Бесси: отвержение родителями без тревоги

Бесси: отвержение родителями без тревоги

Случай пятнадцатилетней Бесси, выросшей в рабочей семье, был единственным в нашем исследовании случаем беременности в результате инцеста. Ее отец работал на речной барже, которая курсировала вверх и вниз по Хадсону от Албании до Нью-Йорка. У Бесси было восемь братьев и сестер, четверо старших. Жили они в бедности и тесноте. В период беременности Бесси второй год обучалась в профессиональном училище на оператора ткацких станков.

Она забеременела от отца прошлым летом. Мать Бесси сама настаивала на том, чтобы дети проводили лето на барже, так ей было легче работать по дому.

Узнав, что отец вынудил старшую сестру вступить с ним в сексуальные отношения (и теперь она сама была от него беременна), Бесси отчаянно запротестовала против того, чтобы отправляться на баржу, даже выпила небольшое количество йода. Но в конце концов ей пришлось уступить требованиям матери. На барже Бесси спала в одной кровати с отцом и братом. За лето отец трижды насиловал ее, угрожая убить, если она откажется или расскажет об этом кому-нибудь.

Когда мать узнала о беременности Бесси, она во всем обвинила ее, жестоко избивала и угрожала убить, если дочь не уйдет из дома. Бесси получила временное убежище в Обществе предупреждения насилия над детьми, а затем перебралась в «Ореховый дом». Во время ее пребывания здесь отец предстал перед судом за изнасилование старшей сестры и был помещен в исправительное учреждение.

Несмотря на то, что Бесси было трудно говорить о конкретных событиях, закончившихся беременностью, она была открытой и отзывчивой, хотя несколько застенчивой и беспокойной. В интервью с социальными работниками и со мной она показала себя непосредственной, настроенной на сотрудничество и ответственной молодой женщиной.

Мать не только сурово отвергала Бесси, но и старалась как можно больше усложнить ее проблемы, связанные с беременностью. Сначала она заявила, что не несет за Бесси никакой ответственности, но когда Бесси решила отдать ребенка на усыновление, начала требовать, чтобы Бесси оставила ребенка и привезла его домой. Поскольку это произошло «по вине Бесси», она должна заботиться о ребенке; свое стремление держать Бесси и ребенка под контролем мать объясняла тем, что ребенок — это их собственная плоть и кровь, раз уж отцом был ее муж. Но старшая сестра указала социальному работнику на и без того очевидный факт, что на самом деле мотивы матери были карательными: ей хотелось держать Бесси и ребенка дома, чтобы иметь возможность вечно попрекать Бесси беременностью. Каждый раз, когда Бесси выдвигала собственный план действий, мать яростно набрасывалась на нее. Она решительно возражала против первоначального решения Бесси после родов поселиться в отдельном доме вместе со старшей сестрой, а также против ее дальнейших планов жить в приюте. Все эти детали характеризуют мать Бетти как явную садистку.

Бесси было нелегко противостоять нападкам матери, но и выказывать враждебность по отношению к ней было также трудно. Главное в том, что Бесси каждый раз находила реалистический выход независимо от желаний и давления матери. По словам Бесси, ее отношение к происходящему было следующим: «Просто моя мать такая; я могу лишь не обращать внимания на то, что она говорит». Когда во время ее приходов домой мать начинала свою обычную брань, Бесси просто замечала: «Я пришла сюда не по делам, а для удовольствия», — и уходила из дома.

Тест Роршаха охарактеризовал Бесси как человека со средними умственными способностями, беспокойного, самодостаточного (независимого в хорошем смысле слова), но ограниченного и обладающего свойством некоторой истощенности личности[444]. Под словом «истощенность» я подразумеваю, что, судя по записям в протоколе, ее ограниченность явилась результатом не только недостатка способности к дифференциации; она также была обусловлена легкой тенденцией удерживать себя на относительно простом уровне эмоционального развития, чтобы избежать трудностей (осложнений) в отношениях с людьми. Человеческие существа в ответах Бесси часто появлялись в образах скелетов или портретов, а с учетом отраженной в ее протоколе способности прямо и легко реагировать на других людей этот факт предполагает, что она пыталась исключить свои динамические, жизненные импульсы из межличностных отношений. Единственное проявление открытой тревоги, зафиксированное в записях, имело место в трех ответах, отражающих перспективу (FK). Однако наличие таких ответов в протоколе в относительно гармоничной пропорции указывает на достаточно адекватные и прямые методы защиты от конфликтов.

Обнаруженные в тесте Роршаха конфликты, на которые были направлены эти прямые методы защиты, имели сексуальную почву и относились в первую очередь к проблемам с отцом, а во вторую очередь — к сложностям с матерью. Два из этих ответов с перспективой представляли собой сцены в парке, их можно понять в свете рассказов Бесси о том, что обычно она спасалась от брани родителей в парке около дома. В протоколе были отмечены скрытые шизоидные тенденции (отразившиеся в умеренном использовании цвета). Они не были выраженными и важны здесь главным образом как указатели направления, которое может принять развитие Бесси под действием невыносимых стрессов. Хотя в целом по тесту Роршаха тревожность отнюдь не была сильной, тем не менее, в нем присутствовали некоторые признаки глубоко спрятанной тревоги, которая может вскрыться у Бесси только при тяжелом кризисе. Ее оценки по тесту Роршаха были таковы: глубина 3, широта 2, защита 1, в результате Бесси попадает в умеренно низкую категорию тревожности по сравнению с другими девушками.

