Глава 8. Величавая гора

Глава 8. Величавая гора

«Цвет гор — цвет чистого тела Будды,

Звук бегущей воды — звук Его великой речи».

— Догэн Дзэнджи, дзэнский учитель 13 века

К горам я всегда питал какую-то особую любовь. Всю жизнь, начиная с детства, я предпочитал отдыхать, играть и устраивать вылазки в холмах и долинах, если таковые оказывались поблизости. Особенно это касается летних месяцев моего раннего отрочества — мы с приятелями исходили и излазали холмы Саттер Бьютс вдоль и поперек. То была небольшая горная гряда, поднимавшаяся со дна долины Сакраменто. В этих холмах нас ожидали подвиги и приключения, там водились дикие животные, которых нам иногда доводилось увидеть: олени, огромные грифы-индейки, краснохвостые ястребы, скунсы, опоссумы, лисицы, койоты, еноты и зайцы. Там нас порой подстерегали опасности. В этих местах гремучие змеи не были редкостью, особенно в сухое жаркое лето. И еще всегда был шанс, что какой-нибудь сердитый владелец ранчо или пастух обнаружит, что мы вторглись в его владения и попытается нас выдворить, устроив захватывающую погоню, которой мы, казалось, всегда только и ждали.

Как заядлые искатели приключений, мы имели обыкновение вносить в свои вылазки еще больше азарта, подогревая воображение друг друга каверзными вопросами: «А что бы ты сделал, если бы на этом узком каменном карнизе рядом с твоей ногой свернулась гремучая змея?» или «А что бы ты сейчас сделал, если бы кто-нибудь вдруг подъехал и велел убираться с его земли?» или «А что бы ты сделал, если бы фермер взял винтовку и выстрелил, и ты услышал бы, как у тебя над головой просвистела пуля?» Это было наше любимое занятие — стремительно перебрасываться неожиданными вопросами. Тогда мы об этом не думали, но такие «мужские» разговоры воспламеняли наше воображение и закаляли нас в борьбе со страхами. Эти мысленные и словесные упражнения служили нам подготовкой для роста и вхождения во взрослый мир. И для меня большая часть такой подготовки проходила в горах.

Сегодня, давно став взрослым, я продолжаю ощущать неразрывную связь с горами. Одно из величайших удовольствий жизни в округе Марин в Калифорнии — это возможность, занимаясь повседневными делами, наслаждаться видом на гору Тамалпэс, которая с разных точек и под разными углами всегда выглядит по новому. А лазать по горе, исследуя ее тропы и открывающиеся с нее виды — один из моих излюбленных видов отдыха. Любая высокая гора, особенно гора Там, рождает во мне духовный отклик. Она притягивает мое внимание и вздымает его к небесам, самим своим присутствием побуждая меня взглянуть ввысь. Поэтому совсем не удивительно, что за все эти годы в мире моих сновидений возникло множество горных хребтов и вершин, холмов и долин.

Один особенно памятный образ, имеющий отношение к горам, явился мне в осознаваемом сне 1 июля 1983 года. В ту ночь у меня была серия из шести последовательных осознаваемых сновидений, которые быстро следовали одно за другим. Проходя через серию сновидений, я в конце каждого из них на какое-то, скорее всего, краткое время впадал в обычный сон, после чего начиналось следующее сновидение. На протяжении всей этой серии я пребывал в состоянии сна, перемежаемого краткими пустыми «антрактами», которые отделяли одно сновидение от другого.

Однако в этой серии осознаваемых сновидений произошло нечто совершенно новое, встретившееся в моем эксперименте впервые. Во втором сне, обретя осознаваемость, я сразу же ясно вспомнил первое сновидение, полно и во всех подробностях, и стал следить, как оно целиком повторяется в моей памяти — точно в том же виде, в каком оно совсем недавно возникло. Я с изумлением и удовольствием отметил, что осознаю оба сновидения одновременно, причем каждое из них разворачивается во всей полноте и четкой последовательности образов. Ощущение было такое, будто я смотрю на двух отдельных экранах два разных фильма, в то же время ясно понимая, что первый фильм я уже видел всего несколько минут назад. Я получил большое удовольствие от этого одновременного двойного сеанса, тем более, что память о первом осознаваемом сновидении нисколько не нарушала последовательности символов и спонтанности образов второго. Поскольку на протяжении всего этого процесса я сохранял довольно высокую степень осознаваемости, память о первом сновидении и одновременное развертывание второго совершенно не смешивались в моем сознании, представляя собой как бы две совершенно отдельные дорожки. Я был поражен, когда при окончании второго сновидения вместе с ним закончился и повтор первого.

Затем, после очередного краткого «антракта», начался третий сон. Обретя осознаваемость в третьем сне, я мгновенно вспомнил, точно и во всех подробностях, первое и второе сновидения этой серии. Теперь они оба полностью воспроизводились в моей «осознаваемой памяти», пока я с интересом просматривал третий сон от начала до конца. Я был еще больше поражен: ведь теперь я следил за тремя фильмами сразу, наслаждался всеми тремя, причем каждым по отдельности, при этом вполне сознавая, что два из этих; осознаваемых сновидений повторяются, поскольку оба впервые возникли этой же ночью, только немного раньше.

