Без игры

Без игры

Если игра настолько необходима для нашей работы, почему же мы ее лишаемся? По двум причинам: она сама нас отталкивает, а внешние обстоятельства нас оттягивают. Пока мы всерьез делаем карьеру, вступаем в брак, заводим семью, поднимаемся по корпоративной лестнице, заботимся о родителях, принимаем участие в общественной и религиозной жизни, тренируемся, чтобы оставаться в форме и предупредить проблемы со здоровьем, нам кажется, что времени на игру для собственного удовольствия у нас просто не может быть. Барбара Браннен, директор по персоналу, о которой я писал в начале главы, оказалась в такой ситуации. Кризис в той или иной форме неизбежен в середине жизни успешных людей, но происходит все раньше и раньше. Люди уже говорят о «тризисе» (кризисе в тридцать с небольшим) и «кризисе четверти жизни» в двадцать с чем-то. Ту же модель я видел у еще более молодых людей, даже у подростков, расписание которых до отказа забито школой, домашней работой, внеклассными занятиями, волонтерством, репетиторством и подготовкой к тестам. Для этого еще не придумали запоминающегося названия, однако они тоже страдают от некоего душевного кризиса, который происходит, если каждый момент и каждую унцию своего существа вкладывать в соответствие ожиданиям других людей.

Если слишком долго обходиться без игры и тяжело трудиться, соответствуя ожиданиям, в какой-то момент человек смотрит на свою жизнь и спрашивает (обычно про себя и когда рядом никого нет): «И это все? Больше ничего не будет до самого конца?» Хорошие оценки или большой бонус, если не затрагивают что-то в душе, при всех наградах и похвалах только удручают. У кого-то эта утрата веры происходит в шестнадцать лет. У других – в шестьдесят. У настоящих игроков ее не происходит.

Помимо того что нас оттягивают от игры, мы сами отталкиваемся от нее из чувства стыда, вызванного культурой, в которой игра не признается за человеческую потребность и не встречает уважения. Как я уже говорил, игра считается вотчиной детей, поэтому играть – занятие для детей, невозможное во взрослой жизни. А вы серьезный человек, который занимается серьезной работой, а значит, должны быть серьезным. Я серьезно.

Как правило, мы искренне верим, что игра – трата времени, и стыдим себя, заставляя от нее отказаться. При этом в нашей жизни могут быть люди, которые призывают расслабиться и позволить себе немного веселья. Но нам кажется, что на это пойти нельзя. Менеджер ресторана Марк мог одновременно работать и получать удовольствие, когда был рядовым сотрудником. Но как только его повысили, он взял на себя роль этакого наставника. Он решил, что другие не должны видеть его за игрой – начальники этим не занимаются, и не важно, умеет ли он одновременно дурачиться и делать дело. Марк чувствовал, что игра – это проявление безответственности.

Иногда враждебность лишенных игры людей просто поразительна. Недавно я был на конференции, где рассказывал об игре – и откровенно наслаждался теплым приемом, который оказали мне другие участники. Один оратор, чрезвычайно успешный автор телепередач для детей, после моего выступления встал и сказал: «Я могу получить средства для любого проекта, но важнее всего финансировать исследование игры. Это по-настоящему важно». Так что когда по пути за кофе на меня накинулись, я пережил настоящий шок.

«Эй, почему вы говорите, что если хочешь больше узнать об игре, лучше сесть на пол и поиграть с детьми, а не читать книги?» Говоривший был безупречно одет, держал под мышкой ноутбук, был гораздо крупнее меня и стоял слишком близко. Я объяснил свою мысль: можно сколько угодно читать книги, но понять игровые эмоции при этом будет трудно. Однако если пережить их вместе с детьми, которые очень непосредственны в своих игровых проявлениях, будет гораздо легче. «Значит, вы выражаетесь неточно, – сказал он мне. – Указывать людям, что надо играть, – безответственно. Вы что, хиппи?» Я почувствовал себя очень некомфортно. Этот человек вполне мог меня ударить или выкинуть еще что-нибудь неприятное. Определенно, свободная игра казалась ему угрозой, и вероятно, в детстве сам он был лишен радости свободной игры. Я спросил у него, кто на конференции высказал точку зрения, совпадающую с его взглядами, и тогда он развернулся и быстро удалился. (Это была крупная конференция, и в основном на ней говорили об «игре всерьез».)

Хотя эта агрессия выглядела необычной, редкой ее не назовешь. Я регулярно сталкиваюсь с холодной и враждебной реакцией на игру, когда люди слышат полное описание ее природы и роли в нашей жизни, а потом медленно осознают, что всю свою жизнь обходились без спонтанной игры. Их поражает факт, что любовь, которую они узнали в своей жизни, была небезусловной и зависела от их достижений. Полностью осознать это в один прием, во взрослом возрасте – порой невыносимая задача. В этой ситуации у людей часто возникает интенсивная (хотя и неосознанная) защитная реакция: они отрицают, что были лишены полноты жизни. И обычно гневаются на гонца, который принес эту весть.

