2. Рыба

213 Начав наше обсуждение средневекового символизма рыбы, мы пока что успели уделить внимание "рыбе" (медузе) только по названию и не приняли во внимание тот факт, что в зоологическом смысле медуза — вовсе не рыба, и что (еще важнее) даже по внешней форме она от рыбы отличается. Наше внимание попросту было привлечено описанием "круглой рыбы". Но в Средние века все обстояло не так уж однозначно: у нас имеется свидетельство адепта, жившего в XVI веке — Теобальда из Хогелан-да. Это свидетельство показывает, что он, по крайней мере, понимал под рыбой" именно настоящую рыбу. Перечисляя многочисленные синонимы для обозначения тинктуры, он замечает: "И еще, ее сравнивают с рыбами. Поэтому, Мунд говорит в Turba: "Возьми одну часть рыбьей желчи и одну часть телячьей мочи", и т.д. И в "Aenigmata sapienctum" говорится: " В нашем море водится небольшая круглая рыба, лишенная костей и лап [cruribus]".[423] Поскольку желчь, упомянутая в приводимой цитате, может принадлежать лишь настоящей рыбе, очевидно, Хогеланд решил, что "небольшая круглая рыба" — действительно рыба; а поскольку представить себе рыбу без костей как-то еще возможно, но без шкуры или иного покрова — никак нельзя, непонятное "corticibus" оригинала[424] превратилось у него в "cruribus" ("лапы"). Конечно же, лапы у рыбы точно так же отсутствуют. Однако данный пассаж из текста XVI века доказывает, что "небольшая круглая рыба" в "Aenigmata" понималась алхимической традицией как рыба, а не как медуза. Особого рода округлая прозрачная рыба, лишенная "cortices", описана в Cyranides; "Кинедова рыба" обитает в море у берегов Сирии, Палестины и Ливии; это "piscicutus rotundus" (круглая рыбка) длиной в шесть пальцев. У нее имеется два камешка в голове и еще один — в третьем хвостовом позвонке (spondilo), или хорде. Последний камень наделен особой силой и применяется для изготовления любовного напитка.[425] Кинедов камень практически неизвестен, ибо встречается крайне редко. Он еще именуется "opsianus",[426] что толкуют как "serotinus" ("поздно вырастающий") и "tar-dus" ("медленный, задерживающийся"). Принадлежит он Сатурну. "Камень этот — двойственный или парный; один из пары темен и черен, второй же, хотя и черен, блестит и сверкает, как зеркало".[427] Это — камень, который многие ищут, но не находят: ибо сей камень принадлежит дракону (dracontius lapis) [428]

214 Единственное, что можно с уверенностью извлечь из приведенного запутанного описания — то, что животное, о коем идет речь, должно быть позвоночным, а потому оно, предположительно, настоящая рыба. Неясно, на каком именно основании она именуется "круглой". Очевидно, эта рыба носит прежде всего мифологический характер, поскольку говорится, что она содержит драконов камень. Камень этот был известен Плинию,[429] а также средневековым алхимикам, называвшим его draconites, dracontias или drachates.[430] Он считался драгоценным камнем, который можно добыть, отрубив голову спящему дракону. Однако драгоценным камнем он становится, лишь если внутри его остается частица души дракона,[431] та "ненависть чудовища, каковую оно ощущает, умирая". Камень имеет белый цвет и является сильным противоядием. В тексте говорится, что хотя драконы в наши дни перевелись, драконит иногда можно обнаружить в головах водяных змей. Руланд утверждает, что видел такие камни синего либо черного цвета.