Весь процесс продолжал развиваться в том же духе на протяжении всей серии из шести осознаваемых сновидений. Каждый раз, когда начинался следующий сон, я сразу обретал осознаваемость, а обретя ее, без малейшего усилия или намерения вспоминал все предыдущие сны серии во всех подробностях. К тому времени, когда стало разворачиваться шестое осознаваемое сновидение, я смотрел его и одновременно помнил все пять предыдущих осознаваемых снов, воспроизводя их все в своей осознаваемой памяти. В этот момент ощущение у меня было такое, будто я одновременно сморю шесть фильмов на шести разных экранах, умудряясь отчетливо различать их! Такое переживание кумулятивной осознаваемости и кумулятивной осознаваемой памяти было для меня совершенно новым и уникальным — я никогда еще не испытывал его, тем более в таком масштабе. Мои горизонты снова расширились, демонстрируя мне, на что способен человеческий ум. Очевидно, в состоянии осознаваемости психика способна одновременно удерживать в сознании огромное количество материала, в то же время проигрывая много разных «дорожек сознания».

Размышляя над этой серией снов, я вспомнил одну историю, которую услышал десять или двенадцать лет назад от Баба Рам Дасса — то был пересказ легенды из жизни Будды. Согласно этой легенде, Будда, достигнув просветления, однажды вспомнил десять тысяч своих прежних рождений. Кроме того, он вспомнил каждую мельчайшую подробность каждого из этих рождений и до конца понял их взаимосвязь и взаимовлияние в общей кармической картине своей жизни. Все годы я не особенно верил в эту историю и даже не знал, как к ней относиться. Теперь, после переживаний, полученных во время просмотра серии из шести осознаваемых сновидений, я вспомнил об этой легенде и задумался. Может быть, благодаря осознаваемому состоянию я увидел еще один проблеск совершенных способностей которыми наделен человек? Может быть, в этой легенде о Будде есть доля истины? То, что когда-то казалось невозможным, теперь воспринималось всего лишь как поразительное. В очередной раз я наблюдал, как пошатнулись и рухнули кое-какие мои старые представления о человеческой психике.

Проснувшись после этой серии осознаваемых сновидений, я записал только первый сон, потому что был совершенно ошеломлен этим новым для себя феноменом осознаваемого состояния и обилием материала, содержавшегося во всех шести снах. Я назвал этот сон «Величавая гора». На мой взгляд, его тема и образы гармонично сливаются с метафорой пиков и долин, к которой я часто прибегаю, говоря о своем эксперименте.

ВЕЛИЧАВАЯ ГОРА

1 июля 1983 года

Иду один по проселочной дороге. Дорога хорошо заасфальтирована, но немного узковата. Она живописно вьется среди холмов и долин, поросших сочной зеленой травой и красивыми деревьями. Внезапно осознав, что я во сне, решаю полетать. Чувствуя восторг от вздымающейся во мне энергии осознаваемости, легко отталкиваюсь от асфальта и лечу, следуя изгибам дороги. Вижу, как навстречу мне в воздухе плывет девочка лет десяти-двенадцати. На ней ярко-красная вязаная кофточка и синие джинсы. Поравнявшись с девочкой, быстро протягиваю руку и ловлю ее, обхватив за талию. Подталкивая незнакомку перед собой, начинаю в шутку бороться с ней. Сразу понимаю, что девочке моя игра не по нраву, и отпускаю ее. Она улетает с безразличным, равнодушным видом, будто ничего не случилось.

Вижу далеко впереди красивую высокую вершину, увенчанную снегом, и направляюсь прямо к ней. Эта гора — очень заметный ориентир, возможно, потухший вулкан — очень величаво высится над другими окружающими ее вершинами. В полете сильно сосредотачиваюсь на ней. Вдруг она исчезает из вида, и я совершенно теряю ориентировку. Резко поворачиваю влево и вижу небо, все в темных сероватых тучах. В их оттенке есть странная красота и одновременно что-то зловещее. Вижу одинокую черную птицу, похожую на ворона, летящую на фоне темно-серых туч. Полностью сосредотачиваю внимание на птице и лечу по направлению к ней. По мере того, как я приближаюсь к ней, птица становится все больше, и я понимаю, что для ворона она слишком велика. Думаю, что это может быть за птица, и тут она исчезает. Меня снова охватывает кружащее голову смятение, и я начинаю медленно опускаться на землю. Мало помалу осознаваемость тает, и постепенно картина сновидения исчезает из вида. Я впадаю в обычный сон.

