отцом) были для него важнее в прошлом, но и из того, какие из (теперь измененных) отношений могут быть для него важнее в будущем. Право посещений тоже должно решаться по-иному. Эти размышления касаются также и проблемы так называемого «совместного права на воспитание».

Дальнейший аспект занижения роли отца заключается в том феномене, что дети сегодня практически имеют дело только с женщинами: начиная с акушерки, бабушки, няни и далее с воспитательницами детских садов и групп продленного дня, с учительницами начальных школ. Даже в гимназии женщин-преподавателей намного больше, чем мужчин. Более того, и в такой, казалось бы, мужской профессии, как медицина, педиатрия находится преимущественно в женских руках. То же самое с лечебной педагогикой, детской психологией и психиатрией.

От чего зависит эта недооценка роли отца или роли мужчины для ребенка? Прежде всего, конечно, от традиционного разделения роли мужчины и женщины: дети – это в основном женское дело; детям для их здорового развития необходимо «материнство» и именно женщина в состоянии дать детям то, что им нужно. Это общее убеждение как женщин, так и мужчин, но это также и обратная сторона социально-экономической дискриминации, которая все еще направлена против женщины. Само собой разумеющееся предположение, что воспитание детей, прежде всего дело матери или женское дело, означает не только некую обделенность для женщины – в связи с вытекающими отсюда нагрузками и уменьшением профессиональных шансов, но и то, что мужчины (отцы) в той или иной степени лишаются прекраснейшей стороны жизни: видеть, как ребенок, твой ребенок, растет, прочувствовать, как он развивается с твоей помощью. Естественно, что из этого вырастала бы большая близость к собственным детям, которая, может быть, в случае конфликтов с матерью, осложнила бы мужчине отказ от дальнейших контактов с детьми. И дети тогда не просто «принадлежали бы матери», а воспринимались как нечто, что сотворено совместно, а это оказало бы благотворное влияние на обоюдные отношения разведенных родителей и не позволило бы видеть в другом только врага.

Но и наука несет здесь свою часть ответственности.

До сегодняшнего дня основное направление научной педагогики и науки о воспитании частично базируется на существующих антропологических предпосылках[65]: от понимания человека как рационального существа, когда эмпирические отклонения объясняются лишь степенью зрелости, до опасной иллюзии, будто педагогические процессы могут быть актами руководства (со стороны педагогов) системой возбуждения реакций (у детей). Эмоциональное самочувствие и противоречия, которые противостоят планам педагогов, оправляются в некие «предпедагогические» помещения, в «современную» воспитательную науку, которая возлагает ответственность на недостаточное дидактическое планирование, то есть на отдельных педагогов, а те, в свою очередь, перекладывают ее на родителей и уповают на компетентность психотерапии. Само собой разумеется, что в педагогике такого характера феноменам «мать» или «отец»[66] просто не остается места.

Известная «вина» лежит и на классическом психоанализе[67]. Хотя отец и играет центральную роль в классической психоаналитической теории[68], но здесь эдиповы конфликтные ситуации рассматриваются как ключевые переживания для любого душевного развития. Однако проблема отсутствующего или просто несуществующего отца, хоть она и является основной проблемой многих пациентов, не находит своего теоретического обобщения[69].

Конечно, психоанализ занимается не самими социальными отношениями, а их внутрипсихической репрезентацией, субъективной историей. Соответственно этому, отец имеется всегда, и даже своим «не здесь» он подтверждает свое существование. Это теоретическое отношение к реальности кажется дефицитным лишь тогда, когда от психоанализа ожидается решение вопросов, которые выходят за пределы концепции терапевтического действия.

Несколько иначе обстоит дело с новейшими психоаналитическими теориями ранних объектных отношений, здесь речь идет о теоретической реконструкции внутрипсихических процессов, создаваемой на основе (внешних) наблюдений. Что касается выбора ситуаций наблюдения, то психоаналитические исследования долгое время ограничивались областью отношений матери и ребенка. Это породило впечатление, будто раннее душевное развитие, как например, изначальное доверие, построение личной автономии и многое другое, зависит исключительно от персоны матери, ее способностей и ее поведения, а отец приобретает свое значение лишь позднее, максимум, как второй любовный объект[70].

Дискриминация женщины

Многоликая дискриминация женщины[71], и прежде всего матери, в большой степени усиливает травматическое протекание развода. Именно тогда, когда дети больше всего нуждаются в понимании и терпении матери, она испытывает на себе острую критику и отчуждение окружающих. Социальная изоляция многих разведенных матерей еще больше усиливает напряжение и боль развода. Удручающее ухудшение ее материального положения ведет к тому, что теперь она вынуждена больше работать, а это отнимает у детей ее время и силы, которые сейчас необходимы им больше, чем когда-либо. Таким образом, обычные во время развода детские страхи перед потерей, вместо успокоения, получают лишь новую пищу – из источника практического или психического отсутствия матери.

Худшее, по сравнению с мужчиной, материальное положение женщины, безусловно, негативно влияет на школьные успехи «детей разводов». Свою роль играет и, в общем, более низкий уровень образования женщин, что ведет к тому, что они либо не очень заинтересованы в образовании детей, либо, наоборот, оказывают на них слишком большое давление. (Отсутствие отца – прежде всего у мальчиков – в качестве объекта идентификации тоже оказывает свое негативное воздействие на заинтересованность детей в учебе.)

