Разрушение общепринятых границ

Разрушение общепринятых границ

Даже в наши дни большинство людей проводит резкую грань между нормальным и ненормальным, детством и взрослой жизнью и психоанализом и "реальной жизнью". К "большинству людей" я отношу не только широкую публику и многих пациентов, но также многих людей, которые работают в оказывающих помощь профессиях. Дихотомическое мышление обладает большой привлекательностью; оно удовлетворяет потребность в простоте и понимании ясной структуры. Из многих высказываний Фрейда следует, что дихотомическое мышление также было крайне привлекательным и для него (например, боль — удовольствие, принцип удовольствия — принцип реальности, инстинкт жизни — инстинкт смерти).

Однако выдающаяся,черта трудов Фрейда заключается в том, что по сути они постоянно ставят под сомнение общепринятые догмы. Отвергая упрощенческие общепринятые дихотомии, Фрейд постоянно определяет и формулирует переходные феномены, трансформации и движущие силы изменения, прослеживая сохранение старого в новом без отрицания нового, демонстрируя преимущества мышления языком отличий в степени, а не языком родового отличия, рассматривая людей как занимающих двойственные, внутренне противоречивые или несовместимые позиции. Например, в книге "Толкование сновидений" (1900) мы сталкиваемся с тем, как Фрейд выступает в защиту непрерывности психической жизни во сне и бодрствующем состоянии; в "Трех очерках" (1905b) подрывается какое-либо резкое и прочное отличие между перверсиями и нормальной сексуальностью; в различных работах по сексуальности, таких как "О превращении влечений, в частности анальной эротики" (1917), Фрейд подходит к рассмотрению психосексуального развития как серий трансформаций, а не резко очерченных фаз, и описывает взаимопроникновение этих фаз крайне утонченным образом. II более нет надобности размышлять о неприятии Фрейдом абсолютного отличия нормальный — ненормальный. Скорее Фрейд настаивает на том, что одни и те же фундаментальные процессы формируют жизнь нормальных людей и невротиков[36].

Многие из тех, кто отвергает работу Фрейда, делают это потому, что ошибочно принимают поиск Фрейдом непрерывности внутри трансформаций с течением времени за бесхитростный редукционизм. Как правило, они цитируют утверждения, вырванные из общего контекста трудов Фрейда и оторванные от свойственного ему способа мышления. Оправдывая таким образом свое неприятие его работы, они упускают момент вдохновенных разрывов Фрейда с общепринятыми условностями своего времени, которые определяют конструкцию психологического знания.

Прорыв различных общепринятых концептуальных границ можно обнаружить в "Заметках о любви в переносе". Я особо выделил один момент разрушения, который, по-моему, Фрейд завершил в данном эссе более впечатляющим и выразительным образом, чем где-либо еще. В более узком смысле — это разрушение границы между любовью в переносе и "подлинной любовью"; в более широком — разрушение границы между аналитическими взаимоотношениями и взаимоотношениями "реальной жизни".

В данном эссе Фрейд, по-видимому, некоторое время довольствуется развитием технического тезиса, что любовь в переносе должна трактоваться как нечто нереальное, то есть как иррациональное, бессознательно обусловленное повторение вытесненного желания и конфликта, который принимает форму сопротивления. Однако после глубинной разработки данной аргументации он останавливается и со свойственной этому гению вечной неугомонностью подвергает сомнению собственное утверждение о нереальности любви в переносе. Как если бы Фрейд только сейчас осознал, что углубившись в технические проблемы отличий, упустил лелеемую им перспективу непрерывности в психической жизни. При восстановлении этой перспективы, он продолжает утверждать, что отличие между обычной любовью и любовью в переносе, в конечном счете, не столь велико; самое большее, такое отличие является вопросом степени, и хотя в техническом отношении полезно иметь в виду и истолковывать преувеличенную природу и нереалистические Черты любви в переносе, это не должно мешать осознанию того, что обычная любовь имеет много аналогичных нереалистических аспектов. Обычная любовь, подобно любви в переносе, имеет свои инфантильные прототипы; она так же является повторением, идеализацией и насыщена конфликтными переносами; она так же является сложной смесью, а не просто новым и чистым опытом.

Развивая занимаемую им позицию по поводу любви, Фрейд в действительности одновременно утверждает три фундаментальные непрерывности: непрерывность между инфантильностью и взрослостью, непрерывность между нормальным и невротическим (рационально-реалистическим и иррационально-нереалистическим) и непрерывность между психоанализом и реальной жизнью. Именно последнюю из этих непрерывностей мы можем рассматривать как значительный шаг вперед в психоаналитическом понимании всей личности и ее развития в контексте человеческой обусловленности. Другие только что упомянутые важные непрерывности Фрейд также обдумывал уже в течение некоторого времени применительно к вопросам развития, психопатологии и процесса лечения.

