Кладенец
Кладенец
Когда мы съели грибы и разлеглись по комнате, то первое, что я увидел, была древняя Русь в прекрасных, былинных образах. Витязи скакали на конях, красны девицы заплетали косы, колосились бескрайние поля ржи, и все такое. Это было очень красиво, и я восторженно задышал, углубляясь в видение. Тетива луков, красные углы изб, заиндивевшие бороды, ярь, навь, Русь — полностью захватили мое внимание.
Нас было шестеро в комнате, три женщины, три мужчины. Гена был единственным, кого я пригласил сам, все остальные собирались по давно намеченному плану. Проблематика, с которой он пришел на последнюю группу, мне показалась слишком глубокой, чтобы справиться с ней обычной психотерапевтической работой. Вся эта история произошла не за один раз, который я опишу в этом рассказе: до него было полтора года общения, три группы, а после еще время проработки. Через пару недель после этого трипа Гена сам записал, что происходило с ним на последней группе и что произошло ночью — коротко, но вполне точно. Я вставляю сюда его тексты.
«Мой вопрос был таков:
Я собираю болезни своих предков. Моя мама умерла от оторвавшегося тромба в 40лет. В 24 года я чуть не умер от этой же бедыг, в той же больнице, этажом выгше. Меня спасла экстренная хирургия. У моего папыг около 26 лет случилось прободение язвыг желудка. У меня язву выгявили в 13, и она принесла мне массу неприятных впечатлений. Моя бабушка по папиной линии долгие годы страдала от болезни ног, какой-то страшныгй варикоз или че-то типа того. Там действительно все было плохо, она много лет никуда не выходила за пределы двора, всегда была в бинтах. После операции, во время которой меня спасали от тромба, мне удалили вену и теперь у меня такая же беда на одной ноге. Заболеванием этим с ногами страдали все бабушкиныг сестрыг, их дети, моему папе тоже уже страшно смотреть на ноги, а его двоюродному брату не так давно вообще удалили ногу. «Оттяпали», как говорит папа. Все эти люди, которыгхя перечислил, быгли самыгми любимыгми в моей жизни. Мама, бабушка…
Мой любимыгй дедушка, мамин папа скончался в возрасте 63 от инфаркта. От третьего. Что такое боль в сердце, мне известно лет с 20.
Вся эта канитель мне не очень нравится.»
Что интересно, мне тоже — не очень. Я всегда чувствовал в Гене какое-то несоответствие — в том числе между всеми этими жуткими болячками и явным здоровьем, которое же тоже хорошо видно со стороны. Первый раз он попал ко мне на группу месяца через полтора после того, как чуть не умер в больнице, и я всегда имел в виду, что этот веселый и яркий товарищ — вполне реальный кандидат на раннюю смерть. По не очень понятным мне причинам.
Поучаствовать в вытаскивании его в этот мир — казалось мне делом правильным и достойным.
Ага, вот, что, собственно, было на группе — которая кончилась за два дня до грибной нашей ночи.
«Это быгло воскресенье, предпоследний день семинара.
Все участники уже быгли в теме и работа шла довольно бодро. Когда я выглез со своим вопросом про родственников, уже не новыгм для ведущего семинара, народ довольно активно включился. Сделали вроде психодраму: я выгбрал из круга людей, которых назначил бабушкой, мамой, папой и дедушкой. Папу поставил между мамой и бабушкой, потому что по жизни он так и стоял между ними. Бабушка не любила маму, мама не любила бабушку, но обе они любили папу. Замес старыгй как мир. Дедушку поставил чуть сзади, ему на эти раскладыг похер всегда быгло. Также выгбрал человека на свою роль, Заместителя.
Уважаемыге предки! Зачем я беру себе ваши болезни? Это ваша воля или моя?
Обращаясь ко всем четверым по очереди, я получал ответы: разные, но с одинаковым смыслом: недуги я беру на себя сам, чтобы таким странным образом показать любовь и причастность к ним.
После психодрамыг все сели в круг и начали делиться впечатлениями. Из общего ряда выбился «папа», который говорил, что испытывал чувство гордости, что его сыгн так поступил. Папа-па-па-пам…»
Вот это и было все, что мы знали к началу грибной ночи. Я сказал Гене, чтобы он сконцентрировался на всей этой семейной проблематике и по возможности ничем больше ночью не занимался. Как и все мы, поначалу он тихо лежал у печного щитка (дело было в деревенском доме).
Грибы были сильные. Сильными были и наши намерения, которые мы долго готовили и наконец соединили этой ночью. В сущности, у каждого, как и у Гены, была своя тема, и каждый решал ее как мог.
Но Гена переплюнул всех — хотя бы только по внешним спецэффектам.
В какой-то момент он вдруг вскочил и разделся наголо. Я поднял голову и увидел, как он рванулся в другую комнату. По отблескам стало видно, что открылась печка. Раздался возглас девчонки, которая была в той комнате: «Эй, что ты делаешь?»
Геннадий кинул в печку свои брюки.
