«Обезьяний» трип

Я жил тогда на горе Кармель (на боку ее стоит израильский город Хайфа), в лесу, в домике, который я построил под упавшей сосной. Место было удивительно прекрасным. Внизу было видно море (Средиземное), в десяти минутах ходьбы — работа (Университет). Один мой приятель, Лёня Р., тоже это место очень заценил и все хотел там со мною «потриповатъ». То есть я, скорее, согласился с его желанием, чем рвался сам. Он привез с собою марку ЛСД, мы ее разделили, плюс мы разделили один большой гриб, который в этот день у меня вырос. Лёня ушел гулять по лесу, а я лег в свою постель. Я знал, чем хотел заниматься: недавно я начал тренироваться в техниках ци-гун, и мне было страшно интересно, как энергия течет по телу (меридианы там, чакры всевозможные).

Я постарался сконцентрироваться на ощущениях этих энергий. Через какое-то время меня стало просто крутить на месте. Я ощущал их физически, и скоро я понял, что лучше «включить» в этот процесс тело, а не просто гонять образы в голове. Я встал и пошел на то место (под соседнюю сосну), где лежал мой коврик для занятий. Было ооочень здорово. Я принялся крутить разные движения и принимать разные позы, и те самые энергии текли через меня разноцветными потоками. Потом мне ужасно захотелось стать на голову. Ночью, в лесу, это было непростым занятием для человека, который никогда раньше этого не делал. Я принялся звать Лёню для страховки. Он вышел из кустов (идя напрямик, как мамонт). Он немножко подержал меня за ноги, но принялся за «психологические» рассуждения, что это я выпендриваюсь (он вообще ужасный болтун), и я прогнал его обратно в кусты.

Стать на голову так и не получилось. Потом опять появился Лёня; кажется, это он почему-то предложил залезть на дерево (на ту сосну, под которой я «выпендривался»). Мы залезли, я стал качаться на ветках… и, как пишут в книгах, «слез с дерева другим человеком». То есть нет, не человеком. Я понял, что я — обезьяна.

Лёня слез и уселся в кресло в моей «летней кухне» (где были стол и костер для приготовления еды). А я забрался на дерево над ним, и тут-то началась моя счастливая жизнь, где у меня оказалось четыре конечности и вечный кайф лазания по дереву. Так мы, в общем-то, и провели всю ночь: он в кресле, я на сосне. Он палил костер, а я кидал ему шишки. Иногда он со мной разговаривал, и тогда я кидал шишки, целясь в него.

Я открыл, как висеть вниз головой. Как цепляться ногами. Понял, что нужно три «держащих» точки для устойчивости. Позы, которые на земле были йоговскими, на дереве получались сами собой.

Где-то в середине ночи наша замечательная атмосфера была нарушена: в лесу послышались голоса. Они по-русски перекрикивались в поисках дров. В первый раз за несколько месяцев поздно ночью кто-то пришел к моему домику. Эти (несколько молодых ребят) не просто пришли: они остановились возле упавшей сосны, под которой был мой домик, и стали обсуждать, как бы ее оттащить на дрова. Они были довольно прилично пьяны. Лёня напрягся, а во мне просто все запело. Начиналась охота!

Я спустился с дерева, сунул в руки Лёне железный прут, оставшийся от моей стройки домика, и велел идти на переговоры. Я обеспечивал воздушное подкрепление: забрался на соседнее дерево и заулюлюкал. Лёня (владелец очень внушительной по габаритам фигуры) подошел к ребятам и дипломатично посоветовал искать дрова в ином месте. Я улюлюкал с дерева, но на меня внимания не обратили (почему? по-моему, это было эффектно); несколько очумевшие ребята потоптались и ушли. Лёня вернулся к костру и принялся рассуждать про «шашлычников» как отдельный подвид людей, захвативший власть на земле. А я прыгал на дереве от возбуждения и жаждал продолжать охоту.

Через десять минут эти придурки, обойдя холм, громко перекрикиваясь, прибрели к домику с другой стороны и натолкнулись на кучу моих строительных досок. Они опять решили, что это искомые дрова, Лёня опять пошел их отговаривать, а я опять залез на ветки прямо над их головами и стал издавать Громкие и Страшные Звуки. Опять: они меня как будто совсем не замечали. Кто-то из них сказал: «Пойдем, ребята, а то нас окружают» — только и всего. Они поворчали и ушли, а я еще немного на них поохотился, но в темном лесу они были такой легкой добычей, что стало неинтересно. Я вернулся в экстазе, чувствуя себя Самым Сильным Зверем в Лесу. Когда я залез на свое дерево, а Лёня сел в свое кресло, завыли койоты. Я стал им вторить, начали откликаться еще, еще, со всех сторон, а потом ответили даже собаки из далеких домов. Лес наполнился прекрасными звуками. Привет шашлычникам!

