I. КЛИНИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ

I. КЛИНИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ

§ 1. Литературный обзор

Психозы возраста обратного развития принадлежат к обширной и наименее разработанной главе в психиатрии. Классификация отдельных форм этой группы была произведена главным образом на основе клинического изучения. Особое место здесь занимают атипические формы Альцгеймера, Пика и другие родственные им заболевания, принадлежность которых к этой области установлена патологоанатомическим исследованием...

...Субстратом психических функций нельзя считать какой-нибудь участок мозга; в их реализации и продуцировании участвует кора человеческого мозга в целом. Но непосредственными носителями наиболее сложных механизмов в целостной мозговой деятельности являются как раз те самые поля, те самые участки мозга, которые демонстрируют отличие человеческого мозга от животного и которые обеспечивают биологическое приспособление человека к среде и являются основными условиями для того, чтобы ощущения, сознание правильно отражали объективную действительность. При пиковской атрофии как раз чаще всего и страдают эти области, атрофический процесс в этих областях катастрофически снижает в психическом отношении больного, нарушает гнозис и праксис, т. е. специфически человеческие функции, являющиеся результатом длительного историко-трудового развития и лежащие в основе развития высших психических функций личности - процесса мышления и сознания. В речи и процессах гностических и практических прекрасно можно проследить их двойные корни - социальные и биологические. Поэтому расстройства при пиковской атрофии помогают проследить интимнейшее взаимопроникновение функций познания, действия и речи, гностических, практических и речевых функций, процессов абстракции и умозаключений. Центральным моментом в психопатологической картине пиковской атрофии являются своеобразная дементность, которую отмечают все авторы, и очаговые расстройства, в первую очередь расстройства речи.

Другая особенность, характерная для больных такого рода, - это потеря инициативы, побуждений, стремлений к спонтанной деятельности, симптомы, которые отчетливо выявляются еще в начальных периодах болезни. Поэтому нам кажется клинически анализ деменции больных с пиковской атрофией должен идти в плоскости выявления роли аффективно-волевых расстройств в структуре деменции, установления связи между расстройствами речи и дефектами мышления, выяснения значения локального момента в структуре психоза.

Два случая, которые мы наблюдали и к описанию которых переходим, несмотря на их клиническую индивидуальность, помогают нам подойти к вопросу об особенностях деменции при атрофии Пика, прижизненную диагностику которой мы ставим с определенностью в первом случае и с некоторыми поправками на особенность течения во втором случае.

Перехожу к описанию первого случая.

§ 2. История болезни К.

Сл. 1. Больной К-н, 51 года, по профессии зубной врач. Поступил в клинику 17.IХ.1933. Со стороны наследственности ничего патологического отметить не удается. Отец больного умер 65 лет. По характеру был мягкий, уступчивый, бесхарактерный: «находился под башмаком жены», «недалекий» человек. Редко болел, умер от воспаления легкого. Мать умерла 80 лет. Умная, волевая, властная женщина. Вспыльчивая. «Держала мужа в ежовых рукавицах». До глубокой старости физически здоровая женщина. Было трое детей, наш больной - самый младший. Старшая сестра - 80 лет, «вылитая мать», такая же властная, волевая, умная женщина. Редко болела, сейчас еще крепкая старуха.

Брат 55 лет умер в психиатрической больнице в Одессе. Ставили диагноз - прогрессивный паралич.

