3. ИССЛЕДОВАТЕЛЬ И ЕГО ОБЪЕКТ

3. ИССЛЕДОВАТЕЛЬ И ЕГО ОБЪЕКТ

Вот классический пример задачи "на соображение" (она известна как "задача Секея"). Представьте себе, что перед вами нечто вроде самодельных весов. На стесанном конце небольшой призмы лежит линейка; она оперта на призму таким образом, что находится в состоянии равновесия. Рядом лежат разные мелкие предметы: ластик, катушка ниток, коробок со спичками, скрепка, свечной огарок. Задача такова: выберите какой–либо предмет, положите его на один конец линейки и уравновесьте весы, подвинув линейку. А теперь, не трогая линейки, добейтесь, чтобы линейка вышла из равновесия.

Если вы после долгих усилий решите эту задачу, это несомненно делает честь вашей сообразительности. (Решение задачи Секея см. на с. 218.) Но я тем не менее вас разочарую: экспериментатору не так уж важно, насколько вы преуспели и преуспели ли вообще. Он стремится понять, как вы размышляли в процессе решения. Если вы перебирали предметы, пытались двигать линейку, задавали вопросы, говорили вслух: "Ну–ка, возьму я ластик", — вы очень ценный испытуемый. Если же вы лишь пожмете плечами и ответите: "Вдруг все стало ясно", а больше от вас ничего не добьешься, то, увы, экспериментатору нужен другой испытуемый.

Почему? Потому что ваше мышление как процесс не может быть объектом наблюдения для экспериментатора. Ему доступны лишь косвенные индикаторы этого процесса — ваш самоотчет, т. е. слова, которые вы произносили, объясняя свои действия (возможно, самому себе), ваши манипуляции с предметами. Зато вы сами можете сделать объектом наблюдения свое собственное мышление, а экспериментатору рассказать о результатах. Но в этот момент происходит замечательная метаморфоза: вы превратились из подопытного в исследователя! Как только экспериментатор начал записывать ваш самоотчет, вы с ним уравнялись в правах.

Теперь я предоставлю экспериментатору пальму первенства и назову его Исследователем-1, а вам присвою имя Исследователь-2. Ведь наблюдая себя, вы являетесь исследователем своей психики. Такой метод, когда исследователь и объект исследования совмещены в одном лице, называется интроспекцией. Итак, Исследователь-2 (в недалеком прошлом — испытуемый) занят интроспекцией, о результатах которой он сообщает Исследователю-1. Иными словами, вы наблюдаете себя, а Исследователь-1 наблюдает… А что он, собственно, наблюдает? Ваше мышление? Да нет же. Он наблюдает, как вы описываете результаты своих самонаблюдений и свое поведение. А вы, наблюдая свою психику в качестве Исследователя-2, с неизбежностью изменяете ее.

Например, чтобы рассказать, как вы пробовали разные варианты решения задачи Секея, надо сначала осознать, что именно вы думали и в какой последовательности. Этот акт осознания — как бы отражение ситуации самоисследования на дополнительном, внутреннем экране — называется рефлексией.

Ученый, изучающий процессы мышления и речи, в подавляющем большинстве случаев имеет дело с данными, "отягощенными" результатами интроспективных и рефлексивных процедур. В самом деле, нелегкую задачу поставил перед собой Исследователь-1! Ведь подопытный, будучи поставлен в ситуацию Исследователя-2, может навязать Исследователю-1 заведомо ложные представления о своих действиях. Тогда вообще получится, что знания экспериментатора об объекте его интересов — в данном случае это мышление Исследователя-2 — зависят от самого этого объекта.

Мы пришли к парадоксу! Существует привычная для всех нас познавательная установка, краеугольный камень экспериментальной науки: теория об объекте, имеющаяся у исследователя, не зависит от деятельности объекта. Конечно, собака не может изменить свои условные рефлексы с целью обмануть экспериментатора или порадовать его. Зато испытуемый, Исследователь-2, может иметь свою теорию об экспериментаторе — Исследователе-1. Такое положение вещей с неизбежностью возникает тогда, когда сложность объекта сопоставима со сложностью самого исследователя.

Выходит, что, наблюдая другого человека, мы не более объективны, чем в случае, когда мы наблюдаем себя. Достаточно часто дело обстоит именно так. И если у нас нет глубокой рефлексии по поводу наших исследовательских процедур, мы рискуем впасть в субъективизм, независимо от того, кого мы наблюдаем — себя или Другого. Наука теряет в объективности, когда забывает, сколь она субъективна. Дело здесь не в интроспекции как таковой. И хотя на разных этапах развития лингвистики и психологии интроспективные процедуры объявлялись и донаучными, и вненаучными, в науках о человеке исследователь обычно начинает эксперимент с "примерки" его к себе, выступая в роли испытуемого.

Но в определенном смысле любой эксперимент субъективен, и не только потому, что в нем присутствуют интроспективные шаги. Ведь уже на этапе обдумывания эксперимента замысливший его ученый закладывает в исходную гипотезу, а также в инструментальное обеспечение и план опыта солидное количество теоретических предпосылок. Как сказал Альберт Эйнштейн, "теория лишь решает, что именно можно наблюдать".

Итак, внетеоретичный эксперимент — распространенная иллюзия. А если не создавать специальных экспериментальных условий, а "просто наблюдать" — неукоснительно и беспристрастно? Увы, это еще более распространенная иллюзия. Случается, например, и такое…