Человека ли ты хочешь?

Человека ли ты хочешь?

 — Ну и как же узнать свое отношение? - это было так спрошено, будто в том, что он этого не знает, виноват я. Или - будто невозможно узнать, а я дразню вымыслом.

— Соберите себе круг людей, с которыми вы хотите решать ваш вопрос. И которые захотят его решать с вами.

Юлиан Львович без малейшей паузы повернулся на своем крутящемся стуле к высокой тоненькой жеманной девушке (я один здесь знал, что это его жена). Бесцеремонно уставил на нее свои большие очки и высокий лоб Знайки. Рассматривал при всех девушку, как пиявку в банке с физраствором. И рассмотрев ее достаточно долго, чтобы она и от механического этого взгляда, и от дольше нужного обращенного на нее всеобщего внимания смешалась, распорядительно спросил:

— Вы пойдете ко мне в круг, Валерия Николаевна? — В кабинете принято всех называть по имени и отчеству и на Вы, независимо от родственных отношений и дружб.

— Я... А... я... могу отказаться? - обратила ко мне в поисках поддержки жалобные глаза растерявшаяся девушка.

— Можете.

— Я отказываюсь! - громко сообщила девушка в пространство.

Юлиан Львович, чуть склонив голову набок, еще несколько мгновений с сожалением смотрел на нее. Как бы выпрашивал согласия. Но девушка заблаговременно отвела глаза и глядела в угол. Он резко повернулся на сто восемьдесят градусов и так же, как на жену уставился на меня. В моем заинтересованном отношении он был уверен. И для него это значило, что я в его распоряжении. Сейчас он позовет меня.

Не смотря на мое желание ему помочь, я бы к нему в круг тоже не пошел. Он позовет не меня, а предмет, которым не сумеет воспользоваться. Не желая задеть его отказом, я, не дожидаясь приглашения, предупредил, чтобы он меня не звал.

— Вы так приглашаете, что делаете просто невозможным никакое движение к вам. Требуете отказа. И тем решительнее требуете, чем больше заинтересован в вас человек. Вы не зовете, а прогоняете. Соберите круг без меня.

Верящий словам, и хорошо их понимающий, Юлиан Львович сидел, как человек, столкнувшийся с неожиданной, обескуражившей его задачей. Подпер нижней губой верхнюю и оттопырил ее вперед.

— Кто из сидящих вокруг вас хочет сейчас к вам в круг? - Я знал, что великолепно решающий интеллектуальные задачи, до изящества тонкий по природе, и искренний, как дитя, юноша вызывает самое теплое участие большинства участников марафона.

Юлиан Львович невпопад назвал нескольких, наглядно сострадательно смотревших на него женщин и одного мужчину, улыбавшегося всем на всякий случай.

Я попросил поднять руку всех, кто хотел бы в круг к Юлиану Львовичу.

Руки подняли почти все, в их числе и я, и гораздо больше людей, чем назвал теоретичный молодой человек.

Юноша, который не мог собрать и двух человек в свой круг, был опять обескуражен... и растроган.

— Где же признаки, по которым можно узнать отношение к себе, если не спросить и если не скажут? - плотно сжав челюсти и словно отодвинув глаза от очков вглубь, спросил опять у меня, а не у себя, незадачливый экспериментатор.

— Зная, как относишься, это просто чувствуешь. Как теплоту печки или холод льда. Чувствуешь, зовет, тянет тебя другой к себе, отталкивает или просит сохранить расстояние.

— Допустим. Как узнать свое отношение?

— У вас есть другое решение?! - вспылил я.

— Нет. Почему?

— Тогда - что вы предлагаете мне логические игры?! При чем тут ваше «допустим»?!

— Извините! Привычка.

— Вы знаете, чего хотите от других? - (Мы продолжали разговор о неустойчивой самооценке. Происходящее было иллюстрацией темы.)

— Думаю, что знаю или могу подумать и узнать.

— Подумать или почувствовать (ощутить)?

— Конечно - подумать! Как почувствовать? Ощутить чем? Я даже не знаю, куда адресовать ваш вопрос...

— И, тем не менее, вы гениально правы! Вопрос надо именно адресовать! Найти место в теле, которому вы можете его задать. Чем (каким местом) и чего вы хотите от другого? Хотение - это факт жизни тела. Мы можем его ощутить или нет. Отдать в нем себе отчет или нет. Верно или неверно соотнести с внешними событиями - верно или неверно понять, чего хотим. Применительно к нашему предмету ваш вопрос об отношении к другому человеку надо переформулировать в вопрос о том, «кого и насколько ты хочешь?». А для этого найти место в своем теле, которое ответит вам на этот вопрос. Место в теле!

— Хочу ли я их, и насколько?