Дождавшись, пока они сгорят, он вошел в нашу комнату, причем с видом исключительно довольным и гордым. Мне казалось, что в руках он несет здоровенную палицу. Позже все мне сказали, что никакой палицы не было. Ну ладно, она внутренне там была.
Он (голый) встал посреди комнаты и объявил: «Я — новорожденный русский богатырь. Я только что родился!»
В принципе, ни у кого из нас не было возражений. Родился — и отлично.
Но самого богатыря распирало желание действовать.
Мне понравилось, что он сделал вслед за этим.
Он подошел к кровати, на которой лежал я, и сказал: «Очень хочется дать тебе по морде!»
Я приподнялся и вначале засомневался: может, правда сейчас врежет? Выглядел он внушительно. Параллельно мне стало очень смешно. Родился русский богатырь, и какие его первые действия? Он идет и находит еврея, чтобы дать ему по морде. Очень характерно.
Я ему показал на своего друга, который лежал и хохотал в другом конце комнаты. «Вон, — я сказал, — лежит здоровая морда, КМС по боксу. Ты же богатырь, так и дерись с тем, кто посильнее. Вперед!»
Но он не отходил от моей кровати.
Тогда еврей зашел с другой стороны, громко спросив своего друга: «Поможешь, если что?» Тот подтвердил. «Вот видишь, — сказал я новорожденному богатырю, — ты лучше не суйся. Поищи себе недругов на стороне. Своих бить не надо. А я тебе еще пригожусь».
Богатырь, кажется, задумался. И отошел.
* * *
До следующего Г ениного спецэффекта, кажется, прошло еще довольно много времени. Хотя время в грибном трипе — штука очень относительная. Я занимался кем-то другим, а Гена, кажется, вышел из дома на двор. Когда он пришел, он опять именно что вломился в комнату, возбужденный, тяжело дыша, плюхнулся на какую-то кровать и заявил: «Завтра иду менять паспорт!»
После того, как мы отхохотались, он повторил, совершенно не смутившись: «Я все понял! Я нашел свой род! Я — Кладенец!»
Вот что он записал пару недель спустя:
«… Тогда я решил найти свой род…
Сначала я обратился к роду своего деда по маминой линии. Дед мой быгл евреем, сосланныгм на Урал с Кубани. Род предстал мне в виде двух мужиков с явныгм хохлятским акцентом. Видно их не быгло, быгли слыгшныг только голоса. На вопрос, их ли я рода, они начали смеяться.
Посмотри на себя!! Какой же тыг наш? Да тыг выгродок!!! Мыг вон какие, а тыг какой? А с ногой у тебя что?..
Всячески оскорбляя и понося меня, украинские жиды смеялись, было видно, что я здорово их позабавил. Я почувствовал себя псом, которого выгнали из дома. Я начал огрыгзаться и лаять на них. Эта злость придала мне силы… Я ушел от них, пылая этой злобой и готовый их растерзать.
Далее моему внутреннему взору предстала небольшая, довольно светлая комната в деревенском доме. Посередине комнатыг стоял казак с шашкой и лихо отплясыгвал.
Стоял он спиной ко мне, танцевал и не поворачивался.
Это был род моего деда по линии отца. Про эту ветвь мне мало что известно. Мой дед, фамилию которого я ношу, умер в возрасте 28 лет, от какой- то странной болезни, моему отцу в то время был год. Его танец продолжался какое-то время, после чего медленно, продолжая танцевать, он стал разворачиваться. Из-под шапки этой фигуры на меня взирал череп. Красивая казачья форма, а вместо головыг — череп. Страшно не быгло, это быгла не страшная смерть, а такой светлыгй череп с пустыгми глазницами.
Что тут скажешь? Все понятно.
Следующим быглрод моей бабушки по папе.
Картина, которая предстала моему взору далее, была поистине ужасна. Представьте себе болотистую местность, ночь, точнее не ночь, а какое-то пограничное сумеречное состояние. Туман, и в этом болотистом тумане гектара два могильныгх крестов. И тихий такой, медленныгй, протяжныгй, спокойныгй колокольный звон на две очень печальных ноты. Могильный голос прозвучал в башке:
Тыг наш…. Тыг наш…. И нога твоя — наша.
Очень страшно и совершенно нет сил с этим бороться. Очень страшно, ужас охватил меня. Я нашел то, что искал. Вот он я кто. Погружаюсь в это состояние и понимаю, что выгйти из него уже не смогу.
В эту самую секунду моя подруга начала танцевать свой невероятный танец жизни. Я открыл глаза и смотрел на нее. Это продолжалось, должно быть, несколько минут. Она выделывала невероятные вещи, ее движения разрезали пространство, энергия выгрыгвалась из нее. Глядя на нее, я немного выгшел из могильного состояния и пошел поссать. Выгйдя на крыгльцо я увидел ночь, туман — и очертания могильныгх крестов из трипа стали реальныгми. Я стоял на крыгльце и в это время музыгка ветра, прицепленная к перекладине крыгльца шелохнулась и проиграла две печальных ноты.
Очень сильно болела нога.
