Променад

Променад

Дело было, вроде, пятиминутное.

Нет, начнем сначала: была группа по сказкотерапии. Группа состояла из многих хороших и интересных людей, но динамика была тяжелая… М-да, а ведь между прочим, все участники были участницы. Такой расклад всегда тяжеловат — слишком много проекций на единственного мужчину.

Там была «центральная» тема — Спящая Красавица и как она просыпается. Только она у нас не просыпалась. Потому что все сказки были про то, что она спит и спит и спит (как вариант — умерла; «Мертвую Царевну» мы даже ставили отдельным спектаклем). И НИКАКОГО выхода. Пять дней в такой атмосфере было реально тяжко. При всей нашей друг к другу (многих) взаимной симпатии и уважении.

И вот. Была там такая Чита… (Потому что на группах я обычно оперирую кличками, которые там же рождаются; я и помню потом обычно именно эти клички, и часто «цивильные» имена многих своих «клиентов» так никогда и не знаю; а некоторые из этих кличек, конечно, приклеиваются на года). Я не помню, что за сказки она придумывала, Чита. Помню, что ее в последний день начало сильно волновать: «Так что же делать? Так что же делать? Как же выйти из сценария?» И я ей говорю, в середине где-то дня: да влегкую! Да за пять минут! Она говорит: «Да? Ах-ах-ах! А как?» А я: «Пошли сейчас на пять минут выйдем на улицу голыми погулять». Она говорит: «Ой, нет». И весь остаток дня промолчала.

Настал вечер. Мы устроили бал-карнавал, очень настоящий. Я был на нем Нарциссом (молчать, господа психоаналитики! сам знаю!) А после бала стали подводить итоги. Было полдевятого вечера, семинар был до девяти. Заговорила Чита.

И говорит: «У меня из головы все не идет задание, которое ты мне днем давал. И хочется, и колется. Я ведь понимаю, что это напрямую связано с выходом из сценария — что вот он — и что я все равно торможу — и что это же и есть мой сценарий… Но так хочется из него выйти!!» Я говорю: ну ладно, в чем проблема. Это же дело пяти минут. Они у нас еще есть. Пошли.

И она — идет! То есть мы выходим в коридор, скидываем одежду и выходим на улицу. В такой городской двор между стандартными хрущевскими пятиэтажками. И первые полминуты идем молча и довольно весело. Я беру ее за руку, пытаюсь как-то развлечь. Потому что она на глазах начинает страшно зажиматься. Во дворе, понятно, люди, хотя я сам не очень на них смотрю. Еще через пару минут становится понятно, что надо возвращаться — она просто мертвеет у меня в руке. Мы идем обратно, в коридоре одеваемся и заходим в зал для занятий. Там наши, сгрудившиеся у окон. Некоторые примерно в том же полуобморочном состоянии. Некоторые, наоборот, пылают возбуждением.

Я, наивный, думал, что тут и сказочке конец. Ан нет — это было только начало!

Через минут пять-десять у наших дверей раздается мощный гул и стуки. Мы открыли, и я вышел к «народу». Что я, кстати, понял только потом — это что я по- прежнему был в маскарадном своем раскрасе. Когда трикстер уже начинает морочить приличным людям головы, он это таки делает полноформатно.

Итак, я вышел на улицу. У дверей стояли человек десять взрослых и пяток детей-подростков. Ну, что они говорили мне — примерно понятно. Я очень постарался максимально трезвым и взрослым тоном объяснить, что это такой специальный тренинг, а в чем он состоит, я готов всем объяснить подробно через двадцать минут, когда тренинг закончится. Они продолжали шуметь. Первенство из них я бы отдал мальчишке лет одиннадцати. Он орал: «Это же психотравма! Я теперь пойду и повешусь, и вы будете виноваты!» Я повернулся к нему и сказал: «Иди, вешайся». Но его трудно было сбить. Он тут же заорал: «Не повешусь! Тогда руку разобью!» И действительно принялся рукой — локтем — изо всех сил лупить по кирпичной стенке.

Вообще говоря, это было уже почти и все. «На измену» выпала добрая половина участников. Подведение итогов было в большой степени сорвано — никто ни о чем другом говорить не мог.

Потом мы закончили, и я вышел на улицу, как обещал «народу». Там не было уже никого — только один мужчина, который сказал: «Я черный колдун. Можно зайти?»

!

Вот видите, я не виноват. Я ж его не придумал. Я уже сильно устал за этот день и хотел отдохнуть. Мы прошли внутрь и сели пить чай.

Мужик, с одной стороны, выглядел сильно «неадекватно». С другой, было два интересных момента. Во-первых, я помнил его полчаса назад, когда он вел себя совершенно по-другому — бил кулаком в грудь и кричал про нравственные ценности. Такую поведенческую гибкость заценил бы любой НЛПист. Во-вторых, он очень прямо и «попадая» начал с нами разговаривать. Мне он сказал: «Ты думаешь, ты скоморох?» (хотя я ни о чем таком при нем не говорил). А организатору семинара: «Ты думаешь, ты ведьма?» (Хотя уж она и подавно ничего такого при нем не говорила, но, насколько я знал, думала). И так далее в том же духе. Он не просто гнал белиберду. Он говорил явно осмысленные вещи.