Радость – наше право по рождению, она свойственна нашему устройству. Когда серьезные люди, которые всегда стремятся конкурировать с другими, осознают, что упустили эту радость, это оказывается настоящим ударом. Может быть, потому-то в нашей культуре так распространен стереотип, что люди, которые играют, поверхностны, не живут в реальном мире и являются дилетантами или аморальными лодырями.

Если бы мне позволяли время и обстоятельства, я бы спокойно проследил вместе с этим человеком его игровую историю. Вероятно, я бы попросил его поискать, чем объясняется этот гнев и его интенсивность (не соответствующая обстоятельствам), а еще со всей возможной эмпатией открыл бы ему возможности увидеть, откуда он исходит.

Люди, реагирующие таким образом, обычно не играют и гордятся тем, что не поддаются игре. Они считают себя практичными и гордятся тем, что родители, учителя и начальники вознаграждали их за тяжелую работу и достижения в пределах узкой нормы. Возможно, их также наказывали за недостаточно усердную работу.

Когда я начинаю описывать естественную историю игры и рассказывать, насколько она необходима, многие взрослые, у которых давно сформировалось отношение к этому вопросу, не могут принять новую информацию. Интуитивно они понимают, что всю жизнь были лишены всей радости и полноты, которые может принести игра, однако у них срабатывают защитные механизмы. Им кажется, что идею сделать игру приоритетом надо не просто отвергнуть, но и решительно раздавить.

Я наблюдал это, когда раньше занимался медициной – действительно серьезной профессией. Конечно, осматривая и диагностируя пациента с очень серьезной болезнью, не будешь шутить, чтобы не показаться бесчувственным. Однако есть такие врачи (вроде доктора Адамса, сыгранного Робином Уильямсом в фильме «Целитель Адамс»), которые показали, что юмор и игра могут создать целительную связь между пациентом и доктором. Говорят, смех – лучшее лекарство, и я думаю, часто это оказывается правдой.

Однако из студентов обычно выбивают легкомыслие в том лагере для новобранцев, каким является медицинский институт, нередко похожий на эксперимент по отказу от сна с элементами дедовщины. К счастью, в современных медицинских институтах учат, что при работе с пациентом важно проявлять эмпатию, а исследования депривации сна привели к изменениям в графике дежурств. Но, будучи студентом-медиком, я любил тяжело работать, а учебные курсы и практика в больнице меня завораживали. Тогда не было принято, чтобы будущие медики одновременно проявляли и серьезность, и способность к игре. В результате я стал скрытым игроком. Мы с товарищем должны были написать важную учебную работу, однако нам хотелось поддерживать себя в форме и дышать свежим воздухом, поэтому мы решили измерить усвоение инсулина и некоторые другие физиологические параметры в условиях тяжелых физических нагрузок. Мы брали друг у друга кровь, а потом шли на улицу и с удовольствием бегали. Потные и счастливые, мы возвращались и брали кровь для второго образца. Так мы получили массу удовольствия и написали приличную работу, хотя наград она не завоевала. (Будь мы немного изобретательнее, то могли бы и получить удовольствие, и выиграть несколько призов.)

Людям в офисах по всему миру приходится практиковать такой же скрытный подход к наслаждению работой. Если вы получаете удовольствие от работы, про вас могут подумать, что вы ленитесь или недостаточно загружены. Это может показаться неуважением по отношению к перегруженным людям (или тем, кто считает себя перегруженным). Радостное рвение к работе может привести других к мысли, что вы подлизываетесь к руководителям, вы Поллианна[29] или достаточно богаты, чтобы потеря работы вас не волновала. Так или иначе, лучший подход к работе – энергичный, но стойкий. Однако и при этом хорошо сохранять некоторое отторжение или даже цинизм.

Все это чепуха. Вы можете любить свою работу. И можете получать удовольствие в процессе. И вполне реально найти способ, чтобы получать от любого проекта не меньше радости, чем в детстве от запуска бумажных самолетиков с крыши.

Если чувства легкости в деле не хватает, это надо рассматривать как предупреждение. Это должно тревожить как боль в груди или одышка при подъеме на лестницу, высокий уровень сахара в крови или анемия. Если бы у нас была возможность измерить для игры важные показатели, как для диабета или высокого давления, мы могли бы посмотреть на результаты и понять: мы в опасности. Но такого теста не существует. А вместо него есть обжигающее чувство недостатка: в жизни чего-то не хватает, мы не переживаем радости и энергии, которые когда-то у нас были. И вот вопрос: как вернуть это чувство?