Глава 4
Глава 4
Одной из фрейлин Маргариты Наваррской была баронесса де Бурдель, чей сын Пьер вырос при дворе. Закончив образование, он мог стать каноником, например, в аббатстве Брантом (таков будет его псевдоним), но он не мечтал о карьере проповедника и стал военным. Служба позволила ему побывать при многих европейских королевских дворах, он участвовал во многих сражениях. Прискорбный случай в 1589 году – падение с лошади – вынудил его выйти в отставку.
Оставшиеся двадцать пять лет жизни он провел за написанием мемуаров. Они очень точно передают картину придворной жизни той эпохи, не чуравшейся откровенного распутства. Особенно интересен том "Жизнь галантных дам", где приведено множество порнографических анекдотов.
Приведем несколько образцов. "Одна замужняя женщина никогда не позволяла любовнику целовать себя в губы, ибо именно рот обещал ее мужу хранить честь, и она не хотела портить его репутацию. Но что касается лона, то "оно не проронило ни слова и ничего не обещало, поэтому могло себе позволить все удовольствия, не было ничего зазорного в том, чтобы представить его в распоряжение любовнику…" "Другая очень скромная и серьезная дама, предаваясь радостям со своим другом, всегда занимала положение сверху и клала партнера под себя, никогда не отступая от этого правила. Она объясняла это так: если муж что-то заподозрит, она сможет все отрицать, утверждая – не погрешив против Бога, – что никто не ложился на нее".
Брантому было что рассказать и о лесбиянках при французском дворе. Подобно аристофановским Лисистрате с подругами, они увлекались специальными olisbos, по-французски godemiche, для особенных наслаждений. Однажды во время войны гвардейский капитан, обыскивая покои Лувра в поисках оружия, обнаружил на груди одной дамы не пистолеты, но четыре большие искусно изготовленные "godemiches", "что дало повод для большого веселья, а дама, наверняка хорошенькая, сконфузилась". В другой раз принц неожиданно наткнулся на двух дам, забавляющихся этим инструментом. Брантом говорит, что "одна из них, к удивлению своему, хорошо преуспела в этом деле, прикрепив здоровенную штуку себе между ног с помощью лент, так что это было похоже на натуральный член. Ее застигли врасплох, и она не успела его снять, принц же велел показать, как они это делают".
Брантом пишет о порнографии как о сильном стимулирующем средстве. Одна дама, хранившая у себя в комнате с разрешения мужа томик Аретино, признавалась любовнику, что "книги и другие выдумки хорошо ей служат". Некий придворный подарил своей любовнице альбом с картинками, изображающими аристократок во всех любимых Аретино двадцати семи позах. Книга обошла весь королевский двор и произвела любопытный эффект. Одна из дам просматривала ее с двумя подругами и так возбудилась, что "впала в любовный экстаз на виду у присутствующих и не смогла пойти дальше четвертой страницы, лишившись чувств на пятой".
Пока Брантом собирал материал о похождениях порядочных и галантных француженок, Шекспир в елизаветинской Англии сделал волокитство темой пьес и сонетов. Монопольное право на издание книг имела компания "Стейженер", причем вся ее продукция подвергалась цензурированию. Как и папский "Индекс", цензоры обращали внимание только на богохульную и кощунственную литературу, но не на порнографию. Открытые непристойности Шекспира и его современников не возмущали пуритан семнадцатого века. Позднее в обществе возникли возражения против пьес и танцев, провоцирующих сексуальную распущенность, но одновременно оно защищало притеснявшегося цензорами Джона Мильтона. Именно его борьба за свободу слова помогла снять все ограничения к концу семнадцатого века. Намек на порнографию присутствует в двух драмах Шекспира о гетеросексуальной страсти и похоти – "Троил и Крессида" и "Антоний и Клеопатра". Если характер Пандара, чье имя стало в английском языке синонимом сводника, не очень разработан, то эротическое желание, которое могла разжигать египетская царица, лучше всего выражено в строчках:
Над ней не властны годы. Не прискучит
Ее разнообразие вовек.