Опросные листы по детскому возрасту и по настоящему времени выявили у Бесси очень низкий уровень тревожности. По первому из них ее тревожность оказалась самой низкой среди всех девушек, а по последнему — на третьем месте[445]. Ее тревога распространялась на сферы успеха или неудачи в работе и мнения о ней семьи и сверстников (однако не следует придавать особого значения этим выделенным областям по причине небольшого количества пунктов, заполненных по каждой из них).

У Бесси сложились теплые и любящие отношения с братьями и сестрами. Видимо, некоторые сложности в противостоянии матери у Бесси объяснялись тем, что та являлась главой семьи, а семья была очень важна для Бесси именно благодаря отношениям с сиблингами. Однако я хочу уточнить, что трудности Бесси в этом противостоянии были реальными, а не невротическими. Во всех конфликтных ситуациях, происходивших за несколько месяцев ее пребывания в «Ореховом доме» и в другом приюте, она ни субъективно, ни объективно не капитулировала перед требованиями матери.

С детства и до сегодняшнего дня дети в семье составляли отдельную от родителей группу, связанную тесными взаимоотношениями. Они не соревновались между собой за любовь родителей, которой, как им было, без сомнения, известно, в любом случае не предвиделось. Предположительно, братья и сестры считали своих родителей доминирующими и суровыми людьми, каковыми они на самом деле и являлись. Возможность поддерживать любящие отношения с братьями и сестрами перед лицом родительского отвержения, несомненно, напрямую связана с относительной свободой Бесси от невротической тревоги.

Рассказы Бесси о своем детстве служат прелюдией, проливающей свет на ее отвержение отцом, которое стало очевидным уже из его поведения по отношению к ней на барже. Каждый раз, когда отец возился с другими детьми, при появлении Бесси он прекращал игру. Бесси всегда удивляло такое поведение, и она списывала его на то, что отцу хотелось иметь еще одного мальчика, а родилась она. Но важно то, что в таких случаях Бесси никогда не покидала их компанию, надув губы. По ее выражению, «она просто шла дальше», присоединяясь к игре с братьями и сестрами, независимо от ухода отца. Очевидно, что такое отвержение принималось Бесси как объективный факт и не вело ни к субъективным конфликтам и обидам, ни к изменению поведения.

Тревога, которая проявлялась у Бесси за время пребывания в «Ореховом доме», всегда была связана с реальными ситуациями. Она очень боялась идти в суд на разбирательство дела своего отца и беспокоилась, что суд запретит ей оставаться жить в приюте, а потребует вернуться в дом матери. В первом случае она боялась встретиться с отцом, а во втором — переживала, как будет стоять перед судьями и давать свидетельские показания[446]. Она испытывала реалистический конфликт по поводу отказа от собственного ребенка, но пришла к выводу, что вместо него может заботиться о ребенке замужней сестры. По свидетельству социальных работников и психолога, тревога Бесси в этих случаях была скорее ситуативной, чем невротической, т. е. не вытекала из субъективного конфликта, и встречалась девушкой со всей объективностью и ответственностью.

Отношения Бесси с другими молодыми женщинами и со служащими «Орехового дома» были неизменно хорошими. Она шутливо называла себя «приютской задирой», но все ее поддразнивания носили дружеский характер и воспринимались остальными именно так. Она получала большое удовольствие от заботы о детях других девушек и была очевидно права, когда сказала: «Меня любят все дети, о которых я в своей жизни заботилась, и я их люблю». Поселившись в другом приюте после отъезда из «Орехового дома», она сообщила, что очень счастлива, и хозяйка приюта описала ее как надежную девушку с очень хорошим характером.

Бесси выказывала умеренно низкий уровень тревожности. Ее конфликты в основном носили ситуативный характер, и она справлялась с ними с относительно высоким реализмом и ответственностью. У нее была весьма понятная склонность отдаляться от стрессовых ситуаций, которые нельзя было уладить иным путем. Это отдаление обычно принимало реалистическую (в смысле «нормальную») форму — например, уйти в парк, чтобы избавиться от ругани родителей. Имелась и скрытая возможность шизоидного поведения в ситуации невыносимых стрессов. Но факт отсутствия этой крайней тенденции в ее поведении перед лицом сильнейшего кризиса во время беременности показывает, что Бесси была подвержена невротической тревоге в очень низкой степени и справлялась с ней относительно здоровым способом.

Бесси испытывала высокую степень отвержения со стороны обоих родителей. Как и в случае Луизы, этот факт вызывает недоумение. Почему сильнейшее родительское отвержение не привело к развитию невротической тревоги? Очевидно, что родительское отвержение не породило у Бесси внутренних, субъективных конфликтов. Проблемы с родителями не были интроецированы ни в качестве повода для самобичевания, ни в качестве источника постоянных обид. Она принимала родительское отвержение как реальный, объективный факт, и это принятие основывалось на реалистической оценке своего отца. Ее оценка матери также соответствовала действительности (хотя у матери все еще было достаточно власти, чтобы затруднить для Бетти принятие решений). Таким образом, работа с отвержением проводилась на сознательном уровне; она не нарушалась ожиданием того, что родители могли бы или должны быть другими. По существу, отвержение не исказило ее поведения: в любопытной виньетке о своем детстве она не отказалась от намерений поиграть с другими детьми, несмотря на вопиющее неприятие отцом ее приближения. Она была способна устанавливать любящие отношения с братьями и сестрами, ровесниками и другими людьми всех возрастов.

Я попытаюсь предложить следующий принцип: приспособление к отвержению без внутреннего конфликта — то есть без разрыва между субъективными ожиданиями и объективной реальностью — является важной составляющей свободы Бесси от невротической тревоги.