Для меня величавая гора символизировала давнюю цель — развитие осознаваемости, и этот сон напомнил мне о том, что есть множество причин, по которым можно легко отвлечься и сбиться с пути. Ко времени, когда у меня случился этот сон, я то и дело прерывал регулярный процесс работы книгой, главными образом, из-за многочисленных домашних дел, которые, как я считал, требовали моего времени и энергии. Эти перерывы вызывали во мне сильное внутреннее противоречие и беспокойство. «Кто была девочка из сна?» — спрашивал я себя. — «Что она символизировала?» Для ответа на этот вопрос я решил воспользоваться применяемым в гештальт-терапии методом диалога — это активный и сознательный процесс фантазии, когда сновидец ведет воображаемый диалог с каждым из главных символов сна. Я спросил девочку, кто она такая. «Всего-навсего очередное пустяковое отвлечение», — ответила она. Девочка летела в направлении, противоположном моему, и совершенно не хотела, чтобы я хватал ее и играл с ней. Она хотела, чтобы я, не обращая на нее внимания, позволил ей пролететь мимо и продолжал следовать своим курсом по пути, который проложил для меня сон. Во сне она была безразлична — пустое отвлечение, лишенное истинной страсти. Как я расстался с ней во сне, точно так же мне нужно было расстаться с некоторыми людьми, местами и ситуациями, которые не несли в себе ни волнения, ни радости, нужно было перестать вкладывать в них энергию и, конечно же, не позволять им притягивать себя.

Что представляли собой зловещие темные тучи? Поразмыслив, я понял, что они символизировали ряд тревожных и гнетущих ситуаций, которые уже успели чрезмерно завладеть моим вниманием, отвлекая меня от главной дели — величавой горы, источника вдохновения для осознаваемых снов.

Самая серьезная из этих «грозовых» ситуаций назревала уже некоторое время. Года полтора назад Чарлин и меня вместе с шестью или семью другими участниками назвали в числе ответчиков в судебном иске о нанесении личного ущерба, который возбудила одна из моих пациенток. Эта женщина, судьба которой тогда меня очень беспокоила, попала в трагическую ситуацию. Она серьезно пострадала, едва не погибла в дорожном происшествии рядом с моим офисом. К несчастью, в то время у нее не было медицинской страховки, чтобы покрыть огромные расходы на многочисленные операции и сложные медицинские процедуры, которые последовали за этим происшествием. Поскольку у сбившего ее водителя страховки тоже не оказалось, моя пациентка и ее муж скоро оказались в отчаянном финансовом положении. Хотя мы с Чарлин были убеждены что не несем за этот случай никакой ответственности, адвокаты пострадавшей втянули нас в судебный процесс, и нам приходилось тратить массу времени и энергии, чтобы доказать свою невиновность. Этот процесс, долгий и изматывающий, в ходе которого мы были вынуждены отвечать на вопросы следователей, беседовать с адвокатами и давать показания, тянулся уже почти два года и отнимал у меня огромное количество творческой энергии. К тому же он наполнял меня чувством беспомощности и ярости по отношению к нашей системе правосудия, которая позволяет адвокату, представляющему клиента в иске о нанесении личного ущерба, называть людей ответчиками, не имея для этого никаких законных оснований. Выражаясь простонародным языком, этот судебный процесс превратился в процесс поиска «толстосума», и в нашем конкретном случае одним их таких «толстосумов» оказалась наша страховая компания.

Моя реакция на весь этот изматывающий процесс была очень острой: здесь были и возмущение, и обида, и чувство, что меня предали, и ярость, и бессилие, и уныние. К тому времени, когда нам был предъявлен иск, я был уже измучен сильнейшим давлением, как внешним, так и внутренним, которое мне пришлось выдержать в этой истории. Теперь процесс стал еще одним фактором, вызывавшим стресс и исходившим от мира, который, казалось, все глубже погружал нас с Чарлин в состояние опустошенности, смятения и потери ориентиров. Кроме того, я знал, что я не справляюсь со всем этим так, как мне хотелось бы. Позже, оглядываясь на все в ретроспективе, я понял, что это «судебное надувательство» стало еще одним драматическим примером того, что в этот период моей жизни вселенная обращалась ко мне с таким главным призывом: «Кен, воспрянь и борись! Воспрянь и мобилизуй всю агрессивную энергию, которая тебе подвластна, чтобы защитить свою душу от любой атаки, откуда бы она ни исходила и в какой бы облик ни принимала!»

Один из самых загадочных символов в «Величавой горе» — большая черная птица, которая в конце стала крупнее вороны. По мере того, как я размышлял о ней, она стала символизировать мою потребность сосредоточиться скорее на земной силе и, в частности, стала еще одним символом созидательной агрессии, используемой в качестве самозащиты. Ситуация с беднягой-пациенткой представила мне новую возможность мобилизовать эту важнейшую конкретную разновидность силы. Я понял, что вынужденное участие в судебном процессе превращается для меня в круговорот и сумятицу борьбы, через которую я должен пройти, потому что другого выбора у меня нет. Поначалу, когда меня впервые вызвали в суд, я по своей мягкости и добродушию отнесся к этому делу с излишним терпением и пониманием. Моя пациента попала в беду, и я проникся к ней жалостью и сочувствием. Однако через восемь месяцев, когда нам вручили повестку и в длинном списке ответчиков я обнаружил наши с Чарлин имена, столь неожиданный поворот событий поверг меня в смятение и совершенно выбил из колеи. Внезапно я попал в очень сложную ситуацию. Пациентка, которой я оказывал всяческую поддержку, — сначала во время сеансов психотерапии, потом на протяжении тяжелого периода, последовавшего за несчастным случаем, — неожиданно выступила против меня, и я не знал, как строить наши отношения дальше. То был час, когда я определенно нуждался в том, чтобы употребить «земную силу» так, как я никогда до сих пор прежде не делал.