Родился больной в семье служащего в г. Одессе, в раннем детстве жил в хороших материальных условиях. Рос хилым, слабым, рахитичным ребенком. Поздно стал ходить, в детстве часто болел. Учился хорошо. С 13 лет в услужении у частного зубного врача. В 21 год был призван на действительную военную службу, был в пехоте. После военной службы работает зубным техником, затем дантистом. Имеет хорошие отзывы о работе, исполнительный, аккуратный, настойчивый, упрям в достижении намеченной цели. Половая жизнь с 22 лет, случайные связи, болел гонореей, осложнений не было. 27 лет женился. Жена отмечает, что больной до женитьбы был по характеру очень скрытный, замкнутый, не было близких друзей, вел уединенный образ жизни. «С момента женитьбы, - говорит жена, - мой муж раскрылся для жизни, полюбив меня, он полюбил и моих родных, друзей, потерял прежнюю упрямость, превратился в жизнерадостного человека», хотя он отмечает, что скрытность была основной чертой его характера в течение всей его жизни. Во время семейных ссор изредка давал сильные аффективные вспышки, долго не мог успокоиться, хотя делал большие усилия подавить в себе раздражительность и гнев. В общем же больной избегал конфликтов с окружающими и ссор в семейном быту, был вежлив, предупредителен, выдержан. Больной много читал, интересовался политикой, любил музыку и театр. Семейной жизнью был доволен, был хороший семьянин, были дети. С 1915 г. больной живет в Ленинграде, работает дантистом. После Октябрьской революции получает квалификацию зубного врача, работает в зубоврачебной амбулатории, считается советски настроенным человеком, работает в профорганизациях. В 1919 г. болел «испанкой», температура доходила до 40°, было осложнение - воспаление легких. Других инфекционных заболеваний не было. Больной всю жизнь жаловался на приступы головной боли, которые носили характер мигрени. С 1925 г. (43 года) головные боли носят постоянный упорный мучительный характер. С 1925 г. жена сходится с другим, переводится в Москву; взрослый сын в это время служит также в Москве; и больной остается один. Разрыв с женой сильно переживается больным, но жену не упрекает и не просит остаться. Остаются между ними товарищеские отношения, часто переписываются, во время командировки в Ленинград жена навещает больного. После развода с женой в 1927 г. больной как-то психически опускается, отходит от общественной работы, стал безынициативен, бросил читать, интересоваться музыкой, стал рассеян, невнимателен на службе. Временами приступы сильного возбуждения. Раздражается по малейшему пустяку. Жена, когда первый раз увидела его после развода, была поражена переменой с мужем и в последующие посещения еще больше поражалась равнодушием, глупостью, внутренней пустотой больного: «Он как-то стал глупеть, опускаться, тускнеть»; «стал какой-то растерянный, беспомощный, жалкий», - говорит жена. Сослуживцы отмечали, что больной стал небрежен, неаккуратен в работе. В конце 1929 г. у больного был случай с пациентом в амбулатории, когда он посадил пациента в кресло, заставил держать открытым рот, а сам, забрав инструмент, ушел обедать в столовую при амбулатории. Когда няня пришла в столовую и напомнила больному о пациенте, то больной очень удивился и уверял, что пациента он отпустил. Аналогичные случаи повторяются несколько раз и в 1930 г. В 1931 г. больной, забыв, что в доме происходит ремонт и лестница не в порядке, вечером, возвращаясь домой, оступился и упал со второго этажа, потерял сознание, отправлен был в карете скорой помощи в больницу, где и пролежал 10 дней. Была вывихнута челюсть, были сильные кровоподтеки на лице и шее. После выхода из больницы приступает к работе, но вскоре должен был бросить работу из-за сильных головных болей, получает направление в нервный санаторий на 1,5 месяца, затем длительный отпуск, после которого опять безуспешно делает попытку приступить к работе. Забывчивость, растерянность, беспомощность в работе постепенно нарастают; так, например, отходит от кресла за инструментом и забывает, что ему нужно. Жена и окружающие стали замечать, что во время разговора у больного не хватает слов, путает слова, происходит как бы «выпадение слов». В 1932 г. больной переводится на инвалидность III категории. Больной стал несколько тревожен, мнителен, появилась боязнь за будущее, которую он высказывал жене при встречах. Временами немотивированное беспокойство и раздражительность. За последний год меньше высказывает жалоб на головную боль. Летом 1933 г. больной лечился в Ессентуках, куда ему порекомендовали поехать терапевты. На курорте больной был беспомощен, путал назначения врачей и процедуры, расстройство речи мешало больному общаться с больными. Возвращаясь один с курорта, больной на одной остановке отстал от поезда, когда ходил за кипятком, сел в другой поезд, как безбилетник был оштрафован и высажен. Отходя от станции, больной очутился на колхозном огороде, где его сторож принял за вора и ударил палкой по голове. Дальше больной не может объяснить, каким образом очутился в психиатрической больнице в Днепропетровске, где он пробыл около 3 недель, вспомнил адрес жены, которую врач известил о пребывании больного в больнице. Жена приехала в Днепропетровск и переправила его в Москву. Жена отмечает, что больной в больнице производил впечатление беспомощного ребенка, не мог объяснить, как он отстал от поезда и попал в больницу; во время разговора забывал нужное слово, не мог правильно указать, сколько времени он находится в больнице. Во время поездки из Днепропетровска в Москву больной в поезде спрашивал несколько раз: «Куда мы едем?». Когда был на Днепропетровском вокзале, говорил: «Это - Курский вокзал». До помещения в клинику больной несколько дней жил на квартире у жены, где беспомощен в обслуживании себя, когда жена давала ему за чаем масло и хлеб, он не мог приготовить сразу себе бутерброд он исполнял приказание. Когда давалась простыня, он не знал, что ему с ней делать. По-прежнему речь была расстроена, не находит нужных слов. Резкое нарушение ориентировки во времени, не мог назвать год, число, месяц, не мог припомнить известных дат из их совместной жизни. Но больной по-прежнему был вежлив, деликатен. Не было достаточно критического отношения к своему состоянию; говорил жене, что он скоро поправится и будет учиться, так как с момента революции его заветной мечтой было окончить медфак. Охотно пошел в клинику, куда и поступил 17.IX...

...Психический статус. Сознание больного в первые дни при поступлении нарушено, какая-то оглушенность, заторможенность. Не совсем отчетливая ориентировка в месте: знает, что находится в больнице: «Я нахожусь в больнице, это больница для больных, больные нервные». Но больной не может назвать, в каком районе находится больница, на каком трамвае он приехал с женой, не знает адреса жены, не может также назвать город, в котором он сейчас находится, неуверенно говорит: «Мы находимся в Ленинграде», но потом с виноватой улыбкой добавляет: «кажется... в Москве». На вопрос, на какой улице живет в Ленинграде, в первые дни отвечает: «Не знаю», при этом потирает рукой лоб, старается как бы вспомнить. Через несколько дней дает правильно свой адрес. Резко нарушена ориентировка во времени, не может назвать год, месяц, число; год называет то 1840-й, то 1860-й; месяц отказывается назвать: «Я не знаю». На вопрос, какое время года сейчас, больной смотрит в окно и говорит: «Сейчас осень... дождь».

