Тюрьма или психиатрическая больница — для тех, кто не дружит с системой
Тюрьма или психиатрическая больница — для тех, кто не дружит с системой
Тюрьма или сумасшедший дом часто принимали великих людей в свои объятия. Огонь и дыба, моральные издевательства — вот что стоит на пути великих учёных и великих художников.
Константин Эдуардович хорошо знал по собственному жизненному опыту, как бывает опасно выступать перед учёными мужами с незаконченными теориями и опытами и как всё это потом дорого обходится такому наивному смельчаку. Оказывается, только время способно помочь борцам за передовую науку. Другого действенного, справедливого фактора именно для этих несчастливых не существует. Только время! Только — время? Да, только его ход. Когда последовательно отмирают лицедеи и клеветники, обнаруживается созданная ими фальшь и клевета, и торжествует истина и справедливость.
Пусть эта книга послужит утешением и поддержкой всем тем, кто страдает за свои научные идеи, за своё новаторство, за свои изобретения, за то доброе, что он даёт нашему обществу, над кем смеются, кого гонят за идеи, как чуму, кого считают сумасшедшим, невеждой или самоучкой, но кто твёрдо и непоколебимо верит в своё дело в правоту своих мыслей, верность своих идей, концепций, построений, в значение своих обобщений, исканий, теоретических творений. Пусть эта книга поможет такому человеку преодолеть все трудности, перейти через все преграды, стоящие на его пути, и победить, да, именно победить для блага своей родной земли….
Никто так не презирал и не поносил Константина Эдуардовича, как крупные представители научной мысли. Поток клеветы и дискредитации был буквально нескончаем. Один выпад против Циолковского сменялся другим, причём в то время, когда ему ещё не удавалось отпарировать первый, Константина Эдуардовича били с другой стороны, находили его идеи бредовыми, расчёты неверными, математические доказательства недостаточными. За вторым выпадом следовал третий и т. д. Даже самые здоровые и физически крепкие люди могли бы пасть костьми под напором сильнейших атак врага…
Крайняя независимость сопровождала наши искания и резко отрезала нас от остального мира. Этим объясняется наше одиночество среди цветников науки, где нам не было отведено ни единой точки для произрастания. Мы должны были расти особо, отдельно, на невозделанной почве — как бы жители иной планеты, всеми оставленные, нелюбимые и проклятые за свои идеи, не принятые другими.
О том, чтобы в защиту К.Э. Циолковского поднялось высшее научное учреждение страны — Академия наук, — тогда не могло быть и речи. Академия наук и Циолковский! Такое сопоставление привело бы в 1923 году в ужас. Да, К.Э. Циолковский, подобно Иову, был прокажённым! И одиноким!
Учёные во главе с Академией наук, единогласно отвергли все его работы и считали их бредом. Поэтому для защиты этих работ требовались особые силы».