— Да. Но... Большинство присутствующих здесь женщин на вопрос, хотят ли они вас или меня, ответят - «не хотят»! И по отношению к своему настоящему и будущему будут не правы! Зато такой ответ защитит их от угрозы нашего ответного отказа - они же нас «не хотят». Защитит от непозволительного им соблазна. Создаст иллюзию защищенности от наших домогательств - ведь они же «никакого повода нам не давали»! Но оставит без контроля и защиты реальную, живую их жизнь - жизнь их тела с его влечениями. Влечениями, которые окружающие их люди, в отличие от них самих, ясно ощущают. На эти их влечения люди реагируют как на факты. Никто не знает их мыслей. Вот отсюда и - изнасилования, и ненужные браки, и дети, живущие в вымысле - всякая испорченная их жизнь. Поэтому, решая практические задачи общения, в ответ на этот вопрос надо допустить, что хотим мы всех! Одних - вблизи, других - вдали, третьих - посередине. А четвертых хотим... никогда бы не встречать и не видеть. Со всеми мы хотим разной дистанции. Но со всеми и с каждым - своей конкретной. Исходя из этого, вопрос должен звучать как...

— ...Насколько я их хочу?

— Верно. Как вы их хотите?

— И как это узнать? - Он по-прежнему, как старательный ученик начальной школы, все вопросы адресовал мне - не себе:

— Тамара Викторовна, вы не откажитесь расставить всех нас на то расстояние от себя, на котором вам удобно, чтобы мы от вас находились.

— Не откажусь. С удовольствием.

— Юлиан Львович, посмотрите пока со стороны.

Тамара Викторовна вызывала людей по одному и просила их медленно приближаться к ней до тех пор, пока они не оказывались от нее на удобном ей расстоянии. После этого просила чуть отодвинуться назад. У нее получилось примерно пять концентрических кругов. Ближайший - чуть дальше полуметра, самый далекий - у самой стены. Остальные - на разном расстоянии между этими двумя. Когда она закончила, я просил то же самое проделать еще нескольких давних участников марафонов, хорошо знающих такое исследование. Наконец, я снова позвал стать в центре кабинета Юлиана Львовича. И теперь уже ему предложил самому поставить людей на те места, на которые ему удобно.

Сейчас тем, кого он позовет, отказываться было нельзя. Становиться следовало туда, куда Юлиан Львович укажет.

Юлиан Львович первой вызвал Татьяну Васильевну и остановил ее в метрах двух от себя.

— Татьяна Васильевна, он вас ставит между зоной «небытия» и «спокойствия» или между зоной «спокойствия» и «интимной» зоной?

— Между «небытия» и «спокойствия», — с бережной улыбкой ответила отзывчивая женщина.

— Вы каким местом определяете расстояние? - спросил я Юлиана Львовича.

Тот указал на живот и грудь. Но, сообразительный, тут же приняв к сведенью мой вопрос Татьяне Васильевне, обернулся к жене и позвал ее двигаться к нему. Покоробило, что муж при людях заставил жену подойти к себе вплотную, на такое близкое расстояние, что ей пришлось отслоняться, чтобы не ткнуться носом в его лицо. (Тут впервые и мелькнула та догадка, которая станет в этом марафоне для меня открытием.) А ведомый следующей уже новой мыслью Юлиан Львович моментально словно забыл о жене. Повернулся к другому, к третьему, быстро расставляя всех, особенно женщин, на до неловкости близкие расстояния. Действия его были как-то дерганы и не плавны, как у шестеренки с прокручивающимися сломанными зубьями. (Сознательно выстраиваемое поведение, в отличие от интуитивного, вообще менее органично, из-за дискретности[20] сознания.) Многим было не очень ловко оставаться в предложенной им близи.

До сих пор мне всегда казалось, что, в силу ханжеского противопоставления духа и тела, осознанного или неосознанного ощущения «дух выше», в силу по многим другим причинам сниженного отношения к телу, мои пациенты воспитаны так_; что большинство эгоистических телесных, эмоциональных импульсов для них запретны. Бессознательно стремясь ощущать себя правильными («праведными»), они эти свои «запретные» импульсы не отслеживают и не осознают. Потому и не знают, чего хотят, не сориентированы ни в себе, ни в мире. (Отсюда и неустойчивость их самооценки.) Казалось, позволь себе человек думать телом, и все его проблемы решатся. Он станет чуток, как зверь в своей стае.

Но тут на моих глазах молодой человек, искренне (хоть и прямолинейно, как робот без обратной связи) решающий задачу: «как он хочет других», этой задачей вдохновленный и раскрепощенный, словно сняв с себя всяческие табу, неожиданно для меня (но явно не под свою ответственность!) существовал посреди кабинета доверительно, как голый. А лучше от этого не было ни ему, ни другим. Всем было неловко.

