Контрперенос

Контрперенос

В подстрочном примечании к "Заметкам о любви в переносе" (160-161 п.) Джеймс Стрейчи объясняет, что данное эссе одно из очень немногих, в которых Фрейд открыто обращается к контрпереносу. Причины этого очевидны. В 1915 году Фрейд работал с теорией, созданной почти исключительно на языке движущей силы либидо. Хотя он принимал во внимание инстинкты эго[38], как он впоследствии их назвал, хотя он уже разработал свои идеи о вторичном процессе, проверке реальности и принципе реальности и хотя он твердо знал об агрессии и вине в человеческих взаимоотношениях, у него все еще не было никакой общей и систематизированной теории агрессии и ограничений психической структуры. В 1915 году конфликт очень во Многом был вопросом вытеснения в противовес либидинальным влечениям; и, конечно, сами корни теории Фрейда кроются в идее о том, что плоть слаба и вытеснение никогда не завершается раз и навсегда. Кроме того, в связи с разработкой Фрейдом идей о нарциссизме (1914b) мы можем понять его обращение к специфически нарциссическим аспектам эротического контрпереноса — то есть искушения аналитика принять и наслаждаться идеализированием со стороны чувственной пациентки. Однако с точки зрения современного аналитика, подход Фрейда к контрпереносу, хотя он и разбивает основы, явно рудиментарный. Многочисленные контрпереносные факторы, которые теперь заметно фигурируют в нашем мышлении, даже не упомянуты, также нет признаков того, что Фрейд по достоинству оценил полезность контрпереноса для интерпретативной работы аналитика. Представляется, что частично именно позитивистский научный идеал полной объективности, основанный на личной отстраненности, привел Фрейда к защите точки зрения, что аналитику следует исключить всякий контрперенос посредством личного анализа, самоанализа и глубокого постижения его теорий развития, психопатологии и терапевтического процесса. Уже в данном месте мы можем обнаружить наличие некоторого характерологического контрпереноса, ибо он неотъемлемо присутствует в общей теории Фрейда, что все человеческие взаимоотношения более или менее окрашены детскими переносами. Однако Фрейд, по-видимому, хочет исключить аналитика из этого фундаментального утверждения. И опять, как при рассмотрении любви в переносе, мы сталкиваемся с неким отколовшимся рационалистическим предрассудком в простом негативном отношении Фрейда к контрпереносу — можно сказать, контрпереносом к контрпереносу.

Можно возразить, что необоснованно думать о контрпереносе в этой связи, что может быть вполне достаточно говорить о характерологических особенностях, которые могут становиться источниками контрпереноса в специфических взаимоотношениях. Я полагаю, что это возражение проистекает от предпочтения традиционных концепций характера и контрпереноса; эти концепции уже и более отщепленные друг от друга, чем те, которые я считаю более полезными. Первое отличие, которое будет здесь рассматриваться, состоит в том, что традиционно на контрперенос смотрели с неодобрением, тогда как при более широком использовании, проложенном кляйнианскими теоретиками объектных отношений, контрперенос — повседневно ожидаемый феномен, в котором воздействие бессознательных движущих сил внутреннего мира всегда может быть распознано психоаналитическими средствами. Следовательно, приписывание контрпереноса Фрейду, по-видимому, вовсе не означает возложение на него вины, а, скорее, означает его честное рассмотрение, как, в принципе, не отличающееся от рассмотрения кого-либо иного, занятого в аналитической работе.

Второе отличие имеет отношение к характеру. Хотя не существует единого определения термина "характер", традиционно он используется для описания тем или иным образом совокупности стабильных и взаимосвязанных черт или способов действия (более широко определяемых); это совокупность, которая может быть проанализирована как компромиссные образования, составленные из наклонностей ид, эго и суперэго. По контрасту, с точки зрения объектных отношений, характер будет иметь отношение к предпочитаемому паттерну поведения, обычным, реальным и воображаемым отношениям с другими; эти паттерны поведения все еще могут анализироваться как выражающие стойкие аспекты движущих сил внутреннего мира.

Принимая во внимание два этих отличия, можно продолжить размышления по поводу обобщенных или характерологических контрпереносов. Такой способ мышления был одобрен и успешно использовался много лет тому назад, хотя и не в точно таких же терминах, Анни Рейх (1951). В своем соединении типов контрпереноса она намеревалась подчеркнуть, как характерологический контрперенос неизбежно пронизывает работу каждого аналитика по причине: ее или его характерной жизненной истории конфликта, компромиссного образования, сублимации и являющихся результатом этого способов отношений к другим людям.

