3

306 Дабы сделать изложение более полным, я хотел бы упомянуть некоторые из гностических символов универсальной "Основы" или сокровенной тайны, в особенности те, что являются синонимами "Основы". Психология рассматривает идею основы в качестве образа бессознательной почвы, порождающей сознание. Важнейший из таких образов — фигура демиурга. Гностики располагали обширным набором символов источника происхождения, центра бытия, Творца и божественной субстанции, сокрытой в твари. Чтобы не запутаться в этом богатстве образов, читателю необходимо помнить, что каждый новый образ попросту представляет собой иной аспект божественной мистерии, имманентно присущей всему сотворенному. Мой перечень гностических символов — всего лишь расширенная разработка одной и той же трансцендентальной идеи, которая сама по себе настолько обширна и с таким трудом поддается визуализации, что для выявления различных ее аспектов требуется множество разных способов выражения.

307 Согласно Иринею, гностики утверждали, что София репрезентирует мир Огдоады,[584] представляющей собой двойную тетраду. Она, в облике голубя, спустилась на воду и породила Сатурна, который идентичен Яхве. Мы уже упоминали, что Сатурн — это "второе солнце", sol niger алхимии. Здесь он — primus Antropus (первый человек). Он создал первого человека, способного только ползать, как червь.[585] У наассенов демиург Есалдай, "огненный бог, четвертый по порядку", противопоставляется Триаде, состоящей из Отца, Матери и Сына. Наивысшим здесь является Отец, Архантропос, лишенный свойств, именуемый высшим Адамом. В различных системах место Про-тантропоса занимает София.[586] Епифаний упоминает учение эбионитов, согласно коему первоначальный человек Адам идентичен Христу.[587] У Теодора Бар-куни первоначальный че-ловнек — не что иное, как пять элементов (4 + I).[588] В "Деяниях Фомы" дракон говорит о самом себе: "Я есмь сын... того, кто ударом поразил четверых братьев, стоявших прямо".[589]

308 Изначальный образ кватерниона срастается у гностиков с фигурой демиурга или Антропоса. Демиург как бы оказывается жертвой собственного акта творения, ибо спустившись в Физис (природа), он попал в плен ее объятий. [590] Образ anima mundi, или первоначального Человека, латентно пребывающей во тьме материи, выражает присутствие транссознательного центра, который, по причине кругообразного, четверичного его характера, следует рассматривать как символ целостности. Мы можем (с должными предосторожностями) предполагать, что имеется в виду некий род психической полноты (например, сознание + бессознательное), хотя история символов показывает, что целостность такого рода всегда использовалась в качестве образа Бога. Как я уже говорил, психология не уполномочена высказывать метафизические утверждения. Она может установить лишь то, что символизм психической целостности совпадает с образом Бога, но никак не сможет доказать, ни что образ Бога и есть Бог, ни что самость занимает место Бога.

309 Указанное выше совпадение очень явственно проступает в древнеегипетских прзднествах Хеб-Сед, которые Колин Кем-пбелл описывает так:

"Царь выходит из помещения, именуемого святилищем, а затем поднимается в павильон, открытый с четырех сторон; к этому павильону ведут четыре лестницы. Царь, несущий знаки Осириса, занимает место на троне и последовательно обращается к четырем сторонам света... Это — своего рода второе возведение на престол... и иногда царь ведет себя как жрец, принося жертвы самому себе. Последнее действие можно считать кульминацией обожествления царя"[591]

310 Всякая царская власть укоренена в подобной психологии, следовательно, для анонимного, рядового индивида всякий царь несет в себе символ самости. Все его регалии — корона, мантия, держава, скипетр, орденские знаки в виде звезд, и т.д. — преподносят его в качестве космического Антропоса, не только порождающего мир, но и самого являющегося миром. Он есть homo maximus (наибольший человек), впоследствии вновь встречаемый нами в спекуляциях Сведенборга. Гностики также всегда старались наделить это существо видимой формой и подобающим концептуальным облачением, ибо подозревали, что именно в нем заключена матрица сознания, его организующий принцип. По словам "фригийцев" (наассенов), передаваемым Ипполитом,[592] он - "неделимая точка", то "горчичное зерно", что вырастает в царство Божье. Точка эта "присутствует в теле". Однако, знают о ней лишь пневматические "духовные" люди, противопоставляемые душевным и материальным людям. Она есть речь Бога (sermo Dei), а также "матрица Эонов, Сил, Ума, Богов, Ангелов и Духов-посланцев, Бытия и Небытия, Рожденного и Нерожденного, Непостижимого Постижимого, Лет, Месяцев, Дней, Часов..." Эта точка, "будучи ничем и состоя из ничего", становится "определенной величиной, непостижимой для мысли". Ипполит обвиняет наассенов в том, что их мысль синкретически смешивает все со всем: очевидно, он не в силах понять, как точка, "выраженная в словах Бога", может обладать человеческой формой. Он сетует на то, что наассены именуют соответствующий образ "Аттисом, имеющим многие формы", погибающим молодым сыном Великой Матери, или же — как в цитируемом Ипполитом гимне — то катефес; акооаца' Реас;, "темной молвой Реи". Синонимы этого названия в гимне — Адонис, Осирис, Адам, Корибант, Пан, Вакх, а также, "пастырь белых звезд".