«Толпу, — говорит, — я разогнал. Не ради вас, а для себя. Это мой участок, тут я хожу подпитываюсь. А вы собственно кто такие будете?»

Пришлось отвечать. Вообще хорошо поговорили.

У этой истории есть еще несколько красивых моментов. Через пару дней я приехал на это место, чтобы встретиться с «колдуном», как договорились. На встрече он не появился, но гуляя вокруг, я вдруг увидел круглосуточное отделение милиции, до которого мы с Читой не дошли шагов тридцать. Там как раз ее сильно заломало, и мы повернули назад. Если бы мы дошли тогда до милиции — согласитесь, это было бы красиво. Я даже специально зашел туда внутрь и спросил у ментов, который час. Чтобы, так сказать, все-таки отметиться.

На измену в тот вечер выпала прежде всего директор того места, где мы занимались — детского центра творчества. Ей, кстати, действительно было чего бояться, в отличие от всех остальных. Вначале она очень сильно на меня «наехала». И в первые пять минут я ей даже поверил. Но, насколько я знаю, никаких дурных последствий не было. «Колдун», надо полагать, поработал. «Ведьма» написала упреждающую, очень хорошую, кстати, статью в местную газету про сказкотерапию и карнавал. Короче, «наши» «отмазали» — либо вообще не надо было никого ни от чего отмазывать.

Так вот, сходили-погуляли.

Вот что Чита написала мне где-то год спустя (я спрашивал про «дальние последствия»):

"…ну, ваще глобальныгх таких последствий (ну, типа, как тыг писал про даму, которая осознала, что она змея) не быгло..

но из колеи, из которой хотела выгйти — всё-таки выгшла:))) поначалу-то я сильно "шашкой махала" — типа — всё могу!!! потом понемногу успокоилась и вспоминала эту нашу прогулку даже с удивлением — типа, эт я там была?:) но ощущение, что я МОГУ осталось до сих пор.

…да, потом, через пару дней после тренинга, я написала про себя сказку, которую не стала писать на тренинге… ещё через пару дней после этого приписала ей счастливый конец:)))

.. в жизни до такого "счастливого конца" ещё не добралась:)) но ведь и жизнь ещё не заканчивается:)»

— к-к-к

Я не очень горжусь этой историей. Все в ней, знаете ли, на нервах, на резких выпадах, на неожиданностях. Также нельзя сказать, что я был Очень Осознан во время той прогулки. Как и многое другое, мне сошло это с рук, но очевидно, что могло бы и не так гладко сойти.

В другом каком-то смысле я этой историей любуюсь. Чисто эстетически. Вот как выходим мы, такие голенькие, свеженькие, сумасшедшие, на этот хрущевский двор, и он сразу преображается. Что-то в этом есть мощное очистительное, хотя бы только для мозгов.

Проблема «контроля» является камнем преткновения для очень многих мозгов. «Растормозиться» огромному числу моих современников и соотечественников крайне трудно, особенно мало-мальски сознательно. Поэтому, кстати, пьется так много водки. (Как вам эта история в качестве программы борьбы с алкоголизмом?)

Есть такая идея, что для повзросления бывает необходимо осознать относительность запретов. Пока запреты абсолютны, то есть 100 % обязательны для исполнения, их исполнитель остается в социальном и психологическом смысле рабом. У него нет той самой свободы выбора, которая присуща свободному гражданину.

«Примитивные» культуры справлялись с этими проблемами, мне кажется, в основном путем ритуальных праздников, на которых запреты снимались (и даже инвертировались наоборот) и таким образом, их участник самим существом понимал и впитывал относительность запретов как специфику социальных и культурных отношений. Это, мне кажется, делало его больше человеком — он знал, что он «раб» только в определенном ограниченном отрезке времени и пространства, но в другом измерении свободен (и это измерение мы можем, не погрешив, также назвать «духовным»). Ныне этих праздников (мистерий, оргий, карнавалов и прочих) в общей культуре нет, и «нормальный человек» по отношению к относительным, в общем-то, запретам, оказывается в позиции раба пожизненного. Это сильно бьет по самооценке, кстати.

Не нужно по улицам ходить голым, по разным причинам. Но это относительная истина, временный договор. Есть другие «понятия».

* * *

Кстати, про статусы. (Инициация сильно связана со статусными вопросами). Раздеться при других имеет право человек с более высоким статусом. Это можно долго объяснять социобиологией и прочей наукообразностью, но это факт: «главный» имеет на «голость» больше права, да и больше возможностей. Он может «открыться», потому что он не особо боится. Тот, кто больше боится, и должен больше прятаться, и социальный статус его соответственно ниже. Это не единственный параметр измерения статуса, но один из многих.