В то время как другие пресыщают,
Она тем больше возбуждает голод,
Чем меньше заставляет голодать.
В ней даже и разнузданная похоть –
Священнодействие.
А вот как в той же пьесе Шекспир описывает сексуальные устремления евнуха:
Клеопатра: Эй, евнух! Мардиан!
Мардиан: Чем угодить
Я твоему величеству могу?
Клеопатра: Уж только не твоим пискливым пеньем.
Мне евнух угодить ничем не может.
Как счастлив ты, скопец: твоим желаньям
Стремиться некуда. Скажи мне, знаешь
Ты, что такое страсть?
Мардиан: Да, госпожа.
Клеопатра: Как? В самом деле?
Мардиан: Не совсем. Не в деле.
Я в деле не на многое способен.
Но страсть знакома мне. Люблю мечтать
О том, чем Марс с Венерой занимались.
Шекспир вполне порнографичен в описаниях соблазнения прекрасного юноши Адониса Венерой в "Венере и Адонисе" и насилия римского императора Тарквиния над Лукрецией в поэме "Лукреция". Прокравшись в спальню Лукреции, злодей грозит, что, если она не уступит ему добровольно, он овладеет ею силой.
Он смолк и факел погасил ногою:
Всегда разврату ненавистен свет,
Злодеи дружат с темнотой ночною,
Чем гуще тьма, тем жди страшнее бед!
Волк разъярен – овце спасенья нет!
Ей рот рукой он плотно зажимает,
И вопль в устах безгласно замирает.
Волнующейся пеленой белья
Он заглушает жалкие рыданья,
Не охлаждает чистых слез струя
Тарквиния палящее дыханье,
Неужто же свершится поруганье?
О, если бы святость слез ее спасла,
Она бы слезы целый век лила!
Утраченное жизни ей дороже,
А он и рад бы все отдать назад…
Покоя не нашел злодей на ложе,
За миг блаженства мстит нам долгий ад!
Оцепенелые желанья спят,
Ограблена невинность беспощадно,
Но нищ и чести похититель жадный.
Насилие над Лукрецией и ее самоубийство ради искупления бесчестья вызвали падение династии Тарквиния. Эти события легли в основу восхваления поэтом Добродетели. В действительности же современники Шекспира частенько предпочитали добродетели ветренность. Даже сама "девственная" королева имела любовников, а размер их гениталий живо обсуждался в ее окружении. Пуритане следующих поколений были строги не только на словах, они преследовали физическую распущенность, особенно у женщин. Но с реставрацией Стюартов в 1660 году снова воцарилась любвеобильность. Распущенность нравов двора Карла II принято объяснять долгой ссылкой веселого монарха и его придворных во Францию. В таких пьесах, как "Деревенская жена" (1675 г.) Уильяма Уичерли и "Любовь за любовь" Уильяма Конгрива (1695 г.), изобилующих непристойными намеками, очень точно отражено изменившееся настроение эпохи. Пьесы эти типично французские по замыслу, современный "фарс в спальне" продолжает их традицию. Сам монарх писал стихи об удовольствиях и неудобствах внебрачной любви.
Все твержу про себя про ее красоту,
Но она у другого, и все в пустоту!
Смеясь надо мною, так сладостно лгать,
И с прежним искусством другого ласкать!
И трудно помыслить ужасней удел,
Чем безоглядной любви беспредел.
Но стоит подумать о сердце без зла,
Как черные мысли волна унесла.
Боюсь вдруг обидеть, лелею мечту,
Что душу кристальную в сердце я чту.
И нет, как на звезды вприщур не смотри,
Светила блистательней нашей любви.
