Контрольная, предложенная раньше урока
Контрольная, предложенная раньше урока
Приблизительно так выглядит формирование опыта: сначала мы пытаемся решить проблему, делаем ошибки, получаем свои двойки и головомойки за сделанные ошибки – и тогда уже запоминаем, как делать не надо. Не сразу, но постепенно осознаешь оптимизм изречения французского актера Саша Гитри: «Источник нашей мудрости – наш опыт. Источник нашего опыта – наша глупость».
Мудрость – прямое следствие хорошо переработанной глупости.
Надо только уметь использовать свою глупость по назначению, а не отрекаться от нее и не прятаться за кого–нибудь, кто (якобы) умнее и точно знает, где тут светлый путь к самому концу света.
А как хочется нейтрализовать собственную глупость или хотя бы замаскировать ее – «и чтоб никто не догада–ался», как в песне поется. Что и говорить, из–за недостатка опыта мы постоянно попадаем впросак. Причем список практических навыков и представлений о так, как вести преодоление сложных местностей — это не готовая инструкция для всех и каждого, отныне и навсегда. Хотя беседы со старшим поколением нередко оставляют именно такое впечатление: будто бы в определенный момент жизни достойные люди получают допуск к высшему знанию, которое открывает перед ними высшую мудрость, каковая, в свою очередь, помогает достойным войти в высшую категорию. Тьфу! Естественно, подобные россказни даже у наивного слушателя оставляют неприятный осадок. Не сердись, уважаемая молодость мира. Это зрелость мира старается сделать хорошую мину при скверных анализах. И мы попробуем объяснить, зачем она так поступает.
Ну, во–первых, срабатывает описанная выше психозащита – природная, натуральная, неосознанная, а потому неполиткорректная реакция. Причем с обеих сторон. Старшие, демонстрируя свое могущество (в котором подсознательно все–таки сомневаются), оказывают психологическое давление, младшие отвечают бунтами, мятежами и попытками узурпировать власть. И вполне мирная, где–то даже идиллическая обстановка в любой момент может взорваться жаркими дебатами на пустяковую тему: например, надо есть суп или не надо. Отвечаем: не надо! Особенно если суп готовил папа, из пакетиков, в присутствии домашнего любимца – хомяка Элпидифора, который куда–то бесследно исчез. И вообще, если есть не хочется, это дивное состояние необходимо зафиксировать минимум на сутки и устроить разгрузочный день. Внимание! Рекомендация не касается дистофиков, анорексиков и топ–моделей. Им все равно разгружать нечего.
Во–вторых, не только для предка, внезапно обретшего себя в тиранстве, но и для его потомка, немедленно ушедшего в глухую оборону, сесть за стол переговоров и применить законы дипломатии на практике – не такое простое дело. Оно не такое простое даже для опытных и расчетливых людей. А опытным и расчетливым, как правило, становишься с возрастом. Надо отметить, что непримиримость, пылкость и бескомпромиссность в нашем отчестве свойственна не одной молодости. Зрелость и старость тоже при случае такую пылкость демонстрируют – звоните ноль–один, эвакуируйте население! В контексте такого отношения переговоры получают жесткое определение: они есть не что иное как подлое предательство идеалов. Жизнь приобретает окрас, принятый у импульсивных психотипов: все только черное и белое.
Причем молодым практически всегда кажется: весь в белом, естественно, я, любимый. Ну, и мои соратники–единомышленники. А остальные либо в черном, либо вообще невидимки. Старшие не столь категоричны. Они–то понимают: не все так просто, как хотелось бы. Конечно, уверенность в собственной непогрешимости – прекрасная вещь. За ней, как за каменной стеной, можно спрятаться от всего, что способно понизить твою самооценку. Но вот беда: эта стена вовсе не столь прочна, как мы надеемся. И вообще это не монолитное сооружение, толстенное и без единой щелочки, а редкая сетка–рабица, натянутая между столбами.
Так что старшие с опозданием, но понимают: быть уверенным в своей правоте на все сто не получится. И мир не черно–белый, а цветной и объемный. Почему с опозданием? Начнем с цитаты. Причем из произведения классика. Нашего самого человечного классика. Сергей Довлатов писал о круге своих знакомых: «Нильс Бор говорил: «Истины бывают ясные и глубокие. Ясной истине противостоит ложь. Глубокой истине противостоит другая истина, не менее глубокая…» Мои друзья были одержимы ясными истинами. Мы говорили о свободе творчества, о праве на информацию, об уважении к человеческому достоинству. Нами владел скептицизм по отношению к государству»[33]. Это было сорок лет назад… Ничего не напоминает?