Некоторое время я боролся с этой проблемой внутренними методами: консультировался с адвокатом и постоянно обсуждал наши дела с Чарлин. Постепенно я понял, что моя пациентка и ее муж, сами того не сознавая, предали меня и что этот их поступок вызывает у меня невыносимую боль и стресс. Хотя умом я сознавал, что они сами и их адвокаты не покушаются на наше личное имущество, а только хотят получить возмещение от нашей страховой компании, я все равно очень остро переживал их предательство. Именно по этой причине, несмотря на многочисленные переговоры и взаимные объяснения, я так никогда и не смог отнестись к этой ситуации с чувством внутреннего спокойствия. В конце концов, испытывая огромную обиду и печаль, я отказал своей пациентке в практике. Я понял, что должен полностью прервать отношения с ней из-за ее поступка, одновременно активного и пассивного, который поставил меня в то тяжелое положение, в котором я оказался. И еще я понял, что именно в тот первый миг предательства, когда исковой документ впервые оказался у меня в руках, я должен был потребовать, чтобы она исключила меня из иска или тотчас отказалась от моих услуг. Такое своевременно и непосредственное употребление земной силы действительно было бы самым разумным, исполненным любви и этичным поступком для всех, кого эта ситуация затрагивала. К сожалению, в критический час выбора меня парализовало собственное смятение и излишнее сочувствие к ее страданиям.

Разумеется, все это легче увидеть задним числом, в сам же момент предательства мне было трудно действовать с полной силой и ясностью. Из всего этого я вынес все тот же главный урок: с пациенткой нужно было держаться так же жестко, как с распоясавшимся соседским подростком. Должно быть, Бог — очень терпеливый учитель, — подумалось мне, — когда, наконец, все произошедшее сложилось в моем сознании воедино. Космический Учитель преподносит мне все тот же урок, только в разных формах. Он просит меня исполнить все тот же танец, только на этот раз с другим партнером.

Переживая этот конфликт, символизируемый темными грозными тучами и летящей на их фоне большой черной птицей, я вспомнил, что мое бессознательное уже оказывало мне ценную помощь в виде двух незабываемых снов. Первый представлял собой отрывок сновидения, краткий но выразительный.

ЦЕПКИЙ КОТЕНОК

21 мая 1982 года

Стою в окружении людей и вижу, что мой живот зияет, будто вспоротый мечом. Желудок и кишки вываливаются наружу, свисая с брюшной стенки. Внезапно маленький серый с черным котенок цепляется за мои внутренности когтями и повисает на них. От его веса кишки вылезают еще больше и я вижу, как зверек висит, вцепившись в них коготками. Сам остаюсь пассивен и безучастен.

С учетом описанной ситуации этот сон был настолько самоочевиден, что в день, когда он меня посетил, я даже не стал его комментировать. Я знал, что цепкий котенок — это притянувшая меня к суду пациентка, в отчаянии цепляющаяся за меня, а я благодаря своей пассивности позволяю этому происходить. Этот сон был как раз то, что мне было необходимо в тот момент. Он шокировал своей нелепостью и отвратительностью, потому что мой сознательный ум нуждался в том, чтобы его встряхнули и подтолкнули в направлении моего спасения. Благодаря полученному от этого сна шоку я стал оправляться от внутреннего паралича и бездействия.

Второй из этих двух снов принес мне дальнейшее внутреннее выздоровление. Его красота показалась мне исключительной, сравнимой с тем богатым образами примитивным материалом, из которого возникли некоторые классические басни и народные сказки.

КАК ВОРОН ПОЛУЧИЛ ЯЗЫК И ИМЯ

19 октября 1982 года

Стою один на высокой горе, глядя вниз, на просторную долину, зеленую и живописную, которая расстилается передо мной до самого горизонта. Бескрайние дали вдохновляют меня. Вижу длинную реку, изящно петляющую по дну долины. Слышу громкий мужской голос — он привлекает мое внимание к киту, который поднимается вверх по реке. Завидев вдали кита, сразу взлетаю с горы и направляюсь к нему. На миг думаю, что могу обрести осознаваемость, но ничего не получается. Скоро лечу прямо над китом, следуя за ним вверх по течению реки. Через некоторое время ускоряю полет, оставляя кита позади. С удивлением вижу тысячи больших рыбин одинаковой формы и размера — все они плывут огромным косяком посередине реки, стремительно и слаженно скользя в прозрачной глубокой воде. Продолжая лететь вверх по течению, на каждом крутом изгибе реки вижу такой же гигантский косяк из тысяч огромных рыбин, которые удивительно слаженно скользят под водой. Лечу дальше, любуясь ими. Картина медленно тает...