Одним из близких друзей короля был сэр Чарльз Седли, чья дочь Катерина стала любовницей королевского брата графа Йорка (позже король Джеймс II), который сделал ее графиней Дорчестер. В дневнике Пепия описывается, как в 1663 году Седли с двумя приятелями напился в таверне "Петух" на Боу-стрит, разделся, вылез на балкон и помочился на собравшуюся внизу толпу, ругаясь при этом такими словами, что толпа пыталась взломать дверь таверны, чтобы расправиться с ним. (Эта выходка закончилась для него штрафом в 500 фунтов по приговору Королевского Суда.) Впрочем, все это не мешало королю отзываться о друге как о человеке, "получившем от природы патент на красоту Аполлона", и утверждать, что "его стиль в письме и речах создает стандарт английского языка".
Седли писал любовную лирику, обращенную, скорее всего, к другу-королю. Одно из стихотворений – "Юный Коридон и Филлида" – начинается так:
Коридон и Филлида
На ложе из трав.
Все ими забыто
Средь неги забав.
Но не все я посмею поведать вам…
И так восемь строф. Стихотворение кончается так;
Любовь веселится,
Природе верна.
В объятиях спится
Об руку рука.
Но не все я посмею поведать вам…
Пуритане Оливера Кромвеля оказали влияние не на аристократию, а на средний класс и до некоторой степени – на простонародье. Это привело к тому, что сексуальное наслаждение стали считать чем-то постыдным. Упомянутый Пепий частенько украдкой целовал служанку жены и даже при случае спал с ней, но всегда испытывал чувство вины, как после чтения "Школы для девочек" ("Самая развратная из всех книг, которые я когда-либо читал"). Прочитав, он сжег ее, стесняясь хранить в своей библиотеке.
Стыд – плод скромности, которая в викторианскую эпоху превратилась в напускную стыдливость. В начале восемнадцатого столетия стало обычным делом использование пунктира и звездочек для обозначения неприличных слов и выражений. Впервые этот способ применил Свифт, использовал его и Стерн.
Актер Джеймс Босуэлл вспоминал, что его подруга Луиза не отказалась провести с ним ночь в "Черном Льве" на Флит-стрит, но не захотела раздеться в его присутствии и отослала из комнаты.
Вот как двадцатидвухлетний Босуэлл, далеко не такой стыдливый, как Пепий, описывает ночь, проведенную с нежной Луизой (12 января 1763 года): "Я быстро вошел в комнату, в сладостном исступлении скользнул в постель и немедленно очутился в кольце белоснежных рук и был прижат к ослепительно белой груди. Боже мой, мы дали себе волю в любовных играх! Темнота по-дружески скрывала наш румянец. Вихрь любви подхватил меня и по доброте моей подруги я удостоился праздника сладострастия. Гордясь своей божественной мощью, я вскоре возобновил благородную искру. Я был окрылен. Никогда еще не было у меня такой ночи. Пять раз я растворялся в экстазе.
Луиза была от меня без ума и твердила, что я чудесен. Она спрашивала, насколько это обычно для мужчин. Я ответил, что мог бы и удвоить счет, хотя это было далеко не так. В душе я собой гордился. Она заявила, что гордиться нечем. Я сказал, что это мое дело. Она ляпнула, что и звери делают такое. Ну нет, ответил я, мы сильно преуспели в наслаждении чувств, и спросил, а сколько бы ей хотелось. Она мягко пожурила меня за такой вопрос, но ответила, что пару раз…
Ей все хотелось поспать, и наконец я сдался и погрузился в дрему в ее объятиях, а она в моих…
В ней была удивительная смесь деликатности и сладострастия, доставлявшая мне особое удовольствие. Впрочем, мысленно я странствовал по объятиям других дам, воображая их во всех красках. Но Луиза давала всем сто очков вперед. Она пробормотала, что так устала, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой, умоляла не презирать ее и выражала надежду, что чувство мое не будет скоротечным. Эту ночь я описал совершенно искренне, я был само Наслаждение".