Было очевидно, что, несмотря на то, что тело молодого мужчины было расковано, несмотря на то, что он отзывчиво и верно находил те свои места, которыми хотел других, все равно при таком его подходе он получал ответ на какой-то другой вопрос, но только не на вопрос об отношении к людям. Будто хотел не нас, а чего-то другого. Было ясно ощутимо, что при всей своей быстрой сообразительности, а может быть именно из-за поверхностности этой быстроты, юноша находил в своем теле отношение только к нам — предметам или к нашим телам. К нашему мясу что ли? Хотел своих собственных ощущений. Самого себя!

— А они хотят к вам? Им удобно на тех местах, где вы их оставили? - спросил я Юлиана Львовича о тех, кого он расставил вокруг себя.

— Это у них надо спросить! Это их ощущения. Я этого не могу знать!

— Спасибо за поучение! И много вам выгоды от вашего «не могу»? - Мой собеседник с его быстрым умом и привычной логичностью просто не мог не заметить бесперспективность отказной позиции.

— Никакой.

— Вот и не воинствуйте в невежестве! Попробуйте сказать: «не умею».

— Хорошо, не умею.

— И готовы учиться?

— Хочу!

— Попросите каждого встать на то расстояние от вас, на котором удобно ему.

Юноша попросил. Каждый передвинулся. К искреннему исследованию Юлиана Львовича очень серьезно отнеслись все. Его детская прямолинейность, которая всех шокировала, всех же и подкупала, вызывала живейшее сочувствие к нему.

— Как вы чувствуете, какое расстояние от вас каждый, кроме Валерии Николаевны, выбрал? - Жеманная Валерия Николаевна просто беспомощно старалась сделать все, чтобы стать незаметной, и не умела.

— Большинство - безопасное, некоторые - волнующее, — быстро ответил, как оказалось, очень чутко и точно реагирующий на чужое перемещение «теоретик».

— Что они этим вам обнаружили?

— Одни, что хотят своего спокойствия. Другие, что хотят моего влечения к ним. - Поправляя очки, юноша без стеснения говорил, что думал.

— Как вы это узнали?

— Чувствую.

— Чем?

— Своим состоянием.

— Они хотят, чтобы вы свободно выбрали ваше влечение или не-влечение к ним? Или пытаются взволновать вас вопреки вашей воле?

— А то, что вопреки моей воле, меня еще больше захватывает!

— Спасибо за откровенность. Всех захватывает. Но я не об этом спросил. Те, кто подходят на волнующее расстояние, хотят, чтобы вы сами свободно выбрали свое отношение к ним, или делают все, чтобы навязать вам влечение, не зависимо от вашего выбора?

— Нет. Подождите! Я понял ваш вопрос. Н-не знаю. По-разному. Нет, точно не знаю. Но мне и то и другое хорошо. - Юноша со сниженным и малознакомым чувством реальности хорошо чувствовал себя, только окруженный направленным на него острым чужим волнением, или когда переживал преувеличенно свои острые ощущения, вызванные борьбой с собой. Чем психологически менее созрел человек, тем сниженнее его чувство реальности, и тем для него «запретный плод слаще».

— Хорошо. А, когда вы сами так многих женщин ставили настолько близко к себе, вы заботились, чтобы они были свободны от вас и сами выбирали, что им переживать? Или хотели, чтобы они испытывали только то, что приятно вам?

— Нет. Как мне приятно, конечно! Я о них не знал..., и не думал.

— А с Валерией Николаевной?

— Я же знал, что... он, видимо, хотел напомнить мне, что она же - его жена, и, значит, непременно хочет, чего и он. Я оборвал его:

— Юлиан Львович!

— Нет! Вы правы.... С ней я о ее выборе, тем более, не думал. Она же сама... - он имел в виду, вышла за него замуж. - Само собой было... Получается, мне и в голову не приходило - о ней думать! И не только здесь?! Странно. Еще меньше, чем о других. Это для меня неприятное открытие! - врастяжку, словно самому себе, подвел он итог. И снова, как утенок Мак-Дак, выпятил вперед губы и, собрав лоб в морщины, так высоко поднял брови, что огромные очки, казалось, сползли ниже глаз.

Так, благодаря Юлиану Львовичу, и случилось мне сделать это открытие. Вот оно.

Наше первое отношение: «я хочу вас» - хочу к вам ближе, меня к вам тянет. Его мы часто принимаем за заинтересованное, доброе, «хорошее отношение» к другому. Даже за любовь к нему.