Обстановка меняется. Теперь я слежу за какой-то неизвестной серой доисторической птицей. Чувствую, что это ворон, хотя на ворона она не похожа. У нее длиннющий клюв и густой хохол яркий перьев на макушке. Птица оставляет впечатление очень сильной, хотя и несколько вялой и медлительной в движениях. Она стоит на плоском пне. Вижу, как к птице подбирается серый с черным кот — он крадется очень осторожно, припадая к земле. Скоро кот оказывается совсем рядом с птицей и, весь подобравшись, собирается прыгнуть. Вот он прыгает, крепко хватает птицу когтями и стаскивает на землю. Несколько мгновений древний ворон остается совершенно недвижим, сдавленный кошачьими когтями и зубами. Вдруг он делает сильный рывок с легкостью высвобождается из лап кота. Птица тут же взлетает обратно на пень и снова застывает там, сидя гордо и прямо.

Теперь второй кот, на этот раз серого окраса, начинает медленно, крадучись подбираться к ворону. Через некоторое время он занимает удобную позицию, припадает к земле, выжидает, потом прыгает и прижимает птицу к земле, крепко сдавив ее в когтях. На этот раз птица медлит всего несколько секунд, после чего мощно вырывается из лап кота. Древний ворон быстро поворачивается, и вот уже он вскочил коту на спину и, свирепо сжав его когтями, пригвоздил к земле. Острым клювом ворон наносит коту точный удар в основание шеи, и из круглого красного отверстия начинает струиться кровь. Птица собирается нанести еще один удар, явно намереваясь прикончить обидчика, но тут на сцене появляется высокий мужчина, одетый в костюм сафари защитного цвета, и громко приказывает ворону остановиться. Древний серый ворон повинуется. Тогда мужчина, крепко зажав птицу в одной руке, другой отламывает солидный кусок ее длинного клюва. Потом открывает остаток клюва и пальцами вытаскивает язык наружу. Наблюдая за это сценой, я думаю, что он, должно быть, хочет научить древнюю птицу говорить и для этого собирается расщепить ей язык. Наконец, мужчина отрывает конец языка, и птица тотчас же становится современным вороном с блестящими черными перьями, которые в ярком свете солнца отливают фиолетовым. Мужчина отпускает птицу — она мгновенно взмывает ввысь и начинает летать над ним большими кругами. Он громко приказывает ей говорить. Я жду знакомого «карр-карр-карр» и с большим удивлением слышу, как, вместо этого, птица с восторгом выкрикивает: «Ворон! Ворон! Ворон!» С изумлением наблюдаю, как птица продолжает летать кругами, снова и снова громко и с большим энтузиазмом выкрикивая: «Ворон! Ворон! Ворон!» Просыпаюсь с очень хорошим ощущением.

Этот сон произвел на меня сильное впечатление своей примитивной красотой, творческой образностью и глубиной символики. Серый с черным кот, первым напавший на большую доисторическую птицу, был точь-в-точь того же окраса, что и цепкий серый с черным котенок из предыдущего сна. Увидев этот повторяющийся образ, я понял: бессознательное преподало мне следующую часть тонкого внутреннего урока. Серая доисторическая птица (предшественница современного ворона) — это символ моей земной силы, которая по отношению к судебному иску ведет себя вяло и медлительно. Во сне ее и медлительность выглядела «доисторической» — это подразумевает, что она, скорее всего, берет начало на какой-то очень ранней стадии моего развития, возможно на предречевой стадии младенчества, то есть гораздо раньше, чем я сейчас могу припомнить. Птица имела такой древний вид, чтобы показать, насколько необходимо это качество модернизировать, привести в соответствие с требованиями сегодняшнего дня. Эта старая модель, старый шаблон моих мыслей и поступков, отчаянно нуждалась в изменении, и под напором многочисленных проблем само ее выживание, как показывал сон, было поставлено на карту. Эту часть моей личности, символом которой выступал немой доисторический ворон, было необходимо преобразить, придав ей другой облик, который был бы по-настоящему сильным, уверенным и красноречивым.

Главными темами этого сна были борьба и выживание, победа и преображение. В сюжете сновидения присутствовал интересный поворот: один из мучителей ворона, второй кот, сам чуть было не стал жертвой, когда древняя птица одержала над ним верх. Освободившись, птица, разумеется, захотела отомстить и была близка к осуществлению своего намерения. Это было точным отражением той крайности, до которой меня довели гнев и обида: я ощутил желание отомстить бывшей пациентке и ее мужу за то, что они заставили нас пережить. Однако во сне мощный внутренний голос — современный цивилизованный человек в костюме защитного цвета — убедительно преобразил эти разрушительные побуждения, проделав операцию над клювом первобытного ворона. Этот мужчина был сновидческой моделью высшего «я» — он хотел, переделав клюв и язык древней птицы, наделить ее голосом, а, следовательно, и потенциальным благородством. В реальных конфликтных ситуациях, когда дело идет о жизни и смерти, высшее «я» всегда велит нам измениться, а не поддаваться примитивным побуждениям — мести или другим злым чувствам. Высшее «я» всегда велит нам использовать горести и страдания для того, чтобы расширить сознание и возвыситься, как парящий высокого в небе современный ворон в конце сна.

