* Бонус-трек. Первое появление Лилечки в Вороне.

* Бонус-трек. Первое появление Лилечки в Вороне.

Если вы помните рассказ о том, как в Вороне впервые появилась Виточка, так вот: прошло полгода, и она приехала в Ворон опять, и привезла с собою любимую подругу. Погуляли они день, погуляли другой – и вот у Лилии возникла любовь с местным парнем по кличке Емеля. Любовь – дело жестокое. Все планы обломлены, назад к своему мужу в срок она не возвращается, и вообще возвращаться не хочет. И через какое-то время в Ворон приезжает еще один новый гость – Дима, Лилин муж.

Вообще-то для меня это прежде всего история про Ворон, а так-то дело обычное. Приезжает пьяный Дима со друзьями, как-то уже всё разузнавший, врывается в дом, ругается и угрожает. Я не стал бы занимать ваше внимание такой пошлой сценой, если бы не колорит. Емеля – истинный сын Ворона. Он нигде не работает, знает множество стихов и все время возводит какие-то красивые и совершенно нереальные проекты. Настоящий поэт, только стихов не пишет. Когда вламывается Дима, Емеля сидит и мастерит настоящий лук. Такой шальной и красивый проект – вроде как для охоты. И пока Дима размахивает руками и ножом, Емеля начинает в него из лука целиться… Лук, как легко догадаться, не стреляет (потому что еще не доделан; да и никогда не был доделан; да и стрел к нему не было), но театральный эффект срабатывает: на какое-то время Дима пугается и отступает.

Но потом из дома выходит сама Лилия, и скандал вспыхивает заново. Лилия не хочет разборок и бежит в горы. (От любого дома в нашей деревне сразу начинаются горы). Дима опять наливается кровью и бежит за ней. Емеля бежит за ними. Снизу хорошо видно, как они карабкаются по склону горы. О, шикарный боевик!

Но чистая трагедия плохо удается в наших местах; внезапно в ней проступают черты самой дурацкой и низкопошибной комедии. На вчерашней пьянке Емеля чем-то сильно траванулся, и еще с утра его сильно поносит. Так что третий бегун начинает от передних двоих отставать, потому что приседает под кустиком… потом бежит дальше… приседает в овраге…

Лилечка в тот раз отстояла свою свободу, с Димой не уехала и на несколько месяцев рассталась. Только через несколько лет она возвращается в Ворон, где уже угнездилась ее любимая подружка.

***

Итак, возвращаемся во время наше: приезжает Лилия – и меня перемыкает. Я хочу спать с ними двумя. Эта тема уже гуляла между нами когда-то, и тогда я жестоко обломался. Сейчас, вроде бы, у нас у всех хорошие отношения, и есть на что рассчитывать. Проходит день, наступает вечер. Подружки уходят гулять. Я остаюсь делать сахарницы из декоративных тыкв – для нового кафе Лилии.

Я работаю в своей новой мастерской, перед входом в которую стоит новенький – моего изготовления – стол. Я хочу представить его как персонажа истории: он вырезан причудливыми линиями, без единого угла. Я им горжусь. Я вырезаю сахарницы и выжигаю на них рисунки, стараясь наполнить их своим стремлением к Лиле.

Их нет и нет, нет и нет. Девки загуляли. Я знаю, как это бывает, и расстраиваюсь. Укладываю спать ребенка и грущу. Уже совсем ночью появляется Лиля. Ее шатает: она и сильно пьяная, и сильно обкуренная. Ее хватает сказать, что Витка сейчас придет, после чего она падает спать.

Я выхожу в сад встречать Витку.

Я не сразу замечаю ее в темноте. Она лежит на моем новеньком столе и блюет. Я подхожу и становлюсь рядом. Ей заметно плохо. Но когда она перестает блевать, то начинает счастливо смеяться!

У меня сбой программы.

Она лежит и хохочет, и приговаривает: “Как хорошо!” Я помогаю ей идти в дом, ее шатает, но она совершенно счастлива. Не сразу, но постепенно она сформулировала: “Я поняла, что свободна!” А пробило это ее вот примерно когда упала на стол, вернувшись из поездки в бар соседней деревни с какими-то пацанами на мотоциклах. “Как хорошо – никто не приставал!” Я со своими приставаниями уже тоже понял, что обломался. То есть еще попробовал поприставать ночью и к той, и к другой, но это было уже сплошное мучение и морочение мозгов.

На следующий день Лилия уехала. Сделанные сахарницы я ей не отдал: не за что. С тех пор – вспоминаю – никто ими так и не пользовался. Сгинули потихоньку.

А Виткина свобода в наступившем лете расцвела и заматерела. До таких физических жёсткостей дело больше не доходило.

Я тоже попустился.

Если вернуться к сюжету про Ёжика, он же принц-эксгибиционист, то вот вам грубая и неудавшаяся его попытка от Лошади что-то получить. Ну ладно, она не моет посуду и не стирает его носки, но уж сексуально-то она доступна? Оказывается, нет; или во всяком случае, не так всё просто. Насилием ее не возьмешь. Ёжик пытается взять ее “культурным” насилием, обычного семейного плана, типа, “у каждого в доме свои обязанности”. Хрена с два! Её тошнит от такой семейной жизни. И я её понимаю. Как понимаю и Ёжика, сжигающего траву (смотреть сюжет про Ревность) и перестающего чистить водопроводную канавку. Она имеет полное право распоряжаться своим телом, а он имеет полное право распоряжаться плодами своих трудов.

Мужчина и женщина на земном уровне имеют не такую уж большую возможность договориться.

С годами – я понял еще одну вещь, которая мне поначалу казалась жуткой – любовь утихает, а желание использовать растет, да ещё как!