Да, в ту же тематику и в то же измерение ясных истин погружается и нынешняя молодежь. Ею тоже владеет скептицизм по отношению к государству, к обществу, к власть предержащим и в возраст вошедшим. Молодым кажется, что правда – на их стороне, а прочие мухлюют, пытаясь сохранить свои посты, дивиденды, фазенды… Нельзя сказать, что они не правы. И нельзя сказать, что правы. Потому что нет никаких монолитных «поколений», «социумов» и даже «коллективов». Едва наберешь воздуху в грудь, чтобы страшным голосом крикнуть: «А подать сюда Ляпкина–Тяпкина!» — глядь: Ляпкин–Тяпкин, оказывается, вполне приличный человек. И если совершил нечто предосудительное, то это его Добчинский с Бобчинским подставили… А может, он их подставил. Поди разберись. Но разбирательство, коли случится, пройдет именно на государственно–социальном уровне, до которого младшее поколение еще не дотягивает… ся. То есть молодежи остается лишь обсуждать и осуждать в кулуарах поступки и проступки власть имущих и имуществом владеющих.
Так что пылкость, бескомпромиссность и прочие качества рвущихся, но еще не дорвавшихся поистине адекватны их неудовлетворенным аффектам.
Остается лишь предупредить нынешних «кулуарных критиков»: будущая молодежь станет повторять те же слова и те же поступки. И в головах у нынешних посетителей ясель и детсадов будут синим огнем полыхать те же ясные истины и зверские стремления разобраться и искоренить. А в качестве искореняемого можете оказаться и вы. Эстафета агрессии, вероятно, продлится долго. Пока не проникнет в нашу загадочную славянскую душу энная толика терпимости. Не готовности всепрощения, а, если так выразиться, всепознания. Потому что «познать» совсем не означает «простить». Скорее это означает «лучше прогнозировать дальнейшее». А заодно это означает «повзрослеть». Поэтому старайтесь изменить качество своего восприятия: переходите от ясных истин к глубоким. Любое углубление в смысл жизни превращает человека из борца в творца. Хотя эта роль не каждому по силам. Так что многие предпочитают оставаться на территории борьбы. Все–таки привычные места, родные глазу окопы, блиндажи, проволочные заграждения… Из репродуктора льются патриотические песни. Снующие между бойцами провокаторы искательно заглядывают в глаза. Шпионы пытаются выведать важные военные тайны. А ты стоишь скалой – и ни гу–гу! Только бодро выкрикиваешь лозунги и цитируешь передовицы. Ну и что, что вид глупый? У противника вид ничем не лучше.
Если приложить соответствующие усилия, то со временем происходит переоценка «палитры» и отмена черно–белой расцветки, жизнь обретает колорит, объемность и динамику. Так гораздо красивее, поверьте. И удобнее. Хотя бы в том отношении, что у вас появляется цель, а ваши усилия обретают смысл. Постепенно прекращается работа на процесс борьбы как таковой — просто становится жалко тратить жизнь на нескончаемую битву за немеркнущие идеалы. И начинается работа на результат — за скорейшее окончание боев, за мирные переговоры и за переход к успешной личной (или трудовой) жизни. Но для такого перехода требуется время. И не только на ваше собственное взросление.
Иной раз и предки оказываются недостаточно взрослыми, чтобы общаться со своими детьми на равных.
Бывает, и не по своей вине. Да, ужасно хочется возложить вину за инфантилизм на плечи того, кто так и не вырос — но приглядитесь: не он один виновен в своем «застревании на детской ступени сознания», как это состояние описывал К. Юнг. Сопротивляясь «силам судьбы, которые пытаются вовлечь нас в мир», человек стремится «осознавать только свое «Я» и отвергать все чужое, в предельном же случае подчинить все другое своей воле. Хотелось бы ничего не делать, а если уж что–то делать, так ради собственного удовольствия или же для того, чтобы утвердить свою власть»[34]. А окружающие могут ему потакать. И даже приносить жертвы его инфантилизму – прямо–таки библейские жертвы. Как в истории про Авраама и Исаака[35]…
В семье Лизы царил культ ее отца. Ему никто не мог перечить, его прихоти старались удовлетворять, а папины воззрения считались истиной в последней инстанции. Лизин отец не представлял из себя ничего выдающегося: он не был глубоким и умным человеком, скорее даже наоборот, он не сделал хорошей карьеры, не умел зарабатывать деньги, он не был верным мужем своей жене и добрым отцом своим детям. Просто Лизина мать с отчаянным упорством все тридцать лет своего брака старалась удержать мужа в семье. Сразу после свадьбы она принялась искать слабые места в характере супруга и вскоре поняла: инфантилизм! Его нельзя было принять ни за честолюбие, ни за властолюбие, ни еще за какое–нибудь «-любие». Он просто хотел остаться маленьким мальчиком, которого обожают и балуют, а главное — не обременяют не только лишними, но и вообще никакими обязательствами. Но если маленький мальчик, донельзя избалованный, слишком наивен, чтобы как следует скрывать свое плохое воспитание, то дяденька, готовящийся к полувековому юбилею, был похитрей и поопытней. Он не мешал жене «вцеловать» в дочерей веру в папину исключительность.