Из сюжета этого сновидения я многое узнал еще об одной своей застарелой проблеме — недостатке уверенности в себе. Одна из трудностей заключалась в том, что когда мне приходится защищаться от чьих-то нападок, я часто бываю склонен проявить мстительность или жестокость. Я понял, что усвоил этот старый шаблон поведения от своего отца, который нередко сдабривал свои претензии ко мне, тогда ребенку, изрядными порциями брани и рукоприкладства. Частенько помыкая всеми домочадцами, он явно не подозревал о своей жестокости. Работая с этим сном, я в какой-то момент понял, что с раннего возраста стал сдерживать свою силу в этом мире из боязни спровоцировать жестокость отца. Позже, став взрослым, я продолжал сдерживать свою силу, даже если подвергался нападкам, уже из боязни выпустить на свободу собственную жестокость, ибо отцовская жестокость стала теперь моей. Как бы я ни ненавидел это отцовское качество, как бы ни боялся его в детстве, сколько бы ни клялся себе быть «другим», все равно жестокость просочилась в колодец моей души.

Осознав это, я вспомнил старую пословицу: «За грехи отцов расплачиваются дети». В любом случае, будь я ребенком или взрослым, конфликтные ситуации заканчивались для меня одинаково: я сдерживался. Это сновидение призывало меня полностью преобразить древнюю, доисторическую модель. Оно призывало расстаться со старыми, привычными чувствами, мыслями и поступками и поверить в возможность преображения. Эксперимент с осознаваемыми сновидениями в сочетании с жизненным путем повысит мою готовности и насущную потребность подняться на новый, более высокий уровень уверенности. На протяжении проделанного отрезка пути эти темные стороны моей натуры уже частично изжили себя. Я решил впредь стараться больше реагировать на уровне инстинктов и чаще рисковать. Уж лучше я рискну поступить с кем-то жестоко, чем буду сдерживать свои реакции. Для меня лучше отреагировать сразу и рискнуть, чем не реагировать вообще.

Пробудившись от этого сна, я ощутил воодушевление и полное тождество с современным вороном, который в заключительной части сновидения кругами летал в небе. С тех пор его крик «Ворон! Ворон! Ворон!» стал для меня важным лозунгом. И по сей день я нередко смотрю на лоснящегося черного ворона как на символ надежности грубой личной силы. Интересное совпадение: вскоре после того, как я перебрался в новый дом и новый офис, я стал часто видеть и слышать этих птиц, которые с криком «ворон» во множестве летают вокруг моего нового жилища. Порой я останавливаюсь и обращаю на них особое внимание, радуясь этому примеру явления, которое Карл Юнг называл «синхронизмом». [33] Теперь, заслышав этих мрачных черных птиц, я часто безмолвно замираю, впитывая их прекрасную, пронзительную силу. Для меня они стали живым амулетом.

В итоге процесс разрешился так, как обычно бывает в таких делах. Почти через два года нас исключили из иска, когда наша страховая компания согласилась без суда выплатить пострадавшей женщине круглую сумму. Я почувствовал огромное облегчение, когда нас наконец исключили из судебного дела. Пришло время, и темные тучи расселись. Однако остались некоторые потери: многочисленные отметины в душе и несколько прерванных отношений, а также масса недобрых чувств по поводу нашей системы правосудия. В человеческом плане нанесенный мне эмоциональный урон оказался весьма ощутимым.

Чем больше я размышлял над движущими силами и символами сна «Величавая гора», тем более глубокий смысл он приобретал для меня. Поскольку в уникальном явлении «многоэкранного внутреннего кинематографа» именно он стоял на первом месте, в ту памятную ночь я просмотрел его шесть раз подряд. Должно быть, существовала причина, по которой мне пришлось увидеть его шесть раз, причем каждый раз с полной осознаваемостью. Вести, которые несли мне темные тучи и большая одинокая черная птица, теперь стали для меня ясны. Неоконченные дела из давнего недавнего прошлого слились воедино, совпали в моей душе и стали настолько сильны, что отклонили мой курс от горы. В разгар эксперимента с осознаваемыми сновидениями мне пришлось сделать крюк, и этот крюк стал прекрасной отправной точкой для того, чтобы усвоить другие конкретные и обязательные уроки, каждый их которых был по-своему ценным. Уроки эти были многочисленны и сложны. Мое отношение к пострадавшей пациентке стало слишком «возвышенным». Этот сон вернул меня на землю и объяснил, в чем мои подлинные ограничения.