Больным себя считает: «У меня артериосклероз... говорили врачи». Больной первые дни, находясь в постели, лежал молча, с больными по палате не общался, но наблюдал за окружающими, режиму подчинялся охотно. Когда больному разрешили встать, то больной много гуляет по саду, но предпочитает ходить один, изредка останавливается и наблюдает за играми больных, слушает чтение газет, но сам не пытается читать: «Это вредно для нервной системы». Просит, чтобы его пустили на работу в мастерскую; был доволен, когда его назначили на работу. С врачом охотно вступает в разговор, встречает его с улыбкой. На вопрос, как себя чувствует, больной неизменно отвечает: «Ничего». Жалоб на головную боль, на головокружение не высказывает, жалуется на головную боль только первые два дня после пункции. Изредка больной отмечает, что у него частое мочеиспускание. Жалобы на недержание мочи: «У меня урологические... был грех» (намекает на триппер). Очень вежлив, предупредителен. В отделении со всеми больными ровен в обращении, редко вступает с ними в разговор, но прислушивается к беседе, к чтению газет, замечает, что некоторые больные подтрунивают над его забывчивостью, улыбается, по просьбе больных часто насвистывает, так как знает очень много мотивов, исполняет просьбу охотно. Эмоционален. Был сильно травмирован, когда во время беседы с профессором не мог ответить, сколько ему лет. «Мне очень, очень стыдно»,- говорит спустя некоторое время больной врачу. Бывает доволен, когда приходит сын; обрадовался, увидев жену. Смущается, когда не может ответить на вопросы; больной начинает волноваться, краснеет, на лице появляются красные пятна. Больной даст скудные амнестические сведения: вспомнил, где работал в Ленинграде, но не может вспомнить, с какого времени живет в Ленинграде; знает адрес службы жены и сына, но не может сказать, сколько им лет; не может сразу сказать, сколько самому лет, и только спустя некоторое время, когда больному задавались другие вопросы, он неожиданно сказал: «Мне 51 год». У больного отмечается и при последующих разговорах застреваемость на заданных вопросах, он не может сразу на них ответить и при дальнейшем разговоре несколько раз пытается вернуться к ним. Такая же застреваемость отмечается во время эксперимента: больному лается задание нарисовать вначале круг, а потом треугольник, больной, нарисовав круг, не может перейти к треугольнику и несколько раз упорно рисует круг, и только после многократного повторения нарисовать треугольник - рисует его. Больной очень забывчив, не знает, куда он положил халат, полотенце. Койку свою больной находит. Быстро забывает имена врачей и персонала, просит написать все это на бумажке, заучивает, некоторое время помнит, при частом повторении вопроса запоминает имена хорошо. У больного имеются расстройства со стороны речи, моторной афазии нет; больной правильно называет отдельные предметы (ручка + спички + чернильннца и т. д.), но у больного резко выявляются расстройства речи, когда дело касается развернутой речи. Так, например, больного спрашивают: «Для чего нужен телефон?» И больной отвечает: «Для того, значит, если есть телефон, что дает возможность... потому что телефон -это одно из лучших значит... Потому что это самое лучшее. Самое лучшее в том смысле, что телефон...» Таким образом, в названии картинок и предметов почти нет амнестических явлений. Однако в развернутой речи они выступают (замещение, ответы путем отрицания и т. д.). Почти отсутствие спонтанной речи. Речь аграмматична.

Пример 1. Врач: «Что такое молоко?» - Больной: «Корова дает, корова... я сказал нехорошо. Есть молоко лучше, есть меньше дается». - Врач: «Это вы про корову говорите, а не про молоко».- Больной: «Доится вымя... (показывает как)... бывает плохое молоко - бывает хорошее молоко».

Пример 2. Врач: «Что такое фабрика?» - Больной: «Есть различные... есть большая, есть маленькая...» - Врач: «Что же такое фабрика?» - Больной: «Делает различные... фабрика имеет всякие функции, большая фабрика, маленькая фабрика...»