215 Кинедов камень обладает двойственной природой, хотя из текста не совсем ясно, какой.[432] Можно высказать догадку, что двойная природа первоначально состояла в наличии белой и черной разновидностей, и что переписчик, будучи озадачен противоречием, вставил в текст слова "niger quidem" ("хотя и черен"). Однако Руланд определенно подчеркивает "белый цвет драконита".[433] Пролить свет на данную дилемму может сродство этого камня с Сатурном. Сатурн, астрологическая "звезда солнца", в алхимии считается черным; он даже получает название "sol niger" (черное солнце) и, в качестве сокровенной субстанции,[434] наделяется двойной природой: снаружи он черен, как свинец, изнутри же бел. Иоганн Грассей приводит точку зрения монаха-августинианца Дегенхарда относительно свинца: свинец Философов, именуемый "свинцом воздуха" (Pb aeris), содержит "сверкающего белого голубя", называемого "солью металлов".[435] Виженер уверяет, что свинец, "самое матовое из всех веществ", можно превратить в "гиацинт", а затем снова в свинец.[436] Ртуть, по словам Милия,[437] происходит от "сердца Сатурна"; она, фактически, и есть Сатурн, поскольку блестящая серебристая поверхность ртути контрастирует с "чернотой "свинца. "Сверкающая" вода,[438] источаемая растением Са-турнией, по словам сэра Джорджа Рипли, — "совершеннейшая вода и цвет мира".[439] Глубокую древность этого представления мы можем оценить на основании замечания Ипполита о том, что Кронос (Сатурн) есть "всеразрушающая сила цвета воды".

216 Ввиду всего сказанного, двойственная природа Кинедова камня может означать полярность и соединение противоположностей — именно то, что придает lapis philosophorum его особую значимость в качестве символа единения,[440] а тем самым — и его магические, божественные свойства. Интересующий нас драконит также наделен экстраординарной силой ("potentissimus valde"), что делает его весьма подходящим для роли "лигатуры Афродиты", то есть приворотного зелья. Зелье создает принуждение, подавляющее сознание и волю жертвы: околдованный подпадает под действие чужой воли, оказывающейся сильнее, чем его эго. Единственным сопоставимым с этим эффектом, имеющим психологическое подтверждение, представляется действие бессознательных содержаний, своей принудительной силой демонстрирующих сродство с целостностью человека или зависимость от нее, то есть связь с самостью и ее "кармическими" функциями.[441] Мы уже имели возможность убедиться, что алхимический символ рыбы, в конечном счете, указывает на архетип порядка величины самости. Поэтому нас не должно удивлять, что принцип "внешней непривлекательности", применяемый к свинцу и к lapis, применяется и к Христу. То же, что говорится о lapis, сказано о Христе Ефремом Сирином (ум. в 373 г.): "Он облачен в образы, он — носитель символов... Его сокровище спрятано и ценится мало, но когда оно будет извлечено, окажется дивным на вид".[442]

217 В трактате анонимного французского автора XVII века[443] наш странный гибрид — "круглая рыба" — наконец превращается в настоящее позвоночное, известное зоологии: это "Echeneis remora", обыкновенная ремора, или рыба-прилипала. Она относится к семейству скумбриевых; отличительной ее чертой является большая плоская овальная присоска в верхней части головы, на месте спинного плавника. С помощью присоски рыба прикрепляется к более крупной рыбе либо к днищу корабля, и таким способом перемещается по миру.

218 Об этой рыбе в тексте сказано следующее:

"Ибо для приготовления Философского деяния мы берем не что иное, как малую рыбку Echeneis, у коей нет ни крови, ни колючих костей, обитает же она в глубокой срединной части великого вселенского моря. Рыбка сия весьма мала, живет уединенно, вид имеет лишь ей одной присущий; однако море велико и обширно, а потому поймать ее не могут те, кто не знает, в какой части света она обитает. Верь мне, что вправду тот, кто, по словам Теофраста, не познал сполна искусство, коим можно свести луну с неба на землю и превратить ее в воду, а затем в землю, никогда не отыщет вещество, необходимое для камня мудрецов Л ибо одно не менее трудно, чем другое. Тем не менее, мы, как бы шепнув нечто на ухо верному другу, сообщаем ему сей потаенный секрет мудрецов: как можно легко и быстро изловить природным способом сию малую рыбку, именуемую Реморой, умеющую чадержииать корабли в великом море океана (каковой есть дух мира); ie же, кто не япляется сынами нашего искусства, в неведении пребыиакп и не знают тех сокровищ, что самою природою сокрыты в драгоценнейшей небесной Воде Жизни моря нашего. Но дабы я мог явить тебе ясный снег нашего единственного в своем роде вещества, нашей целинной почвы, и преподать тебе, каким путем ты обретешь высочайшее искусство сынов мудрости, должен я буду сперва сообщить тебе о магните мудрецов, имеющем силу притягивать малую рыбку, именуемую Echeneis или Ремора, из средины нашего моря и из глубины его. Если поймана она в согласии с природой, то естественным путем преобразуется сначала в воду, затем в землю. Последняя же, будучи должным образом приготовлена сообразно секретам искусства мудрецов, имеет силу разлагать все твердые тела и делать их летучими, и очищать все, что отравлено, и многое другое".[444]