Года через полтора после окончания судебного процесса я однажды глубоко задумался о печальном опыте с моей бывшей пациенткой. Сосредоточившись на теме «жертвы», я поднял этот символ до уровня полного сознательного отождествления. В этой своей медитации я сказал себе: «Давай притворимся, что вся эта трагедия — сон или, точнее, ночной кошмар. В таком случае каждое действующее лицо этой истории — тоже часть меня. Но если она — часть меня, как же тогда это могло случиться? Как я мог стать жертвой? Почему я стал жертвой в этом мире?» Мне не составило большого труда придумать многочисленные примеры из собственной жизни, когда я чувствовал, выглядел и поступал как жертва. Счет стал расти, когда я полностью проникся этим сознательным упражнением, внутренне отождествив себя с символом жертвы. Я вспомнил свой первый день в первом классе, когда верзила-четвероклассник угрожал отнять у меня пакет с завтраком. Помню, как трудно мне было побороть панический страх и дать обидчику отпор и какое облегчение я почувствовал, когда мне не выручку пришел друг. Помню другой эпизод, уже в колледже, когда я робел перед преподавателем-садистом, который на первой же лекции горделиво объявил всей группе, что треть из нас провалит у него экзамен за первую четверть, потому что его предмет исключительно сложный. Помню, как сидя за партой, я стиснул зубы и решил: ни за что не окажусь в числе провалившихся. И мне это удалось. Я сдал экзамен за первую четверть и не стал одной из его явных жертв, но на многие годы сохранил к нему тайную неприязнь. Так я все-таки стал его жертвой, хоть и в ином смысле. Когда мне на память пришли десятки подобных примеров, я понял, что моя пациентка-хищница принесла мне кое-какую пользу. Она сама стала жертвой, а потом ее жертвой стал я. Так что в итоге мы оба были жертвами, товарищами по несчастью. Высшей ценностью в этой трагедии для меня стало то, что я получил от вселенной напоминание о незабытом, необходимое для того, чтобы до конца осознать все оттенки, степени, разновидности и ситуации положения жертвы, к которому у меня всегда наблюдалась склонность.

В конечном счете, осознаваемо сновидящий — это тот, кто стремится обрести осознаваемость или ясность, оставаясь в этом мире. Это тот, кто все чаще перемещает свою осознаваемость на уровень, где он видит каждую часть окружающего его материального мира как отражение некой части собственной души. Обращаясь к противнику, он начинает говорить себе: «И ты тоже часть меня, ты тоже существуешь где-то во мне». Постепенно, все больше проникаясь такими представлениями, осознаваемый человек учится общаться с другими, не только обращаясь вовне, но и углубляясь в себя, в сокровенные тайники своей души. Углубляясь в себя, он стремится найти часть своей души, соответствующей человеку или проблеме, которые в настоящее время стали для него камнем преткновения.

Мой сон «Величавая гора» и жизненная ситуация, из которой он возник, напомнили мне о чем-то важном, связанном со стадиями духовного развития: высшие ступени можно возвести только на основе, очищенной от примитивных эмоций, в то же время сохраняя к ним полное уважение. На пути совершенной духовности не может быть такого понятия, как «быть выше всего этого», то есть отрицания или умаления своих истинных чувств по отношению к чему бы то ни было. Если мы хотим достичь истинного внутреннего покоя, высшее «я» всегда должно пребывать в гармонии с низшим «я». Как расположенные выше части здания (стены, стропила и крыша) должны опираться на прочное основание, так в конфликтной ситуации и любовь к себе, и любовь к другим могут опираться только на полное принятие собственных основных (или низменных) эмоций. Когда человек полностью изольет свой гнев, праведный или неправедный, когда его сердечные обиды целиком и полностью утолятся, — тогда и только тогда может быть достигнут истинный мир во взаимоотношениях. Наше высшее «я» в своей подлиннейшей целостности всегда покоится на полном почтении к нашим низшим или примитивным эмоциям. Я понял, что усвоив ключевые уроки, представленные «крюком» этого поворотного для меня сна, я в конце концов доберусь до величественной горы и обоснуюсь на ней.

Во время, когда мне приснился этот сон, на меня навалилось сразу столько избитых, заурядных на вид проблем, что я часто ощущал недовольство собой. «Как ты можешь быть таким мелочным? — донимал меня внутренний голос. — Почему не бросишь это все и не забудешь? Почему ты не стремишься к высшим целям? Почему не решаешь творческие задачи, не работаешь над книгой?» Все эти настойчивые вопросы и обвинения в собственный адрес проистекали от моего недовольства собой. Все надобности и необходимости были частью моей старой системы взглядов, и я стал яснее, чем когда-либо раньше, понимать, что продолжая действовать на основе этой системы, я никогда не достигну подлинного духовного очищения. Я понял: полное внутреннее очищение будет означать, что я отношусь с уважением и доверием ко всем своим чувствам до единого — большим и мелким, заурядным и возвышенным. Это будет означать, что я постоянно стараюсь осознать каждое свое неотвязное или назойливое чувство, добраться до его источника, коренящегося в настоящем или прошлом, чтобы понять и оценить его значение для моего развития как личности в целом. Сила моего гнева или ощущения, что меня предатели, не была чем то дурным или неправильным. Если я и реагировал слишком остро, эта острая реакция тоже была для меня даром, открывающим путь к более полному пониманию. Эта острая реакция говорила мне, что я действительно обладаю повышенной чувствительностью к махинациям и предательству, причем именно потому, что подобное уже происходило со мной в прошлом, может быть, даже в очень давнем прошлом.