Читает больной правильно, но медленно. Списывать с печатного не может, пропускает буквы. У больного явления апраксии, больной не может из частей составить простой домик, не может нарисовать домик, срисовать часов. Агностических расстройств нет - понимает и описывает картинки. Необходимо отметить резкое нарушение ориентировки во времени, которое отмечается у больного в течение всего времени пребывания в клинике. Это видно из следующих ответов больного:

Врач: «Сколько месяцев в году?» - Больной: «Сейчас... как вы мне сказали?» - Врач повторяет, больной отвечает «12» и правильно, по порядку называет все месяцы.- Врач: «Сколько недель в месяце?» Больной просит повторить вопрос и отвечает: «3 недели», а потом говорит: «4 недели». - Врач: «Сколько дней имеет месяц?» - Больной: «12». - Врач повторяет вопрос, больной отвечает опять «12». Тогда эксперт говорит: «30 дней», больной соглашается: «Да». - Врач: «Сколько минут имеет час?» - Больной: «60 часов». Следующий разговор характерен для больного (1.Х). Врач: «Как себя чувствуете?» - Больной: «Давление какое-то на голову, если бы можно было люминал, это было хорошо...» - Врач: «В котором часу вы обедаете?» - Больной: «В 3 часа». - Врач: «В котором часу завтракаете?» - Больной: «Первую размазню, после этого я пришел сюда». - Врач: «В котором часу вы встаете?» - Больной: «Встаю я вернее всех просыпаюсь... сейчас». Врач еще раз повторяет инструкцию. - Больной. «Встаю, значит, я рано утром...» - Врач: «Сколько времени тогда?» - Больной: «Приблизительно... когда встаю, идет уборка, после этого первый завтрак». - Врач: «Который же час тогда бывает - 9 часов или 10 часов?» - Больной: «Встаю я, значит, это... встаю я к четырем часам». - Врач: «В какие часы наступает вечер?» - Больной: «К ночи, иногда уже спать что ли нужно идти».

У больного имеется связь с окружающим, легко создает ситуацию, сохранил житейскую адекватность - это видно из дневника. 27.IX. При встрече с врачом вспоминает, что уже с ним занимался, помнит, чем занимался. 5.Х. При входе к врачу указывает, что был здесь, когда были невропатологи, немцы. 13.Х. Больной просит написать ему фамилии врачей, чтобы их хорошо запомнить. 27.Х. На вопрос, как себя чувствует, больной отвечает, что не спал всю ночь, так как есть такие тяжелые больные, которые кричат всю ночь, один даже считает, что он герцог. На вопрос врача, помнит ли больной, как его зовут, больной отвечает, что забыл, и просит снова написать ему на большой записочке. Сам спрашивает, предупредил ли врач санитаров, чтобы его не искали, так как он не хочет их огорчать. 29.Х. В присутствии больного врач говорит другому врачу о неудобстве в смысле комнаты - больной сразу отзывается на это: «Может здесь неудобно, здесь несколько человек были, может быть поэтому неудобно вот, что и сказал». Врач кашляет, больной участливо говорит: «Вы кашляете очень сильно». З.Х1. При входе в комнату больной отмечает, что очень холодно, предлагает закрыть форточку: «Я сам это сделаю». Когда это проделывает врач, больной активно, спонтанно помогает врачу, придерживает стул...

§ 3. История болезни 3.

...Сл. 2. Больная З-с, 54 лет, зубной врач. Поступила в психиатрическую клинику 31.VIII 1933 г.

Наследственность. Отец умер 88 лет. По характеру был спокойный, уравновешенный. Физически здоров. Мать умерла 32 лет после родов, было 8 беременностей. Нервная, впечатлительная женщина. Наша больная по счету пятая. Братья и сестры больной люди здоровые. Нервные и душевные заболевания в наследственности отрицаются.

Родилась больная в Риге, в семье служащего. Росла и развивалась крепким здоровым ребенком, из детских болезней перенесла только корь. Пяти лет больная упала с третьего этажа, лежала несколько часов без сознания. Припадки не отмечаются. У взрослой инфекционных болезнен не было. В школе училась хорошо. Легко давались языки, родной язык был немецкий, свободно говорила на французском языке, читала по-английски. Была резвой, веселой девочкой. В период полового созревания несколько нервная, впечатлительная, раздражительная. Менструации с 15 лет, установились сразу, безболезненны.

18 лет влюбилась неудачно, не получила ответа. Сильно переживала личную драму. 30 лет встречается вновь с любимым человеком, отдалась ему впервые. В результате этой связи беременность, ребенок родился мертвым (асфиксия). Связь была временной, так как любимый человек был женат, с другими мужчинами не сходилась, так как считала, что женщина должна один раз любить в жизни. Менструации прекратились 46 лет, с момента заболевания в 1925 г.

22 лет окончила зубоврачебную школу в Москве, куда переехала вся семья. Живет самостоятельно. По характеру очень добрая, отзывчивая, тихая, скромная, мечтательная, но мнительна, нерешительная, несколько суеверная. Много читала, любила музыку, театр. На работе больную ценили как вдумчивого аккуратного врача, больная любила свою специальность.

В 40 лет у больной была какая-то опухоль в области левой груди, подозревали карциному, но вскоре эта припухлость исчезла самостоятельно. Сильно была травматизирована, боялась операции и неблагоприятного исхода, стала тревожная, мнительная, появились страхи, что скоро умрет, тоска. С этого времени часто обращается к врачам, точно выполняет их предписания, диету и т. д. 40-42 лет у больной «путаются» менструации, появилась заметная растительность на лице. С этого же времени частые жалобы на головную боль, на потерю интереса к жизни. Родные стали замечать, что больная стала какая-то задумчивая, рассеянная. После работы приходила к себе в комнату, ложилась в кровать, часто делала компрессы на голову, жаловалась на головные боли. Перестала ходить в гости, в театр, бросила читать, так как считала, что чтение вредно отзывается на нервной системе. Усилилась мнительность, боязнь за свое здоровье, боялась сквозняков, не здоровалась за руку со знакомыми, у которых в доме были больные. С работой справлялась.