Не будем подробно описывать фишки и примочки главы семейства. Строить из себя непризнанного гения можно по–разному. Главный, так сказать, симптом того, что этот имидж скрывает абсолютно пустопорожнего враля – отсутствие продукции. Статей, романов, картин, скульптур, партитур – всего, что свидетельствует об упорной и планомерной профессиональной деятельности. Гении, признанные они или непризнанные, стремятся выразить гнетущие их изнутри мысли и образы. Есть, конечно, вещи, которые не делаются в стол: актерская и режиссерская работа, например, без публики невозможна. Правда, не востребованный публикой актер или режиссер все же попытается обрести аудиторию: станет вести драмкружок или соберет самодеятельный театр… Гений не может существовать без самовыражения. А пустопорожний враль – еще как может. Здесь был именно такой случай: произведений или хотя бы черновиков от гениального папеньки никто отродясь не видывал. Вечно он был в поиске вдохновения – и ни разу поиск не увенчался успехом.
Но Лизин отец не унывал. Он вообще был человек живой, обаятельный, веселый – когда не дулся, как это бывает с капризными детьми, которым в чем–нибудь отказали. Друзья, родные и знакомые очень любили этого большого ребенка. Тем более, что в России царит нечто вроде культа больших детей. Если где соберется больше трех интеллигентов, как минимум один припомнит «Маленького принца» Сент–Экзюпери. И припомнит с теплотой в голосе. А то и со слезой. Вряд ли Лизина мама могла присоединиться к восторженным словам в адрес неувядаемого детства в душе человеческой. Ей приходилось несладко: безденежье и мужнины измены – это еще полбеды, но приходилось брать на себя роль Кандиды из одноименной пьесы Бернарда Шоу. Она тоже могла сказать о себе и о своем муже, как Кандида о своем: «Спросите мать Джемса и его трех сестер, чего им стоило избавить Джемса от труда заниматься чем бы то ни было, кроме того, чтобы стать сильным, умным и счастливым! Спросите меня, чего это стоит – быть Джемсу матерью, тремя его сестрами, и женой, и матерью его детей – всем сразу!.. Я создала для него крепость покоя, снисхождения, любви и вечно стою на часах, оберегая его от мелких будничных забот».
Впрочем, она могла бы сказать и больше. Она оградила мужа от всей действительности в целом, потому что ему не хотелось с этой действительностью соприкасаться. А может быть, Лизина мать боялась, что муж повзрослеет и уйдет. В свою собственную взрослую жизнь. Так некоторые мамы боятся, что придется отпустить в самостоятельное плаванье по житейскому морю любимое чадо. В общем, пугливая «Кандида», пытаясь оправдать свой образ жизни, всячески давала понять обеим дочкам, что только так и должна поступать настоящая женщина.
Судьбы Лизы и ее старшей сестры Ольги сложились по–разному. Ольга неоднократно выходила замуж, после каждого развода оставалась с очередным ребенком на руках. Друзья и близкие только руками разводили: «У Ольки просто нюх какой–то на подонков». А Лизу долго замуж не брали, хотя об этом своем заветном желании она была готова рассказать первому встречному, чем, собственно и занималась в свободное от работы время. В конце концов дождалась и она своего «счастия». Женился на ней беженец с Кавказа. Потому что деваться им обоим было некуда: они были бездомными, неприкаянными, никому не нужными аутсайдерами, которых извергла обычная жизнь. Впрочем, союзы по типу «Вот и встретились два одиночества» чаще всего развиваются по сценарию «А костру разгораться не хочется – вот и весь разговор».