Как только тыг ступишь на землю — тыг наш. И нога твоя наша. Мыг возьмем ее себе.
Я стоял на крыльце, понимая, что рано или поздно вынужден буду ступить на землю. На их землю.
Я не ваш!!!
Серьезно? А чей тыг? Тыг наш. И тыг знаешь это.
Я не ваш.
А чей ты? Если ты не наш, то ты знаешь чей ты. Отвечай немедленно.
Ответ пришел в ту же секунду, сам собой.
Я — Кладенец. Я КЛАДЕНЕЦ. Я не ваш. Хуй вам.
Я поссал с крыгльца и хромая вошел в дом.
В дом я вошел другим человеком. Кладенец. Род, которыгй я впустил в себя, начал буйствовать во мне.»
Буйствовал он знатно, хотя все-таки перешел на языковой способ — полночи травил небылицы. Так и сидел голый возле самовара и говорил как в сказках — сам себе удивляясь. Скажет и вытаращит глаза: вот оно как!
Про смену паспорта я тогда сам не очень понял, только уже на следующий день, поговорив с ним, я понял, в чем была идея и смысл.
«У Кладенца, у моего прадеда, быгли дочь и сыгн. Дочь — моя бабушка, ей только что исполнилось 80 лет, по паспорту 82)). На следующий день после трипа я позвонил ей и мы с ней долго разговаривали. Вся родня говорит, что она глухая и ничего не слыгшит. Меня она слыгшала отлично, все понимала, старушка в уме. Сыгн Кладенец сгинул в лагерях за вскрыгтую посыглку. По сути моя бабушка последняя под этой фамилией. Я так и не понял: я нашел этот род или он нашел меня, да по сути и не важно, мы нашли друг друга)).
Энергия этого рода очень прикольная. ХА! Прикольная. Она просто охренительная!
Довольно сложно описать, что со мной быгло на той даче. Я пережил второе рождение, и родился я в рубашке. В рубашке, которую мы когда-то покупали с моим другом, за которого я знаю, что когда-то, в прошлых воплощениях, он был мне братом. Я нашел мощныгй источник силыг или опять же, он нашел меня, тут не очень понятно. В любом случае, это для всех выгодная сделка. Род продолжается, я получил мощь рода.
Не очень понятно, что делать с фамилией. Там, в грибах, у меня быгло четкое знание, что нужно идти, бежать менять паспорт. В дневном рассудке эта процедура представляется сложной. Опять же жить не под своей фамилией… Короче, я думаю над этим пока что.
А так все прикольно, я нашел то, что искал, со всеми поговорил. Сейчас надо успеть найти могилу прадеда, где она — знает бабушка. Она мне когда-то показыгвала, но я, конечно, не помню.»
Что тут прибавить? Что он уехал в город в моих штанах, над чем еврей во мне потешался отменно. Что ночью он хотел голым сесть за руль чужой машины и ехать проведать свою бабушку (ту, которая Кладенец). Что к утру он писал на листах размашистым почерком (я подсовывал всем им бумагу с ручкой, чтобы записывали откровения и выводы): «Хочу бабу!» Что «баба» его (ну, на самом деле, девушка ангельского вида), которой там ночью не было, впала в ближайшем будущем вместе с ним в период горячей любви и отличного секса.
И что через где-то месяц он написал своей бабушке письмо, которого он послал мне копию.
«Здравствуй, бабушка!
Помнишь меня? Это внук твой, Генка.
Вот решил тебе написать письмо.
Когда мы, последний раз-то с тобой виделись? Давно.
Помнишь, я приезжал к вам каждое лето со Светкой-сестрой. Славныге быгли времена. Мне иногда кажется, что они быгли лучшими в моей жизни. Ну знаешь, беззаботность такая детская. Лес, деревня, ну все как надо.
А я бабу Полю больше любил, честно. Ну знаешь, вот есть у маленького человека две бабушки, одна у него любимая, а другая вроде бы тоже любимая, но как-то меньше. Зато у меня дедушка быгл любимыгй, помнишь, муж твой, дед Миша? Помнишь? Ну ладно.
А я тут недавно понял, что я из твоего рода. Вот тебе и любимая — не любимая. Я прямой потомок твоего отца, Кузьмыг. Помнишь, тыг мне про него рассказыгвала? Помнишь? Ну ладно.
Я, бабушка, фамилию хочу поменять. На твою девичью. На фамилию отца твоего, буду Кладенец. Правда, это не скоро еще. Не до того пока, но я по крайней мере это знаю.
Я к тебе, бабушка, приеду в январе, в первыгх числах. Раньше не получится, работыг много. У меня же сейчас фирма своя, я праздники всякие организую, а тут Новыгй Год как раз. А в январе приеду, хочу чтоб тыг мне могилу отца своего показала, прадеда моего. Это важно для меня. А вообще хорошо, что ты у меня есть, наверное, давно тебе этого никто не говорил.
А я сейчас с девушкой живу. Она очень красивая и любит меня, кажется. Мыг к тебе, быгть может, вместе в январе приедем. Ладно, пора мне идти, приеду в январе.»