В 1925 г., 46 лет, у больной прекратились окончательно менструации. Тревога, мнительность усилились. Больная очень много лечится по нервным болезням. Стала очень странная, рассеянная, забывчивая. Жаловалась родным, что трудно работать. Брала продолжительные отпуска по болезни, часто была в доме отдыха, в санаториях. Физически поправлялась после отдыха, но с каждым разом хуже справлялась с работой. Больная отмечает, что она «как-то поглупела», отмечалось в поведении много нелепых поступков. В конце 1928 г. больная была переведена на инвалидность. С переводом на инвалидность стала высказывать опасения, что она умрет с голоду, стала скупой, прятала вещи и забывала, куда их спрятала. Стала очень нервной, вспыльчивой, раздражительной. Вначале было критическое отношение к своему состоянию, считала, что она не нервная больная; мнительность, раздражительность от болезни, затем критическое отношение к своему состоянию начиная с 1930 г. утратила, стала считать себя здоровой, перестала ходить к врачам. Появилась подозрительность к чужим людям, высказывала бред преследования, ее думает кто-то убить, бред ущерба - соседка по квартире обкрадывает ее, ворует се вещи, поэтому все вещи она по нескольку раз в день прятала из одного места в другое, считала, что молодой человек - сосед по квартире - забрался к ней в комнату в ее отсутствие, украл у нее часы, намеревается ее убить ночью. Подозрительна, недоверчива ко всем людям, за исключением только брата и его жены. Перестала совершенно читать с момента перевода на инвалидность, потеряла Ориентировку в окружающем.

Часто останавливалась перед портретом отца, разговаривала вслух, отвечала на какие-то вопросы, часто при этом смеялась. Брату и невестке говорила, что отец ее жив, она куда-то должна с ним поехать. Разубедить больную было трудно в этом, так как больная как будто быстро и охотно соглашалась, что отец давно умер. С улыбкой кивала при этом головой, но через несколько минут она опять начинала утверждать, что отец жив. До 1931 г. больная сама себя обслуживала, мыла пол, штопала чулки, шила, готовила обед, ходила на рынок, покупала продукты, при этом забывала получать сдачу. С конца 1931 г. в практической жизни беспомощна, без посторонней помощи не могла обходиться. С 1932 г. меньше высказывает бред ущерба и преследования, стала спокойна. «Стала какой-то веселой и глупой», - говорит про больную невестка. С 1933 г. больная утверждает, что она маленькая девочка, ей 16 лет, иногда говорила, что ей 10 лет. Во время получения паспорта весной 1933 г. больная сама расписалась. В конце лета больная уже не в состоянии была написать фамилии и не понимала задания. В таком состоянии больная поступила в клинику.

Физический статус. Больная ниже среднего роста. Диспластична, приближается к астеническому телосложению. Питание пониженное. Красный дермографизм. Имеется богатая растительность на лице, рост по мужскому типу (в виде усов и бороды).

Со стороны внутренних органов ничего патологического отметить нельзя. Кровяное давление - 90/150.

Нервный статус. Красный стойкий дермографизм. Слева намек на Гордона. Реакция зрачков хорошая, зрачки круглой формы, дно глаза в норме. Сухожильные рефлексы равномерно повышены. Тремор век, пальцев, вытянутых рук. Небольшой симптом Ромберга. Патологических рефлексов нет. Сон, аппетит хорошие. Падение веса.