219 Из этого текста мы узнаем, что если рыбу, о которой идет речь, вообще где-либо можно найти, то — только в центре океана. Но океан есть "дух мира". Наш текст, как демонстрирует вышеприведенный образчик, написан в то время, когда алхимия уже почти совсем отказалась от лабораторного труда и все больше превращалась в разновидность философии. Для алхимика, жившего в начале XVII в., "дух мира" был бы несколько необычным термином, поскольку тогда была "anima mundr. Мировая душа или, в данном случае, мировой дух представляет собой проекцию бессознательного; не существует методов или приспособлений, которые обеспечивали бы объективный опыт подобного рода и тем самым объективно подтверждали бы одушевленность мира. Представление о ней — не что иное, как аналогия с одушевляющим началом в человеке, движущим его мыслями и актами познания. "Душа" и "дух", или психе как таковая, есть нечто само по себе целиком бессознательное. Если предполагается, что "душа" находится где-то вовне, она не может быть ничем, кроме проекции бессознательного. Это может означать как много, так и мало, в зависимости от того, как вы на это смотрите. Во всяком случае, мы знаем, что в алхимии "наше море" выступает символом бессознательного в целом, почти как в сновидениях. Мельчайшая рыбка, живущая в центре вселенского моря, тем не менее обладает способностью останавливать даже самые большие корабли. На основании описания Eche-neis становится очевидно, что автор был знаком с "pisciculus rotundus ossibus et corticibus carens" из "Aenigmata". Наша интерпретация круглой рыбы как самости, соответственно, может быть распространена и на Echeneh. Символ самости предстает здесь "мельчайшей" рыбкой в обширном океане бессознательного, подобно человеку наедине с мирским морем. Символизация самости посредством рыбы характеризует ее, [самость] в данном состоянии, как содержимое бессознательного. Не было бы никакой надежды поймать это неприметное создание, если бы внутри сознательного субъекта не существовал "магнит мудрецов". "Магнит" этот, очевидно, представляет собой что-то, что учитель способен преподать ученику; это — "теория", единственное, чем адепт может надежно обладать и из чего он может исходить. Ибо все еще надо натнрпта materia, и единственное, что ему в этом поможет — "секрет искусства мудрецов", теория, поддающаяся передаче.

220 Это подтверждает Бернард Тревизанский (1406 — 1490) в своем трактате "De secretissimo philosophorum opere chemico" (о потаенном химическом делании философов): именно речи Парменида в turba впервые освободили его от заблуждения и навели на правильный путь.[445] Но Парменид говорит то же, что и Ариелей[446] в Turba: "Природа улучшается не иначе, как собственной природой",[447] и Бернард в подтверждение добавляет: "Таким образом, нашу материю можно улучшить лишь ею же самой". Теория Парменида помогла Бернарду выйти на правильный путь после долгого и бесплодного лабораторного труда; согласно легенде, ему даже удалось получить философский камень. Относительно теории он, по всей очевидности, придерживается мнения, выраженного вышеприведенной сентенцией о том, что "природа"[448] может улучшиться или освободиться от ошибки лишь посредством себя самой. Та же идея отражена часто повторяющимся в других трактатах предупреждением: не следует примешивать ничего извне к содержимому герметического сосуда, ибо lapis "имеет в себе все, что ему нужно".[449]