В действительности же это необходимое и очень важное, но пока - только элементарное желание - другого использовать. Использовать как живой предмет, как источник тепла, ласки или иных удовольствий. Часто, как волнующий, щекочущий наши нервы фетиш. Как инструмент для решения наших проблем. Со всей непосредственностью и доверием к своему от природы счастливому и искреннему чувству мы вас хотим... как мадам Грицацуева хочет Остапа Бендера. Как насильник хочет жертву. Любим так же сильно, как кошка любит мышку.

Понятно, что это отношение, вызывая у вас в ответ сильный пропорциональный нашему влечению природный отклик, может у вас как у личности вызывать не только ответное влечение, но и страх, и отвращение.

Хотят быть нужными все. Но все ли мы хотим, чтобы нас использовали как предмет, как бездушное тело, вопреки нашей воле, и - не интересуясь нашим выбором? Многих такое наше отношение отпугивает, стесняет и отталкивает.

Трагично, но большинство моих пациентов не знают даже этого своего элементарного, необходимого для стайных животных отношения к другим. Отказавшись, как уже сказано, от своего эгоизма, и стыдясь, презирая и свое и чужое тело, не знают они, к кому и как их влечет. Они «никого не хотят»! И этой эмоциональной своей иллюзией - защищены. От чего?

Второе отношение, когда, чувствуя, что я хочу к тебе, я от тебя отодвинусь. Отодвинусь, чтобы, дав тебе ощутить мое удаление и свободу от меня, заинтриговать, вынудить твое желание двигаться ко мне. Заставить хотеть меня.

В отличие от первого, это уже отношение к отношению другого, а не только взаимодействие магнитов с железом (предметов). Здесь Впервые появляется хотение чужого хотения.

Стайное стремление животных быть привлекательным для других членов стаи превратилось в человеческое хотение чувствовать себя желанным.

Если в первом случае мы хотели обладать вашим телом, вами — предметом, то теперь хотим владеть вашим желанием, вашей волей.

Помните, див в «Багдадском воре», усыпив память девушки, внушает ей любовь к себе. Даже этому злодею мало обладать только телом пленницы.

Но и здесь нас интересует пока еще не человек, но только ваша зависимость от нас, власть над вами - ваше желание, влечение к нам.

Оказывается и это - еще отношение не к человеку, но только к вашей, нужной нам эмоции.

И все-таки: «я вас хочу и поэтому вас привлекаю» - это, безусловно, содержательное движение в человеческих отношениях.

Грустнее, когда мы просим о любви к себе у тех, кого сами не любим. Порой незаметно для себя мы хотим почувствовать отношение к себе всех, к кому своего отношения не знаем, кого часто даже не заметили. Вызываем у вас желание, не желая вас.

Такое стремление нравиться, волновать, вызывать влечение другого человека к себе без предварительного собственного желания с ним сблизиться мы сплошь встречаем при инфантильном, часто бессознательном кокетстве (не умея заботиться о себе, щенок хочет владеть стаей, как залогом заботы о нем). Своего отношения не имею, но на чужое претендую всегда.

По его примитивности это отношение надо было бы поставить в ряду до первого инициативного хотения. Это щенячье стремление приручить как можно больше дрессировщиков, чтобы использовать их заботу, без всякого намерения этим дрессировщикам служить. Мы пытаемся узнать о желаниях других. Не исповедуясь в своих желаниях даже перед собой.

Эта позиция некоторым «нехочухам» кажется самой независимой, а в действительности - ставит их в зависимость ото всех, кого надо покорять.

Это обычный способ существования людей с неустойчивой самооценкой. Раб хочет господствовать, не выбирая над кем, и поэтому остается рабом даже в господах.

Но есть и третье отношение. Я тебя хочу (хочу к тебе). Поэтому я от тебя отодвинусь. Не скрывая своего желания, но и не демонстрируя, не навязывая его. Отодвинусь не для того, чтобы заинтриговать, но чтобы у тебя была свобода самостоятельно выбирать свое отношение ко мне. Я хочу и твоего тела и твоего тепла, и твоего отношения. Но более всего я хочу твоей свободы, твоего выбора.

Оказалось, что только это и есть - хотеть тебя. Желать человека. Лучше ты будешь свободен без меня, чем несвободен со мной.

Только раб хочет господствовать над человеком. Свободный человек хочет свободного. И лишь в таком влечении к другому, в любви к выбору другого оба оказываются открыты друг другу, миру, развитию.

В кабинете отношения к себе осознанно или неосознанно просят (хотят) все.

Знают, как хотят другого, редко.

Хотят отношения после того, как знают свое, еще реже.

Чужой свободы не хочет практически никто. Хотя, Как сказала одна удивительная рыжая девушка:

— Некоторые уже готовы ее (свободу другого) потерпеть!