Психический статус. В психическом статусе больной за время пребывания в клинике можно отметить несколько этапов в течение болезни. В первые дни поступления в клинику больная приветлива, доступна, благодушна, эйфорична. Больная сидит обычно на кровати, на лице блуждает улыбка, с любопытством следит за проходящими больными, персоналом, приветливо всем кивает головой, подхватывает мотив песни, тихо напевает, ритмично раскачиваясь. Откликаемость большая, быстро подхватывает случайно брошенное слово проходящей няней или сестрой, часто рифмует его, иногда беспричинно смеется. Свою кровать не находит. Совершенно не ориентирована во времени, месте, окружающей обстановке. На вопрос, какой год, месяц, число, повторяет только вопрос, не может также назвать, вечер сейчас или день. Считает, что ей 12 лет, она девочка, что седые ее волосы этому не противоречат, наоборот, «это очень красиво». Живет она дома, мать умерла, а папа жив, он наверху. Папа очень строгий, сердитый, но очень справедливый. Он красив, высок, строен, ходит горделиво. Больная показывает, как он ходит, марширует по комнате, прищелкивает пальцами, отбивает такт руками, высоко при этом приподнимает голову. Сестра и брат находятся здесь, они гуляют в красивом саду. Папа придет, и они куда-то должны поехать. Живет она сейчас в Москве, но Москва и Рига - это одно и то же. Больная одинаково со всеми доступна, охотно вступает в разговор, при виде врача, которого видит впервые, приподнимается с койки, со смехом протягивает ему руки и начинает спонтанно говорить: «Я вас видела там, наверху. Я вас знаю». Русская речь больной пересыпается отдельными немецкими словами, иногда переходит совершенно на немецкую речь и обратно. Во время разговора трудно больную на чем-либо фиксировать, ее ответы не касаются окружающей действительности, она не живет в мире реальном, никогда не говорит о еде, сне, никаких не высказывает жалоб, за исключением иногда жалоб на головную боль. Речь чаще бессмысленна, разорвана, отмечаются явления парафазии, соскальзывания, иногда в эту бессмысленную речь вплетаются нестойкие высказывания об отце, брате и т. д. Заставить ответить и получить правильный ответ на какой-либо вопрос очень трудно. Однако отдельные предметы она называет правильно (ключ + карандаш + записная книжка + и т. д.). Называет чаще предметы по-немецки, и, несмотря на настойчивую просьбу назвать по-русски, упорно называет их по-немецки. Охотно соглашается писать, берет лист бумаги, ручку, вместо фамилии пишет крестики, иногда букву «З». Один раз на просьбу написать «Москва» пишет «МСК». Написать цифры не может, но правильно их называет. Читать не в состоянии, изредка правильно прочитывает отдельное слово, целую строчку не может, монеты не разбирает, счет грубо нарушен (2 + 2 - не знает). Показывает правильно части тела (нос, глаза, уши и т. д.), но не разбирается, где правое, где левое, верх и низ показывает правильно, вольная охотно занимается с врачом и психологом. Но у больной в конце первого месяца пребывания в клинике резко меняется состояние, она агрессивна, возбуждена, замахивается на персонал, кричит: «Вы - воровки, вы - гадкие!» Соседке по кровати говорит: «Какая мерзость сидит на кровати!» Пытается бежать к двери: «Пустите, папа строгий, он будет ругаться». Кричит, когда задерживают: «Как вы смеете!» Во время обхода отказывается беседовать: «Мне некогда, надо идти». В кровати спокойно не лежит, суетливо перебирает одеяло, простыню, халат - то одевает, то раздевает. От лекарства отказывается. Иногда при виде врача оживляется и говорит: «Вы знаете, сегодня особенно сильно болит голова, что-то ужасное». Сжимает при этом голову. - «Где болит голова?» - «Вот здесь, вот здесь». Раздражается, сжимает виски, затем показывает на затылок. - «Как болит?» - «Ну, болит, болит голова...» Считает, что она находится в больнице. - «Вы больны?» - «Да, больна». - «Что у вас болит?» - «Голова болит...» Опять начинает говорить о головной боли!

Больная избирательно относится к врачам, не любит говорить с врачами-женщинами. «Уходите, уходите, что вам нужно...» Замахивается на врачей-женщин. Происходит разговор с психологом (Биренбаум): «Почему вы меня не любите?» - «Не люблю». - «Но я ведь врач». - «Но я - в халате?!» - «Этого еще мало для врача». Врач-мужчина начинает убеждать больную, что психолог является врачом, тогда больная говорит: «Если она врач, то наверно вначале». Это осмысленные, не лишенные остроумия ответы больной тонут в потоке бессвязной, разорванной речевой продукции. Она возбужденно кричит на спокойно лежащую больную, ругает ее. Двигательное речевое возбуждение продолжается несколько дней, а затем больная постепенно становится вялой. Чаще при обходе жалуется на головную боль: «У меня ужасно болит голова». Сжимает виски. Тревожна, прячет туфли, простыню и наволочку. Говорит, что ночью был бандит, ее душил (показывает на горло), повалил ее, ломал руки: «Я потеряла сознание и бредила». Показывает на небольшие кровоподтеки на руке после взятия крови на Р. В. «Вот, вот бандит... вот так, вот так»... тычет пальцем в руку. Больная вяла, спонтанная речь несвязна, бедна, неохотно отвечает на вопросы, возвращается во время разговора к бандиту. Тревожное состояние у больной продолжается недолго; она больше не жалуется на головную боль. На вопрос, как себя чувствует, отвечает: «Прекрасно, прекрасно, доктор». Но у больной нет прежней эйфории, приветливости, благодушия, она избирательно говорит с врачами, с мужчинами охотнее вступает в разговор, от эксперимента отказывается. Часто на вопрос не отвечает: «Что вам надо, у меня нет смекалки». Сердито отворачивается к стене. Неожиданно в высказываниях больной появляется новое, она начинает говорить о ребенке. Вначале она говорит, что родился ребенок, которому очень рад отец, все домашние, а затем начинает утверждать, что ребенок у нее в животе.

Привожу выдержки из дневника.

19.XI. Больная сидит на кровати, держит в руках свернутую простыню, туфли запрятала под подушку. Увидев врача, улыбается, протягивает руку и начинает спонтанно говорить: «Здравствуйте, почему я долго не была, я хотела пойти, я пришла, вы пришли, пришел папа, Александр. Поздравляю, чудный ребенок. Поздравляю вас с ребенком (больная вначале говорит тихо, при упоминании о ребенке повышает голос, оживляется, жестикулирует) О какой чудный ребенок, какой чудный ребенок! Я пришла домой и увидела у папы ребенка, какою чудного ребенка, маленький ребеночек, вот такой (показывает на мизинец)...»