221 Вероятнее всего, алхимики не всегда осознавали, что именно они пишут; иначе их должны были бы шокировать их же собственные чудовищные высказывания, признаков чего в литературе не наблюдается. Кто имеет в себе все, в чем нуждается? Даже самый одинокий метеор вращается вокруг какого-нибудь отдаленного солнца либо нехотя втягивается в скопление своих собратьев-метеоров. Все поддерживается чем-нибудь другим. По определению, лишь абсолютная целостность содержит все в себе, и ни потребность, ни принуждение не привязывакл ее к чему-либо внешнему. Несомненно, это — то же самое, что идея абсолютного Бога, объемлющего все сущее. Но кто из нас сумел бы сам себя вытащить из болота за волосы? Кто из нас способен самосовершенствоваться в полной изоляции? Даже святой отшельник, ушедший вглубь пустыни на три дня пути, не только нуждается в еде и питье, но и ощущает себя крайне, просто устрашающе зависимым от постоянного присутствия Бога.[450] И лишь абсолютная целостность способна самообновляться и самопорождаться наново, исходя лишь из себя самой.

222 Что же тогда шепчет один адепт на ухо другому, боязливо озираясь, дабы никто не предал их и даже не догадался об их секрете? Не что иное, как следующее: с помощью их учения Единый и Всецелый, Величайший в облике Наименьшего, сам Бог в своем вечном пламени может быть изловлен, подобно рыбе в глубоком море. Более того, он может быть "извлечен из глубин" посредством евхаристического акта интеграции (который ацтеки называли teoqualo, "поедание Бога")[451] и инкорпорирован в человеческое тело.

223 Изложенное здесь учение и есть тайный "магнит искусства", с помощью которого ремора ("малая длиной/могучая силой") останавливает посреди моря горделивые фрегаты. Такое приключение случилось с квинкверемой императора Калигулы "в наши дни", как говорит Плиний в посвященном этому событию интересном и поучительном пассаже. Небольшая рыбка, длиной всего лишь полфута, прочно присосалась к корабельному рулю на обратном пути из Стуры в Энтий; корабль остановился. Когда Калигула возвращался в Рим после этой поездки, он был убит своими же солдатами. Так Echeneis предрекла будущее, что и подчеркивает Плиний. То же самое эта рыбка проделала с Марком Антонием перед корабельным сражением с Августом, в результате которого Антоний погиб. Плиний не может надивиться таинственным способностям Echeneis. Его изумление, очевидно, впечатлило алхимиков настолько, что они отождествили "круглую рыбу нашего моря" с реморой, и последняя стала символизировать ту малость в обширном пространстве бессознательного, которая наделена столь фатальным значением: самость, атман, "меньший меньшего и более великий, чем великое".

224 Алхимический символ рыбы Echeneis явственно восходит к Плинию. Но рыбы изобилуют также и в сочинениях сэра Джорджа Рипли.[452] Более того, они выступают здесь в своей "мессианской" роли: они, действуя вместе с птицами, приносят камень, совсем как в Оксиринхских речениях Христа[453] "птицы небесные и рыбы морские и все сущее на земле и под землей" указывают путь к царствию небесному (мотив "животных-помощников"). Находящиеся среди символов Ламбпринка[454] зодиакальные рыбы, движущиеся в противоположных направлениях, символизируют сокровенную субстанцию. Все эти териоморфные образы — не более чем визуализация бессознательной самости, проявляющей себя в виде "животных" импульсов. Некоторые из них могут быть приписаны известным инстинктам, но в большинстве своем они состоят из твердых ощущений, верований, побуждений, фобий, зачастую направленных прямо противоположно так называемым биологическим инстинктам, но совсем не обязательно патологических на этом основании. Целостность по необходимости парадоксальна в своих проявлениях, и как две рыбы, движущиеся в противоположных направлениях, так и помощь со стороны птиц и рыб представляют собой поучительную иллюстрацию такого ее свойства.[455] Из атрибутов сокровенной субстанции можно заключить, что она соотносится с самостью; с нею же связано и "царствие небесное" (или предполагаемый "град") Оксиринхских речений.