Глава 10 . ШКОЛА
Глава 10 . ШКОЛА
Ребенок в обычной семье, находящийся под организующим давлением родителей, в той или иной степени привыкает к систематическим усилиям, послушанию, ритму. У детей-сирот, попавших в Китеж, нет ни привычки учиться (я бы даже сказал: нет рефлекса), ни понимания, зачем это нужно. Дело не обязательно в том, что у них плохо работают мозги. Школа предстает перед ними, как орган насилия, а опыт их «свободной» жизни учит избегать насилия любыми путями. Бывшие беспризорники не видят в учебе никакого смысла, а они, привыкшие бороться за выживание на улице, не могут позволить себе впустую растрачивать силы и время.
Самое интересное, что по большому счету они правы! Выпускник одиннадцатого класса может знать проблематику «Евгения Онегина», но оказаться неспособным построить семейные отношения. А познания из области древней истории далеко не всем помогли найти высокооплачиваемую работу.
Все это не для сирот. Они просто не могут играть по цивилизованным правилам. Все свободное пространство их сознания съедено воспоминаниями о прошлом, страхом перед учителем, ощущением своей неадекватности, обиды на мир и так далее.
Вспомните, каких неимоверных усилий требует от вас самих попытка переключиться после неприятностей на работе на милую воркотню супруги. Что уж говорить про ребенка. Он находится во власти образов, которые выдает ему подсознание, реагирующее на текущие реальные и воображаемые жизненные проблемы.
Представьте, что вы лежите в окопе под бомбами, а кто-то пытается втолковать вам про зиготы или косинусы. Многое из услышанного имеет шанс осесть в вашей памяти?
У них нет интереса к накоплению знаний, потому что этот мучительный процесс не доставляет им удовольствия. Научатся — будет и радость. Но на первых порах они испытывают только страх и бессилие. А кому из нас нравится чувствовать свое бессилие?
Ребенок слушает учителя, но для того чтобы хоть что-нибудь запомнить, нужна концентрация. А у того, кто недавно потерял родителей или был вынужден бороться за существование с самого раннего детства, сознание заполнено переживаниями прошлой боли, фантастическими планами о том, как отомстить, разбогатеть или просто убежать. И на это уходит часть той энергии, которая могла бы помочь концентрации на уроках и увеличению объема памяти.
Дети в кризисных ситуациях, неважно, из благополучных семей или из детских домов, одинаково плохо усваивают новый материал, часто не любят читать. Что бы там ни рассказывал учитель, куда приятнее думать о своем. И сидят дети с широко открытыми глазами, но в пространстве каждого индивидуального сознания клубятся обрывки снов и мечтаний. Их внутреннее зрение прокручивает совсем иные фильмы. И эти картинки в сознании для ребенка куда реальнее и красочнее, чем все, что происходит вокруг.
Наше сознание отбирает в окружающей реальности, прежде всего то, что узнаваемо или имеет связь с освоенным ранее, словно дополняя кусочками мозаики почти законченную картину. А у наших детей-сирот в первые годы жизни не было нормального доступа к информации. Поэтому, они, как правило, не понимают ни того, что написано в учебнике, ни того, что объясняет учитель. Они не имеют образов для тех слов, которые слышат.
Не их вина, что в первые годы жизни эти дети не смогли накопить достаточного количества образов и фактов, которые обычные дети впитывают как бы между делом, стихийно, просто в результате общения с родителями. Крупицы этой информации поступают в сознание ребенка бесконечным потоком, перепроверяются вопросами к родителям, подкрепляются повторением, образами из журналов и фильмов. Совсем иной поток информации получает ребенок спивающихся родителей. Как правило, телевизор продается одним их первых, журналы не покупаются, а в редких разговорах пьяных родителей нет образов, необходимых для построения яркой и привлекательной картины мира.
Страх перед будущим и воспоминания о пережитой боли, физической или душевной, прежде всего поражают наиболее доступную для воздействия эмоциональную сферу. Можно предположить, что эмоциональная бедность многих детей связана именно с тем, что в раннем детстве, когда заполнялся соответствующий слой программы, чувства не были названы.
Приходится первоклашек, а иногда и пятиклассников учить распознавать в себе и других проявление различных эмоции. Потом приучать их контролировать. В широком смысле — любить и понимать себя.
Если эмоциональная сфера не проработана, в дальнейшем торможение охватывает и сферу интеллектуального развития. Начинается отставание в старших классах.
Из признания шестнадцатилетнего
Ты вообще-то любил своих родителей.
Не знаю, то есть я не знаю, что значит любить. Бабушка меня баловала, была доброй, блины пекла, а, от отца с матерью можно было схлопотать, если не вовремя подойти. Ну, игрушки дарили.
Дни рождения мне роскошные закатывали. Но я не знаю, любили они или нет. Я и сейчас не знаю, что такое любовь. Сижу на уроках и думаю — может, я какой-то не такой.
И дело не только в эмоциях. Если какие-то значимые для нашей культуры образы не попадают в программу вовремя, они оказываются вне целостной структуры, связывающей цепочки смыслов в единый ОБРАЗ МИРА. Новый опыт формирует через некоторое время новый слой, оставляя незаполненным внутренний сектор, словно образовывая в сознании, как и в языке, лакуны. Разумеется, личность приспосабливается обходиться без этих образов, как правило, не замечая мертвых зон в своем сознании.
Вот только такому ребенку уже никогда не понять Чехова и Толстого, не уловить смысла революций и либеральных реформ. Личность как бы вычеркивается из полноценной общественной жизни.
Еще раз отмечу, что количеством слов, кодирующих образы, и определяется качество программы, которая закладывается в сознании, глубина мышления ребенка и умение чувствовать. Уже в школьном возрасте у детей с большим количеством лакун появляются проблемы при чтении учебников и художественной литературы. Про таких детей учителя говорят, что они не ухватывают смысла прочитанного.
Большинство детей, попавших к нам из детских домов, не знали значения многих слов. Например, слова «оторопеть», «завороженный» не давали девочке-второкласснице понять смысла рассказа, делая чтение тяжелым и неинтересным. Мальчик-восьмиклассник, уже пытающийся ухаживать за девушкой, внезапно почувствовал, что не знает значения слов «грация», «обаяние», «гармония». К счастью, у него появилась потребность их узнать, а также было, у кого спросить.
Что может учитель?