«Я пришла домой и пошла домой, захотелось кушать, я пришла домой и что же оказывается... маленький ребенок. О, какой чудный ребенок Папа в восторге, папа не знает, что делать. Он три дня ждет ребенка». - «Как зовут ребенка?» - «Александр, Александр»... повторяет несколько раз и опять начинает говорить, какой чудный, хороший ребенок и как рад ему отец. На вопрос, сколько времени ребенку, отвечает: «Чудный ребенок». При многократном вопросе, сколько же лет ребенку, больная отвечает. «Это невозможно, это невозможно, ребенок маленький, маленький - чудный ребеночек». Во время эксперимента также говорит только о ребенке: «Важно только ребенок», все ответы на вопрос сводит к ребенку. Врач спрашивает: «Вы курите?» - «Нет, никогда в жизни, что - с ума сошла?» - «А ребенок курит?» - «Что вы, это глупость». - «Вы сами говорили, что ребенок курит». - «Нет, это три раза ложь» - энергично отрицает, что она курит и курит ребенок, нельзя также больной внушить, нельзя убедить больную, что отец низкого роста, некрасив, больная неизменно повторяет: «Папа красивый, высокий, он ходит вот так!» ... щелкает пальцами, марширует по комнате, высоко приподымает голову, отбивает такт руками. На головную боль больная не жалуется.

20-21.XI. Больная по-прежнему говорит только о ребенке, рассказывает, какая у него широкая грудь, какой он чудный, красивый: «Чудные волосы, красивые брови»... Описание наружности ребенка начинает на русском языке, а затем переходит на немецкий, сильно жестикулирует, почти декламирует, когда описывает наружность ребенка; но больная сильно раздражается, когда врач начинает упорно спрашивать, сколько времени ребенку, начинает кричать, волноваться, стучать по столу кулаком: «Это глупо, это глупость. У вас нет смекалки». Но рольная опять начинает спокойно описывать ребенка и восторгаться, когда не задают ей вопроса о возрасте ребенка. Иногда больная говорит, что ребенок ее, она - его мать, но чаще она упорно говорит, что это ребенок сестры Юлии, зовут его Александр, папа рад ему, все рады ему.

23.XI. Больная сидит на краю кровати, лицом к стенке, обе подушки прислонены к стене, простыню скрутила жгутом, держит в руках (заявляла перед этим другому врачу, что это кукла). Сидя на кровати, слегка жестикулировала, сама с собой говорила, при подходе к кровати врачей подавала руку только врачу-мужчине, врачу-женщине и психологу-женщине не подала руки. На вопрос, что она делает, отвечает: «Я была дома». Женщина-врач спрашивает: «Где ребенок?» Больная вдруг раздражается, кричит: «Какое вам дело? Как вы не воспитаны!» Когда врач-женщина задает вопрос о ребенке, больная волнуется, кричит по-немецки о том, что врач невоспитан, нахален и т. Д.: «Что вы здесь стоите, что вам надо? Вы дадите папиросу и думаете, все будет хорошо?» Когда психолог предлагает папиросу, больная отказывается: «Я с ума не сошла». Психолог спрашивает: «Я курю, значит я сошла с ума?» Больная отвечает: «Как вам угодно». При этом отворачивается сердито к стене. Когда врач-женщина продолжает упорно спрашивать о ребенке, больная кричит: «У вас нет смекалки», при этом несколько раз повторяет «смекалка». При волнении происходит соскальзывание, вместо слов «смекалка» начинает говорить «скалка», а также «девочка - Верочка, кукла - кука». Спокойно говорит, когда эти же вопросы повторяет врач-мужчина. При показывании предметов (ключ, карандаш и т. д.) правильно их называет и отказывается назвать их психологу-женщине и врачу-женщине. При уходе не подает им руки, подав руку врачу-мужчине. Врач-мужчина начинает убеждать больную подать руку женщинам,- больная смеется, грозит пальцем врачу-мужчине и со смехом говорит: «Ох, вы лиса!»

27.XI. Больная говорит, что ребенок теперь у нее в животе: «А все-таки ребенок у меня в животе. Вы, доктор, не молчите (вместо „молчите“). Ну, чем же я виновата? Ну, я уже решила, что лучше повиноваться (т. е. виновата) Вчера был отец, а у меня была дочка, я получила дочку. Когда будет отец я уже не пойду. У меня все-таки ребенок. Я это сама сделала, пришла к самому старшему доктору, я пришла, я видела, я была очень довольна, мне было понятно, что мне не нужно, то не нужно, можно опять. Я уже пришла, я ушла». Затем больная несколько раз подряд повторяет, что ребенок у нее в животе, хлопает себя по животу: «Ребенок уже лежит здесь, вот здесь. Этот доктор замечательно, это замечательный. Он не хотел, вы не хотели, я хотела, я пришла, все что нужно было сделано».