Общественные последствия травмы развода

Если бы в нашем обществе вопросы совместной жизни являлись центральной частью программ образования, то молодому человеку легче удавалось бы распознать свои потребности и цели, а также понять, в какой степени и каким образом ему хотелось бы привязать себя к другому человеку. Это облегчило бы ему, скажем, задачу правильно оценить характер и свойства предполагаемого партнера, а также шансы, заложенные в данных отношениях. Молодые люди были бы подготовлены к кризисам и проблемам и им не пришлось бы «падать с облаков», если отношения станут развиваться не так, как им хотелось бы. Тогда они обладали бы готовностью и силами для преодоления трудностей, а это значит можно было бы легче расстаться с другим, не платя за это потерей чувства собственной полноценности и не приписывая эту неполноценность другому как непростительную вину. Тогда не было бы необходимости и в описанных выше процессах расщепления, уничтожающих вероятность сохранения всяких дружественных чувств к разведенному супругу, а значит и дальнейшая совместная забота о детях была бы значительно облегчена. Важно, чтобы к твоим услугам были квалифицированные специалисты, которые, как и медицинская помощь, воспринимались бы как нечто само собой разумеющееся. А главное, помощь и поддержка необходимы в тот самый ранний момент, когда они еще в состоянии относительно быстро принести желанные плоды.

Представим себе общество, где активное отцовство относилось бы к тем важнейшим делам, которых мужчина ждет от жизни. Тогда он не просто имел бы семью, а семья стала бы частью его самоутверждения как личности. Матери, в свою очередь, оказались бы достаточно раскрепощены, и тогда совместная ответственность и радость, связанные с детьми, способствовали бы большей близости между мужем и женой, в то время как разделение ролей и многоликое обременение женщины ведут, скорее, к отчуждению. Нет необходимости говорить о том, что такое содружество между отцом и матерью необыкновенно позитивно влияло бы и на развитие детей. И если в таких обстоятельствах отношения между мужем и женой все же разрушатся, то гораздо меньше будет вероятность того, что отец вдруг забудет своих детей или мать захочет вычеркнуть отца из их жизни, ведь он так облегчает ей задачи воспитания! Наконец новое самопонимание полов по отношению к детям может что-то изменить и в том, что сегодня 90 % детей живут со своими матерями даже тогда, когда отношения ребенка с матерью и отцом одинаково интенсивны. И матери не подвергались бы общественному осуждению, если ребенок живет с отцом, не говоря уже о том, что дети в этих условиях общей кооперации чувствовали бы себя намного увереннее.

Мы подошли к третьему общественному фактору. Представим себе общество, где развод не означал бы для женщины снижение материального и социального уровня, а кроме того, женщины, в том числе одинокие матери, имели бы, в зависимости от своей квалификации и наличия рабочих мест, те же шансы, что и мужчины. Насколько меньше было бы тогда забот и унижений! И насколько больше времени и сил оставалось бы у этих женщин, чтобы по-настоящему посвятить себя детям в столь трудной ситуации развода.

Много говорится и пишется об общественном осуждении развода, которое так травматически воздействует на детей. Но в страдании детей повинны не постоянно порицающийся «распад семьи» и не «эгоистическое стремление к самоутверждению», чаще всего со стороны женщины. (Не следовало бы забывать, что столь «святая» идея «комплектной» семьи в свое время оказалась весьма пригодной для пропаганды фашизма, а также для идеологизации страшнейших в истории человечества двух войн[72]. Кроме того, историю развития института семьи, как и любую другую историю, невозможно повернуть вспять.) Ближайшее рассмотрение факторов, которые осложняют родителям разрешение супружеских конфликтов без того, чтобы дети не платили за это нарушениями своего развития, показывает, что общественная проблема заключается, прежде всего, в отсутствии достаточной социально-политической профилактики, что «вина» лежит именно на обществе, в котором на политической шкале ценностей (куда относится и распределение финансовых ресурсов) благополучие отдельной личности, и прежде всего женского и детского «меньшинства»[73], стоит где-то совсем на отшибе.

Профессиональные помощники должны работать над изменениями в переживаниях и поведении конкретных матерей, отцов и детей. Но практически целесообразно, как я думаю, указать также и на общественные детерминанты этих переживаний и этого поведения, а следовательно, отдавать себе отчет в том, что, во-первых, общественные условия относятся к жизненной реальности и поэтому должны стать важной частью наших консультативных бесед. Я думаю, например, о матери, которая на протяжении месяцев после развода упрекает себя в том, что она эмоционально вымотана и поэтому не в состоянии спокойно и терпеливо общаться со своими детьми. Каким облегчением для ее душевного самочувствия могут оказаться слова о том, что она объективно не может быть идеальной матерью, когда сама находится в столь трудном материальном и социальном положении! Такое проявление сочувствия в сочетании с позитивным воздействием личности консультанта нередко (в моей практике) приводит к тому, что мать мужественно говорит себе: «Но я постараюсь!». А ведь минуту назад она была в полном отчаянии от собственной несостоятельности. В нашей психоаналитической работе мы обычно даем пациентам понять и долю их собственной вины в их трудностях. Однако часто бывает необходимо, как раз наоборот, показать им, что некоторые из их трудностей проистекают не по их вине и не от их неумения.

Во-вторых, изучение общественных факторов дает нам возможность применять свои знания на практике, а именно тогда, когда мы видим, что конкретные трудности в данном случае связаны с теми представлениями или ожиданиями родителей по отношению к партнеру, детям или к себе самому, которые смело можно назвать нереальными[74].

И, в-третьих, общественно-политическая рефлексия должна постоянно напоминать нам о том, что это наш долг перед нашими детьми – неустанно бороться, на открытом политическом поле, за улучшение (или, как минимум, против ухудшения) социальных условий их будущего.