Истоки альтруизма и одаренности

Да, так любить, как любит наша кровь,

Никто из нас давно не любит!

Забыли вы, что в мире есть любовь,

Которая и жжет, и губят!

А. Блок

Рассматривая пружины социального поведения человека, следует иметь в виду, что в процессе длительной эволюции механизмы его психического реагирования формировались и развивались из сложных, тончайших биологических инстинктов. Одни из них могут быть социально полезными (альтруизм, склонность матери к самопожертвованию во имя ребенка), другие — социально негативными (нарушающими групповую деятельность людей).

В последние два-три десятилетия генетики и психологи уделяют пристальное внимание эволюционному анализу альтруизма. Под этим термином профессор В. Эфроимсон понимает «всю ту группу эмоций, которая побуждает человека совершать поступки, лично ему непосредственно невыгодные и даже опасные, но приносящие пользу другим людям»[12]. Американские ученые считают, что альтруистические чувства «генетически запрограммированы» в индивиде, содействуя тем самым выживанию вида в борьбе за существование. Генетик Ф. Г. Добржанский допускает, что эволюционные процессы могут создавать этические коды, которые при некоторых условиях начинают действовать вопреки интересам отдельных личностей, но помогают той группе, к которой они принадлежат.

По мнению В. Эфроимсона, в разные исторические периоды реализуется не весь наследственный этический код, а лишь та его часть, которая соответствует социальным условиям эпохи. Эмоции человечности, доброты, бережного отношения к старикам, детям и женщинам, стремление к знаниям неизбежно развивались под действием естественного отбора и входили в фонд наследственных признаков человека. Однако известно, что гены не могут непосредственно воздействовать на поведение и психику человека: необходимо искать опосредующие механизмы их взаимодействия со средой. В этом плане особый интерес представляют генетические исследования физиологических основ психической деятельности человека (в частности, методом изучения близнецовых пар).

Эта одна точка зрения, своего рода биологический взгляд на заманчивую для человечества проблему альтруизма. Ей противостоит иная позиция, изложенная наиболее полно И. П. Павловым. Он считал «настоящий альтруизм приобретением культуры», связанным со второй сигнальной системой, и если она слаба, то «непременно на первом плане будет забота о собственной шкуре». Практика воспитательной работы подтверждает правильность взглядов великого физиолога: высокая культура чувств не наследуется, ее нужно формировать с момента рождения ребенка. «Генетическая основа альтруизма» при этом присутствует в качестве биологической предпосылки, потенциальной возможности воспитания.

О возможностях средового влияния на биологические основы поведения свидетельствуют примеры негативного порядка. В последнее время в зарубежной литературе широко обсуждается влияние общества на формирование нового типа мужчины, как бы являющегося антиподом прежнего мужчины-альтруиста, «благородного рыцаря», способного на самопожертвование во имя любимой женщины. По свидетельству западногерманского врача и социолога И. Бодамера, «современный мужчина боится всего (профессионального краха, болезни, старости), не способен ни к дружбе, ни к любви» (кстати, обратимся к стихам А. Блока, приведенным в качестве эпиграфа к этому разделу), традиционные мужские доблести (благородство, великодушие, доброта, снисходительность) стали призрачными, нереальными и предаются забвению. Современный мужчина всячески стремится избегать любой ответственности (в том числе за другого человека), мыслит предельно рационалистическими категориями, живет «без души, без радости, без любви». «Наша эпоха уничтожила ряд человеческих добродетелей, которые в прямом смысле слова или же лишь в идеале считались прежде непременным достоянием человека», — с горечью констатирует И. Бодамер.

Преобладание роли биологического фактора наиболее отчетливо проявляется в клинической динамике психопатических состояний, где влияние конституциональных моментов резко сказывается на формировании всех подструктур личности. Отсюда неповторимость и своеобразие внутреннего мира шизоидов («королей и поэтов», по определению старых клиницистов), экстравертированных циклоидов (с их сочным восприятием всех прелестей жизни), мозаичный строй переживаний психастенической личности (проявляющей «мильон терзаний» и мучающейся проблемой «быть или не быть»).

Возможно, этим приматом биологического в структуре психопатических и акцентуированных личностей (а именно последние несут на себе наиболее тяжкий груз по дальнейшему научно-техническому и социальному прогрессу) объясняется значительная напряженность в межчеловеческих отношениях с их неизбежным усложнением в процессе «социализации». Чем больше люди подчиняют себе природу, смелее побеждают болезни и глубже проникают в космическое пространство, тем ярче обнаруживается их неумение контролировать собственные отношения. Кстати, великие психологи прошлого (за редким исключением) были далеко не мастерами обыденных отношений с людьми: личная жизнь у многих из них была трудной, запутанной (нужда, одиночество, раздвоенность, непонимание со стороны близких). Зачастую обнаруживались сложность в отношениях со своими знаменитыми современниками, взаимное непризнание, перерастающее в явные конфликты: Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой не понимали друг друга, Л. Н. Толстой и И. С. Тургенев едва не подрались ка дуэли, у И. С. Тургенева и Ф. М. Достоевского были натянутые, сложные отношения. Американский социолог Т. Шибутани указывает, что некоторые из великих вкладов в искусство, науку и правосудие были внесены дезорганизованными личностями: значительные достижения в каждой области требуют большой работы, а те, кто живет легко, часто не умеют приносить жертвы. Независимость от господствующих мнений часто свойственна тем, кто презирает авторитетные фигуры и с трудом меняет взгляды. Гении часто инфантильны, несчастны, окружающие считали их «чудаками» (общеизвестно выражение, что «нет пророка в своем отечестве»), но благодаря своим невероятным жертвам и настойчивости они вносили много нового в жизнь остальных, хотя сами нередко жили в нищете.