Разговоры с больной о ребенке - стойкие и длительные. Ее можно ненадолго убедить, что ребенка нет, но потом она опять начинает говорить о ном. В речи больной появляется во время этих высказываний особенно отчетливо:

1) что она говорит не то, что хотела бы сказать, это видно из записей ее речи;

2) частые соскальзывания, как, например, смекалка - скалка, кукла - кука и т. д. Соскальзывание идет внешне по звуку;

3) а затем чаще стала повторять во время разговора бессмысленный набор слов: ох ты, так ты, мохты, вохты и т. д.

Например, говорит врачу: «Идите, идите уже, идите, по своему тохту. Ох ты, тохты, идите мохты, вохты» и т. д. Во время немецкой речи она часто говорит «корова, ключ» и т. д.

Таким образом, у больной во время речи резко выявляются парафизические явления, персеверация, повторяемость бессмысленных слов, соскальзывание внешне по звуку и т. д.

Родных не узнает, не узнает и своего изображения в зеркале...

§ 4. К вопросу о клиническом изучении деменции

Понятие деменции подвергается в общей психопатологии и в клинике сейчас коренному пересмотру и очень энергичной разработке. Мы хотели бы наметить основные проблемы, встающие перед клиническим изучением деменции, связанные непосредственно с задачами нашего исследования и намечающие его перспективы.

Если до последнего времени понятие деменции характеризовалось двумя основными моментами: 1) тем, что содержание деменции ограничивалось исключительно нарушением интеллектуальной сферы, и 2) тем, что эти нарушения описывались преимущественно с негативной стороны, с точки зрения выпадения, снижения или слабости тех или иных функций, - то сейчас пересмотр этого понятия идет в первую очередь по линии расширения понятия о деменции в сторону включения расстройств эффективности, связанных с нарушениями интеллекта, и в сторону позитивной характеристики дементных состояний с точки зрения их внутренней психологической структуры и анализа того, что подверглось качественному и количественному изменению в процессе деменции из числа интеллектуальных функций.

В психопатологию стали вводиться применительно к отдельным формам деменции такие понятия, как аффективная дементность (Минковский), деменция побуждения (Antriebdementia) и пр. Своеобразные дементные состояния, как, например, наступающие после эпидемического энцефалита или связанные с шизофреническим процессом, и другие настоятельно диктовали изучение вопроса о роли аффективных расстройств в происхождении и общей картине дементного состояния. С другой стороны, частичная или полная обратимость процессов деменции, которая вскрывалась при малярийном лечении прогрессивного паралича, поставила также вопрос о необходимости выйти за узкие пределы интеллекта как такового в область более широких психологических связей и зависимостей, в которой, по-видимому, следует искать ближайших условий, определяющих работу интеллекта.

Попытки углубленного изучения деменции привели к раскрытию своеобразной психологической структуры, присущей каждой отдельной форме слабоумия. Они установили с несомненностью, что деменция не есть единое понятие, одинаково приложимое к дифференциации этого понятия, к изучению того общего и того отличного, что содержится в каждой отдельной форме. Эта задача могла быть осуществлена только на пути исследования не того, что больной потерял, что у него отсутствует и выпало, но того, как своеобразно продолжает действовать снизившийся до определенной ступени слабоумия интеллект больного. Третьей основной проблемой, которая встала на пути пересмотра этого одного из старейших психопатологических понятий, является проблема, остававшаяся спорной на всем протяжении истории этого понятия, - проблема отношения слабоумия к тем или иным дефектам при фокальных поражениях. Вопрос о наличии и характере слабоумия при афазии так же стар, как само это учение. Одни были склонны утверждать, что при афазических расстройствах возникает только видимость общего слабоумия благодаря нарушению речи; другие рассматривали слабоумие при афазиях как вторичное явление, обусловленное тем, что интеллект больного лишается при афазии главного и основного средства мышления - речи. Наконец, третьи пытались рассматривать расстройство мышления, как и нарушение речи, при афазиях как выражение одного и того же общего и основного расстройства. Но никогда этот вопрос об отношении частного и общего расстройства не стоял так остро и не был так близок к своему правильному разрешению, как сейчас.

Наконец, четвертой и последней из основных проблем, выдвигаемых пересмотром понятия о деменции, является вопрос об отношении деменции к общим изменениям личности в целом. Изучение паралитиков до и после лечения малярией, эпилептиков, страдающих слабоумием, постэнцефалитиков и больных с мозговыми ранениями привело исследователей к убеждению, что структура каждой отдельной формы слабоумия может быть понята не иначе, как в свете общей, всякий раз своеобразной картины изменения личности в целом.

Мы, конечно, нисколько не имеем в виду сделать предметом настоящей статьи сколько-нибудь подробное рассмотрение всех этих проблем, но мы видели одну из задач своего исследования в том, чтобы попытаться на наших случаях подвергнуть конкретному исследованию деменцию обоих больных с точки зрения соотношения общих и очаговых нарушений, наблюдающихся в клинической картине, наконец, с точки зрения связи между определенной картиной деменции и общим изменением личности дементного больного.

Осуществлению этой задачи и посвящена вторая, экспериментально-психологическая часть нашего исследования.