311 Сами нааасены считали своим главным божеством змею Наас, и поясняли, что она есть "влажная субстанция", в согласии с Фалесом Милетским, утверждавшим, что вода является первоначальной субстанцией, от которой зависит все живое. Точно так же, все живые существа зависят от Наас: "она, подобно рогу однорогого быка, содержит в себе красоту всех вещей". Она "проникает повсюду, как вода, текущая из Эдема и разделяющаяся на четыре источника". "Этим Эдемом, как они говорят, является мозг". Три из райских рек — сенсорные функции (Писон = зрение, Тихон = Слух, Тигр = обоняние), четвертая же, Евфрат — это уста, "место молитвы и вход для пищи". В своем качестве четвертой функции, уста имеют двойственное значение:[593] с одной стороны, они означают чисто материальное питание тела, с другой же, они "веселят,[594] питают и формируют духовного, совершенного человека"[595] "Четвертое" есть нечто особое, амбивалентное, некий "даймонион". Подходящим примером здесь может служить текст Даниила, 3, 24 сл., где к трем мужам в огненной печи присоединяется четвертый, подобный "сыну Божию".

312 Вода Евфрата представляет собой "воду, которая над твердью", "воду живую, о которой говорил Спаситель"[596], обладающую, как мы видели, магнетическими свойствами. Это — чудесная вода, дающая оливе масло, а виноградной лозе — вино. "Сей человек, — говорит Ипполит, как бы продолжая рассуждать о воде Евфрата, — лишен почитания в мире".[597] Здесь содержится намек на совершенного человека. В самом деле, вода, о которой идет речь, и есть "совершенный человек", Слово, ниспосланное Богом. "Из живой воды духовные люди выбирают то, что им принадлежит".[598] Ибо всякая природа, будучи погружена в эту воду, "отбирает собственные субстанции... и из этой воды в каждую природу переходит то, что подобает ей".[599] Вода или — как мы могли бы сказать — Христос, есть своего рода панспермия, матрица всех возможностей, из коей луеоцепякос; выбирает свою "Особ", идиосинкразию[600] "спешащую к нему [быстрее], чем железо к магниту". Но "духовные" люди обретают подобающую им природу, входя через "истинную дверь", каковая есть Иисус Макариос ("благословенный"), и тем самым получая знание о собственной целостности, то есть о довершенном до полноты человеке. Этот человек, не почитаемый в мире, очевидно, — внутренний, духовный человек, становящийся осознаваемым для тех, кто входит внутрь через Христа, являющегося вратами жизни, и кто оказывается просветлен им. Здесь смешиваются два образа: представление о "тесных вратах"[601] и образ из Иоанна, 14, 6: "Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня".[602] Эти образы репрезентируют процесс интеграции, характерный для психологической индивидуации. Водный символ в том виде, в каком он здесь сформулирован, постоянно сращивается с Христом, а Христос — с внутренним человеком. Мне кажется, это — не путаница в мыслях, но, напротив, психологически верная передача фактов, поскольку Христос в своем качестве "Слова" и в самом деле выступает "живой водой" и, в то же время, символом внутреннего "завершенного" человека, то есть самости.

313 По мнению наассенов, универсальной "Основой" является Первоначальный Человек, Адам, и его познание рассматривается как начало совершенствования и мостик к познанию Бога,[603] Он - одновременно и мужское и женское: от него происходит "отец и мать";[604] он состоит из трех частей: разумного (voepov), психического и земного (xoikov). Эти три начала "сошлись внизу в едином человеке, Иисусе", и "три человека эти стали говорить вместе, обращаясь каждый от своей собственной субстанции к ней же", то есть от разумного — к разумному, и т.д. Посредством данной доктрины, Иисус оказывается соотнесен с Первоначальным Человеком (Христос как второй Адам). Его душа "составлена из трех частей и (тем не менее) едина" — то есть не что иное, как Троица.[605] В качестве примеров Первоначального Человека в тексте упоминаются Кабир[606] и Оаннес. Второй из них наделен душой, способной страдать, а потому "образ великого, прекраснейшего, совершенного человека, униженного до положения раба", может подвергнуться наказанию. Он представляет собой "благословенную природу, одновременно сокрытую и явленную, всего, что уже пришло к бытию и что когда-либо будет", царствие небесное, искать коего следует внутри человека", даже "в семилетних детях".[607] Ибо наассены, по словам Ипполита, помещают "порождающую природу Целого в порождающем семени".[608] При поверхностном подходе это выглядит как начатки "сексуальной теории" основной психической субстанции, напоминающие некоторые современные построения того же типа. Однако не следует пренебрегать тем фактом, что способность человека к размножению на самом деле — лишь особый случай "порождающей природы Целого". "Она для них — это скрытый мистический Логос", уподобляемый в следующем далее тексте фаллосу Осириса — "Осириса же они называют водой". Хотя субстанция указанного семени является причиной всех вещей, она не входит в их природу. Посему, они говорят: "Я становлюсь, чем захочу, и я есть то, что я есть". Ибо тот, кто приводит все в движение, сам недвижим. "Они говорят, что благ лишь он один"[609]. Еще одним синонимом здесь выступает итифаллический Гермес Киллений. "Ибо они говорят, что Гермес — не что иное, как Логос, проясняющий и упорядочивающий все, что было, есть и будет". Именно поэтому он почитается в облике фаллоса, ибо, подобно мужскому члену, он "наделен стремлением к подъему снизу вверх".[610]