На «перекрестке» биологического и социального влияния находится очень интересная для психологии и клиники проблема творческой деятельности, одаренности и гениальности. Как справедливо отмечает А. Г. Харчев, «с одной стороны, это — явления социально-культурного, сформированного определенной исторической традицией и социальной средой содержания, с другой — только путем социального воздействия — при всем старании — ни Пушкина, ни Менделеева не создать, здесь нужен и соответствующий „природный материал“»[13]. Научного объяснения наследования творческих способностей пока, к сожалению, еще не дано. Одно время предпринимались попытки выяснить механизм передачи творческой одаренности на примере многочисленного рода Бахов, давшего на протяжении XVII и XVIII вв. несколько поколений известных музыкантов. Не привели к каким-либо серьезным результатам попытки патографического изучения жизни наиболее выдающихся, замечательных людей прошлого.

Несомненно, что без главной страсти, без неистовой увлеченности любой природный задаток, любая способность так и остаются в потенции. «Чтобы написать роман, надо запастись прежде всего одним или несколькими сильными впечатлениями, пережитыми сердцем автора действительно», — писал величайший психолог человечества Ф. М. Достоевский. Он и сам пережил ряд сильных впечатлений, одним из которых была «встреча со смертью». После описания жестокой инсценировки казни вечером того же дня он писал своему брату: «Никогда еще таких обильных и здоровых запасов духовной жизни не кипело во мне, как теперь».

«Каждый желудь заключает в себе идеальный тип дуба». Это высказывание принадлежит древнегреческому философу Платону. Отцы и матери снаряжают своих детей определенных запасом наследственного материала, который реализуется на сложном жизненном пути: все задатки, способности, таланты развиваются затем самой личностью по мере упорной работы над собой, в жизненной борьбе, которая лишь одна является гарантией победы. «Чтоб хорошо писать, страдать надо, страдать!» — призывал Ф. М. Достоевский. Практически в любой сфере творческой деятельности человек проявляет самого себя, со всеми достоинствами и недостатками, воплощает все возможности своего темперамента (как биологического радикала) и характера (обусловленного средой и меняющегося с возрастом социального начала).

Ярким примером такой взаимообусловленности творческого процесса является наследие русского гения А. С. Пушкина. Вот краткие примеры, взятые нами из интересного исследования на эту тему профессора Б. И. Шубина. Великий поэт в раннем детстве был толстым, неуклюжим и малоподвижным. Достигнув семилетнего возраста, он стал резв и шаловлив: «По-видимому, родительские укоры и насмешки привели к тому, что в шкале человеческих ценностей у него получили приоритет физическая сила и ловкость»[14].

Психологические особенности личности поэта свидетельствуют об их изменчивости — не только на протяжении жизни, но и в течение одного дня. Вот свидетельство А. П. Керн, обратившей внимание на неровность его характера: «То шумно весел, то грустен, то робок, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен — и нельзя было угадать, в каком он будет расположении духа через минуту». Такие качества присущи циклотимическому складу личности, для которого свойственны заметные перепады настроения и творческой активности: в аспекте затронутой нами темы наиболее примечательным периодом его творчества явилась «болдинская осень». А вот как пишет о себе сам поэт: «неровный, ревнивый, подозрительный, резкий и слабый одновременно». Ему не удавалось скрыть чувства, он выражал их непосредственно и искренне, проявляя вовне полярные качества своей личности: был упоительно пленителен в моменты приятных событий и неудержим в гневе и ярости — когда соприкасался с непорядочностью, высокомерием, подлостью.

В воспоминаниях современников подчеркивается обостренность чувств, пылкость, порывистость, страстность душевных движений А. С. Пушкина. При его повышенной впечатлительности и ранимости особенно понятной становится непереносимость конфликтов с великосветским обществом, унизительных арестов и гонений, цензурных препон, утраты взаимопонимания с единомышленниками, семейных неурядиц, состояния безденежья, травли литературных врагов. Они и подвели к трагическому финалу: «В одну минуту погибла сильная, крепкая жизнь, полная гения, светлыми надеждами… Россия лишилась своего любимого национального поэта. Он пропал для нее в ту минуту, когда его созревание совершалось», — пишет В. А. Жуковский отцу погибшего поэта.

На этом, пожалуй, самом спорном моменте нашего разговора, дорогой читатель, следует поставить точку, надеясь, что в ближайшее время наука во многом прояснит то, что для нас остается пока неясным и неведомым. В этом отношении обнадеживают успехи, достигнутые в последние годы генетикой — наукой, которая приоткрывает многие аспекты пограничных состояний и плодотворно решает проблемы биологического регулирования поведения личности — как здоровой, так и больной (пораженной психопатиями и психозами).