Порой мои осознаваемые сновидения возвращаются ко мне во всем блеске своего великолепия. На разных этапах эксперимента у меня бывали другие замечательные осознаваемые сны, которым были присущи удивительные качества и обогащающие символы. Такие сны предполагают, что продолжая свое внутреннее странствие, я, возможно, стою на очередной горной вершине. Конечно, я никогда не могу точно предсказать, когда появится один из этих особых снов, хотя иногда, укладываясь вечером в постель, я чувствую приближение осознаваемого сновидения. Между высочайшими вершинами рассыпано множество вершин пониже — я называю их «обычными осознаваемыми сновидениями», — которые тоже по-своему важны. Исследуя эту местность, я все больше вижу, что все в ней совершенно в том виде, как оно есть. Высокие вершины, средние по высоте хребты, низкие долины, петляющие тропы и лежащие между ними препятствия — все это этапы путешествия. Я все больше понимаю, что в настоящее время никак не могу постоянно находиться на вершине. Доведись мне каждый день или каждую ночь в полную силу переживать состояние осознаваемого сна, моя душа скорее всего сгорела бы дотла. Сейчас, по мере того, как мое путешествие продолжается, мне вполне достаточно просто стремиться к развитию все большей внутренней терпимости.

Еще я знаю, что важно осознавать опасность «перегорания» сновидения, в особенности осознаваемого сновидения. Я имею в виду состояние душевного истощения, являющееся следствием излишнего усердия в полезном деле, слишком сильного и длительного душевного и эмоционального напряжения. Теперь я знаю, что необходимо какое-то «время простоя», чтобы уравновесить и нейтрализовать моменты «времени работы на износ», которые порой случаются в моем путешествии. Людям, которые ежедневно занимаются интенсивной практикой медитации, знакома потенциальная опасность «медитационного перегорания». Вот и я обнаружил сходную опасность, работая со сновидениями, в особенности с осознаваемыми сновидениями.

Тем, кто в качестве духовного пути избрал путь осознаваемого сновидения, следует, осознав эту опасность, еще более неукоснительно соблюдать в повседневной жизни принцип равновесия. Этот принцип трудно переоценить. Сам я пришел к пониманию, что продолжая исследования, мне нужно уравновесить свою работу с осознаваемыми сновидениями по пяти отдельным параметрам, положив их на чаши пяти отдельных внутренних весов. Вот эти весы: (1) нужно уравновесить внутренние размышления об осознаваемых сновидениях с внешними обсуждениями, то есть с разговорами о них с другими сведущими людьми; (2) нужно уравновесить «горы» с «долинами», исключительно яркие осознаваемые сновидения с менее выразительными; (3) нужно уравновесить урожайные периоды осознаваемых сновидений с пустыми периодами, которые позволяют полю души оставаться под паром, что порой бывает необходимо; (4) нужно уравновесить свою жажду осознаваемости с отношением, когда я предоставляю ей прийти самой; (5) нужно включить в жизнь некоторое количество физических упражнений и физического труда, что позволит давать уму регулярный отпуск и отдых от внутреннего мира. Могут быть и другие важные внутренние весы, которые нужно уравновесить, но в настоящее время я особенно остро осознаю эти пять.

«Величавая гора» стала для меня еще одним постоянным путеводным образом на пути осознаваемых сновидений. Ее образ часто посещает меня, особенно, когда я ощущаю, что обыденные потребности и тяготы повседневной жизни начинают отнимать у меня слишком много времени и энергии. Хотя я прекрасно знаю, что обыденные жизненные потребности по-своему важны, сейчас моя первостепенная задача — неотступно сосредоточить зрение и ум на горной вершине. Гора напоминает мне об очень многом. Она напоминает мне о стихотворении, куплете из песни, которую я написал к нашей с Чарлин свадьбе:

Во мне — вершины острие,

Я знаю, видишь ты ее.

Таится и в тебе она,

Непогрешима и стройна.

Ее я сразу нахожу,

Едва на запад погляжу

В вечерний час,

Когда садится солнце.

И еще она напоминает мне некоторые учения традиции дзэн-буддизма: «Природа — лучший дзэнский наставник, но не все, кто приходит в горы, могут увидеть их в истинном свете. Только тот, кто познал себя, может узреть истинную природу гор» [35].

А из души дзэнского учителя тринадцатого века Догэна Дзэнджи излились такие слова: «Цвет гор — цвет чистого тела Будды, звук бегущей воды — звук Его великой речи». Я всегда питал к горам особую любовь. Теперь я начиная понимать, почему.