Хотя мы могли бы соединить путеводные нити в предшествующих трудах Фрейда для показа того, что он уже ранее достиг этих интерпретативных заключений относительно любви как переноса и переноса как любви, и хотя мы могли бы также привести доказательства того, что Фрейд уже ранее выразил это понимание в других трудах, я полагаю, что следуя таким курсом, мы ошибочно приняли бы подразумеваемое знание и фрагментарное осознание за недвусмысленно выраженное убеждение в разработанном и составляющем единое целое контексте. К тому же, мы проглядели бы собственное ощущение Фрейдом только что достигнутого им в "Заметках о любви в переносе" осознания, его ясно выраженное акцентирование на этом аспекте и имплицитно удовлетворенный интерес в результате сделанного им вклада в теорию как любви, так и психоаналитического процесса.

Когда перечисляют различные достоинства эссе Фрейда, можно возразить, что в целом оно недостаточно .убедительное и неполное свидетельство. Он рассматривал любовь в переносе как одновременно нереальную и "подлинную" и предлагал технически относиться к ней просто как к нереальной, даже если она по существу подлинная. Для технических целей любовь в переносе следует рассматривать как повторение, "воспроизведение" старого текста любви. И все же, вследствие ее непрерывной связи с подлинной любовью, наш аналитический подход может или должен позволять новую привязанность — то есть, отношение анализанта к аналитику как к "новому объекту".

Много позднее Лёвальд (1960) выступил в защиту именно этого момента, когда обсуждал теорию терапевтического воздействия психоанализа. Лёвальд сосредоточил внимание на новых и более высоких уровнях организации, становящихся возможными вследствие анализа, и на возможности новых способов переживания себя и других в отношении, которое приводит к структурным изменениям. Этот новый способ связанности и восприятия себя и других более не сохраняется исключительно ригидным или неустойчивым, индифферентным или переполненным примитивной подозрительностью, депрессией, амбивалентностью и т.п. В этом контексте индивид может неожиданно вcтретить "новые" объекты и таким образом испытать "новую" любовь.

Однако по данному «опросу Фрейд явно хранит молчание. Из уважения к его проницательности мне хотелось бы думать, что он решил не вдаваться в трудное теоретизирование по поводу "нового" в том самом эссе, в котором предупреждал предположительно молодого, неопытного или даже не прошедшего анализ аналитика не дать ввести себя в заблуждение и не увлечься заявлением пациентки о возникшей новой любви. Фрейд был определенно прав, выражая обеспокоенность тем, что любое серьезное ослабление подобающе беспристрастного аналитического отношения может легко приводить аналитика к соскальзыванию в этически и терапевтически компромиссную роль в ходе проведения анализа. В наше время мы осознаем в большей мере, чем когда-либо ранее, сколь часто терапевты действительно переходят к любовным отношениям со своими пациентками или, по крайней мере, подходят к ним в сексуальном плане. Эти скандалы, очень часто происходившие на глазах настороженной публики, более не считаются случайными и изолированными. Намного более часто аналитик, который эмоционально увлечен, но воздерживается от сексуальных инициатив или откликов, все же не в состоянии полезным образом истолковывать насыщенную конфликтами любовь пациентки.

Однако мы не можем быть уверены в таком прагматическом объяснении молчания Фрейда по поводу "подлинной" любви в лечебных взаимоотношениях. Следовательно, мы должны допускать альтернативу — а именно, что в 1915 году Фрейд вполне мог быть как в личном, так и в теоретическом отношении не готов к дальнейшему обдумыванию импликаций подлинных аспектов любви в переносе для техники и теории аналитического процесса. Я вернусь к личной неготовности Фрейда при обсуждении его дискуссий но технике и контрпереносу и когда буду комментировать патриархальную ориентацию Фрейда. Его теоретическая неподготовленность может быть объяснена тем, с каким пылом он развивал центральные тезисы, так что он отдавал себе отчет, что рассмотрение вопроса о подлинных элементах в любви в переносе скомпрометировало бы, или могло бы скомпрометировать, его решительный акцент на определении настоящего прошлым. Этот детерминизм виден в навязчивом повторении, в переносе и отыгрывании и в других признаках непрекращающегося инфантильного бессознательного. Помимо экономии объяснения, его в первую очередь интересовал показ бессознательной непрерывности человеческих жизней с течением времени.

Дополнительный лимитирующий фактор в этой связи может быть получен из рассмотрения исторического контекста. В 1915 году Фрейд еще не разработал эго-психологию, которая, как позднее полагал Хартманн (1939, 1964), действительно дает теоретическое место для нового и автономного и может делать это, не отвергая теоретически драгоценных посылок о детерминизме и непрерывности.