Под утро мы пошли встречать рассвет. Восход начинался с другой стороны горы, и чтобы его увидеть, надо было выйти к Университету. Когда я вышел на дорогу, уже рассвело, и я увидел, что мои руки и ноги АБСОЛЮТНО черны (смола!), джинсы разорваны почти в клочья, кое-где течет кровь — ну а лица я не видел. Я несколько засомневался, выходить ли в таком виде в цивилизацию, но Лёня заверил меня, что любой, кто меня увидит, найдет этому «разумное объяснение». И правда, редкие прохожие с ума не сходили. Лёню эта мысль очень приколола, и он потом долго ходил по лесу и по окрестностям Университета, останавливался перед чем попало, а затем говорил: «Ну что ж, этому можно найти разумное объяснение!» Потом мы встречали восход, и он был величественен и прекрасен. Я пытался отмыться под краном — черта с два!

Это тот случай, когда все, что несли мне грибы, я «проработал» в течение трипа. Я нашел «свое животное», наверняка и абсолютно, я узнал, что я обезьяна, и конечно, немало потом лазал по деревьям и в своем лесу, и окрест по Израилю. На следующий день я сделал фонарик с изображением Ханумана — Царя Обезьян. Когда я написал об этом трипе друзьям, от нескольких я получил примерно такие ответы: «Конечно, ты — обезьяна. Это всегда было понятно». Чувство «обезьяны внутри» осталось совершенно ясным. Когда через пару месяцев после этого я стал заниматься самогипнозом, фраза «Обезьяна, ты расслабляешься и засыпаешь» оказалась замечательно эффективной… Мне стало гораздо проще валять дурака, танцевать, бессовестно соблазнять женщин… И так далее. Обезьяна проснулась. Да нет, конечно, она и раньше не спала. Как сказано в одной сказке, «мы проснулись навстречу друг другу».

Да, кстати, сказку про любимую свою Желтую Обезьяну я написал на три месяца раньше.

* * *

По прошествии семи лет от этой истории — что я вам скажу. Что то, что казалось «переворотом», как-то совершенно спокойно легло внутрь моей жизни, и уже давным-давно не вызывает у меня ни особого удивления, ни зверского энтузиазма. Я по-прежнему люблю лазать по деревьям, хотя делаю это довольно редко (ну, все равно гораздо чаще, конечно, чем большинство из вас). Некоторые деревья я отдельно уважаю за то, как здорово по ним карабкаться.

Ощущаю ли я себя обезьяной?

И да, и нет. Когда мне плохо, я иногда карабкаюсь куда могу и повисаю вниз головой, и меня это восстанавливает. Когда мне хорошо, я могу делать то же самое от избытка чувств. (Вот это, кстати, тоже очень простая и действенная «шаманская» примочка. В «путешествиях» ты находишь определенные состояния, особо ценные для тебя, и затем используешь их как резервуар энергии. Иногда ты должен его подкачивать, но когда тебе трудно, то он подкачивает тебя. В «пейотных» культурах есть хорошо известное понятие «пейотных песен»: в трипе человек придумывает — скорее учит вслед за духами — определенную песню. Это может быть просто мелодия, какие-то странные звуки, или целые слова «настоящей» песни, это неважно. Важно, что песня «заряжена» духами, и теперь человек, если сумеет вынести ее из трипа, вынесет вместе с ней благосклонность и энергию духов. Хорошие пейотные песни потом «работают» много лет. Никто не может повторять эту песню без разрешения творца. Иногда люди даже покупают себе право петь такую песню вслед за кем-то особо сильным или удачливым. Конечно, песни шамана считаются особенно ценными.)

Я люблю обезьян и испытываю особую симпатию к женщинам, похожих на мартышек. Двух своих друзей я с любовью называл «гориллой» и «бабуином». Когда мой сын ведет себя как обезьяна, меня это умиляет. Кривляние, ужимки, праздное дуракаваляние, бананы, задницы — всё это я люблю и уважаю.

Другими словами, у меня так и не возникло рассогласования с этим образом. Другой вопрос, что мне не кажется, что в моем «внутреннем лесу» он играет такую уж супер-важную роль. То есть я, конечно, обезьяна. но, конечно же, и нет.