После сеанса

После сеанса

Фауст.

— В придачу ко всему ты и шпион?

Мефистофель.

— Я не всеведущ, я лишь искушен.

Человек и письмо Чего мы от себя хотим • Собака, которую зовут Исключение

— Алло. Извините, я вас, кажется, разбудил. Извините, доктор. Я хотел задать только один вопрос…

Это надо объяснить сразу. Люди звонят тебе рано утром, потому что иначе им трудно тебя поймать. Встречают и провожают на улице, подходят в кино, в театре, на выставках, в ресторанах, в частных домах, во время прогулок и в местах общего пользования. «Ах, как чудесно, что я вас встретил, вы уж извините, я как раз хотел пару вопросов насчет дочки… Ничего-ничего, я подожду…»

Все в порядке, говоришь ты себе, все так и должно быть. Никто из этих людей не обязан знать, что он не один на свете и что в сутках только 24 часа. Ситуация, знакомая всякому, имеющему дело с человеческими потребностями. Разумеется, ты имеешь право ограничить рабочий день и дать понять, что график твой уплотнен; ты можешь деликатно объяснить, что ты тоже… Чтобы с каждым оставаться достаточно свежим…

— Я ждала этого разговора целую вечность, но когда вы взглянули на часы…

Часы во время психотерапевтического приема нужно держать перед собой так, чтобы взгляд мог упасть на них незаметно.

С некоторых пор, выходя из дома, ты ежедневно вынимаешь из почтового ящика толстую пачку писем и прочитываешь, что успеваешь, в метро, в автобусе или в такси. Кладешь на стол в надежде между приемами и сеансами успеть пробежать еще пару строчек, а может быть, исхитриться что-то и черкнуть. В перерыве, за чашкой чаю — еще, по дороге домой — еще. Письма постепенно заселяют твой дом: занимают стеллажи, ящики и другие поверхности и помещения. Обедаешь с письмами вприкуску, ложишься спать с письмами в обнимку.

«…но в вашей книге разобраться я не смогла, тем более, что она была у меня в руках только один день, и 56 страниц кем-то выдрано… Совершенно не владею собой, совсем одинока… А тут еще эта проклятая щитовидная железа… Вам пишут, наверное, очень многие, но поймите, мне не к кому больше обратиться…»

А. И-ва, инженер.

«…и еще расскажите мне про гипноз, про систему йогов, про борьбу самбо и каратэ. Я буду очень ждать.»

Витя М., ученик 6-го класса.

«…в редакции мне ваш адрес не дали, в связи с чем произошел очередной сердечный приступ. Как же добиться вашего приема? Я приезжий, в Москве у меня много родственников, все больные и занятые…»

Н. Г., пенсионер, инвалид II группы.

«…два года тому назад вы любезно разрешили мне написать вам о своей жизни. Все это время ежедневно стучала на машинке, сегодня закончила, ровно на пятисотой странице. Правда, за это время случилось много других событий, так что придется, наверное, писать продолжение. Сообщите, пожалуйста, когда и где…»

Е. Т., научный работник.

«…поймите, если состояние моей жены… Трое ребят… Ваше слово…»

В. С, рабочий.

«…наконец-то сумел раздобыть ваш адрес. В июле меня отпустят в недельный отпуск, уже договорился, лечу к вам из далекого Забайкалья. Не будете ли вы так любезны заблаговременно заказать мне номер в гостинице, чтобы мне не пришлось затруднять вас ночевкой…»

Б. Г., геолог.

«…вы моя последняя надежда. Если вы мне не поможете…»

Подпись неразборчива.

Протестую. Последняя надежда? Да почему же? Есть врачи и опытнее, и умнее… И сколько же раз я не смог помочь — не понял, не потянул, — а другой смог; и как часто оказывается, что все не так уж страшно, просто истерика, и как же быть с вашей ночевкой, уважаемый гражданин, и при чем тут каратэ, милый мой мальчик… И сколько раз, не дождавшись письма… Надежда не бывает последней.