Похоже, брак не принес Лизе вожделенного душевного комфорта и материального благополучия. Некоторое время она активно создавала антураж хэппи–энда: приходила в гости и с деланной улыбкой рассказывала, как прекрасна «жизнь после свадьбы». Хотя все видели, что для Лизы, собственно, никакой «жизни после свадьбы» нет. И если Лизка посмотрит реальности в глаза, то прочтет в этих глазах жестокий приговор – и себе, и своему браку. Но Лиза, как и ее мать, боялась остаться одна. И приняла то же решение, что и ее мать – в свое время: надо беречь то, что удалось получить. И полюбить то, что получила. Вероятно, если бы мама не обожествляла бы с такой силой «папашку героического», девушки бы знали себе цену и смогли бы устроить свою судьбу намного лучше. Но в мозгу обеих девочек закрепился принцип: удел мужчины – брать и забывать; удел женщины – давать и прощать. Поэтому жизнь, как говорится, не задалась. Причем с самого начала, если присмотреться.
Дочерей «запредельной жены», но «никакой матери» могло бы спасти свойство, которым, похоже, женщины этой семьи не обладали: умение смотреть правде в глаза. Если бы Лизина мама в молодости пригляделась к мужу и поняла, с кем имеет дело; если бы ее старшенькая, Ольга, поняла бы то же хотя бы про одного из своих мужей; если бы Лиза поняла… Но что теперь фантазировать: если бы да кабы? Каждой из них в момент, когда необходимо принять собственную ошибку и сформировать ма–аленькую частицу опыта, становилось очень страшно – и все эти маленькие (несмотря на изрядный возраст) девочки (несмотря на половозрелость и многодетность) просто прятались в уголок и закрывались ладошками, бубня: все плохие! Я не хочу! Меня вообще тут нету!
Психозащита может принимать разные формы – от резкого столкновения с несогласным до игры в прятки–жмурки. По этой истории видно: нередко за инфантилизм родителей расплачиваются не только они сами, но и дети «инфантов». Иной ребенок и понимает: куда–то не туда ведет его материнское наставление, а все равно ничего поделать не может. Родственные связи и несамостоятельность мышления уничтожат все сомнения на корню.
Независимый ум во многом есть не только источник проблем, но и залог успеха.
Чтобы не погибнуть под колесами чьего–нибудь недомыслия, нужно поскорее избавиться от того, что называется «неплодотворной ориентацией характера». Если выразиться проще и короче, не стоит отдавать себя безоглядно. Оглядка должна быть! Ибо вы у себя в единственном экземпляре. Поэтому следите за собой: как бы с вами чего не вышло.
И еще: бесполезно дуться и наезжать. Особенно на того, кто не сознает своей вины и не понимает, в чем виноват. Убедившись в глубоких, неискоренимых причинах какого–нибудь свойства человеческой натуры, не пытайтесь ее уничтожить, нанося щипки, пинки и затрещины по поверхности той самой натуры. Единственная тактика, способная хоть немного нейтрализовать негативные ощущения от встречи с далеко не прекрасным в близком человеке – это ирония и пофигизм. В конце концов, представьте себя альпинистом. Или спелеологом. В каком–нибудь особенно сложном тоннеле вы столкнулись с затопленным участком, который в спелеологии называется «сифон». Или с глубокой расщелиной. Или с местным привидением, не предвещающим ничего хорошего. Выходов несколько: попытаться пройти, несмотря на удручающие знамения; развернуть карту и поискать другой маршрут; вернуться на исходную точку и спеть десяток подходящих к случаю песен; плюнуть в сифон, бросить снаряжение в расщелину, дать пощечину привидению, пнуть стоящего рядом товарища и выматериться в пространство. Как вы понимаете, последний вариант и есть воплощение «неплодотворной ориентации характера» на деле: большие энергозатраты при полном отсутствии результата.
Да, детские ошибки взрослым обходятся ужас как дорого. Хотя бы потому, что с годами любому положено взрослеть, но многие этой обязанностью манкируют. Да еще прикрываются фразами типа «Каждый ребенок отчасти гений, а каждый гений отчасти ребенок». Ну что «Шопенгауэр сказал», что «Шопенгауэр сказал»? Вольно ж было немецкому философу два столетия назад, в самый сезон романтических настроений, брякнуть такое! И чего ради нам, людям третьего тысячелетия, трепетно прислушиваться к каждой фразе каждого из философов? Не говоря уже о том, что они вечно друг другу противоречили. И вообще: не переоценивайте мнения великих. Они могут украсить или поддержать ваше мнение, но как самостоятельный аргумент не годятся. It’s just a game, игра в эрудицию, а цитаты – это просто цитаты. Своя голова дороже, да и ближе к телу. Просто мы не всегда решаемся ею воспользоваться, поэтому хватаемся за Шопенгауэра или Конфуция – у кого что под рукой окажется.