На этой основе я высказываю предположение, что в случае Фрейда мы сталкиваемся с характерологическим контрпереносом по отношению к самому контрпереносу. Он рассматривал контрперенос таким образом, который отражает идеализацию здравого рассудка, подкрепленного некоторыми моралистическими учениями; эта точка зрения приводит к большему акцентированию границ возможностей сферы рационального контроля, чем это может быть подтверждено психоаналитическим опытом. Такое акцентирование само может указывать на то, что чрезмерная оценка рациональности коренится в бессознательном конфликте. Вот почему в данном месте мы слышим отголоски того, что я ранее рассматривал как последствия топографической ориентации Фрейда, такие, как его с нажимом вводимые предположения, что сознание может быть эффективно в борьбе с сопротивлениями.

Хотя многие современные аналитики продолжают принимать проблематично узкую и негативную позицию Фрейда к контрпереносу, представляется правильным сказать, что в современном психоанализе для аналитиков характерна тенденция подходить к изучению контрпереноса более широко и позитивно. В определенной степени они используют контрперенос как способ перехвата бессознательно разыгрываемых сообщений пациента. Здесь они действительно следуют совету Фрейда аналитикам в другой из его работ по технике (1912, 115, 116): "Направь свое бессознательное к бессознательному анализанта в понимании того, что это более лучший инструмент для получения информации об анализанте, чем сфокусированное, сознательное внимание". Однако современное расширение совета Фрейда идет еще дальше; теперь аналитики также внимательно прислушиваются к собственным эмоциональным реакциям на анализанта как содержащим полезную информацию об анализанте. Фрейд не развил свои рекомендации вдоль этой линии, и я считаю, что мы должны быть особенно благодарны кляйнианской школе анализа объектных отношений за то, что они это сделали (см., например, Хейманн, 1950; Рэкер, 1968; Сегал, 1986; Джозеф, 1989).

В наше время контрперенос рассматривается как важный элемент также и в другом отношении. Эта точка зрения также сходна с фрейдовской, хотя и не идентична ей. Современные аналитики склонны постоянно опасаться возможности быть спровоцированными непосредственными чувствами анализанта. Они не считают себя свободными от отыгрывания собственных конфликтных желаний в том, как они проводят каждый анализ. Что касается в особенности любви в переносе, мужчины-аналитики будут опасаться того, что могут разжигать желания женщины-анализанта. Им уже известно много причин, по которым они могут это делать — для избегания проблем агрессии; участвуя в компенсирующих вину усилиях посредством романтизации данной связи; пытаясь очаровать женщину или добиться над ней господства для укрепления собственного падающего самоуважения; для недопущения осознания того, что они имеют дело с анализантом, который в данное время эмоционально глух; или для недопущения осознания материнского переноса анализанта посредством подогрева гетеросексуального, явно отцовского переноса. Мне кажется, что мужчины-аналитики часто прибегают к контрпереносу на эту упомянутую последней провокацию. Как я попытаюсь доказать позднее, это также могло произойти с Фрейдом.

Однако я уже указывал на то, что Фрейд в своих трудах не приближался к этой сложной концепции контрпереноса. Он был привержен развитию и мощной защите своего представления об аналитике как об ученом-целителе и нравственном человеке, объективно наблюдающем образцы иррациональности и индуктивно приходящем к чисто рациональным заключениям, хотя и с помощью собственных бессознательных психических процессов. Во время анализа собственные чувства наблюдателя, отличные от уважения и ответственности, должны держаться "в узде", если не исключаться из сознания, ибо они вредят лечению. Личные и теоретические рационалистические шоры Фрейда и переоценка значения сознания выталкивали более или менее подвижные экспериментальные аспекты аналитической работы в примечания на полях или вообще за пределы рукописи.

Вдобавок к узкому и негативному суждению о контрпереносе, рудиментарная природа подхода Фрейда также ясно видна в его пренебрежении к роли агрессии в эротизированном контрпереносе аналитика. В наше время мы будем с осторожностью относиться к параллелям в контрпереносе со строением переноса анализанта, и в особенности к параллельной враждебности, ибо теперь мы стараемся не пренебрегать пониманием того, что соблазняющие усилия анализанта также, и возможно, главным образом, выражают враждебность отрицательного переноса: враждебность в обличий "неукротимой" любви и желания. В этом отношении мы, по-видимому, согласны с настороженностью Фрейда к враждебности в любви в переносе, когда он указывал на то, как она может использоваться в попытке подорвать профессиональную власть аналитика. Но Фрейд рассматривал эту враждебность как часть стратегии, предназначенной для блокировки доступа к детским либидинозным воспоминаниям; то есть как аспект "борьбы" сексуальных вытеснений пациентки. С другой стороны, мы можем рассматривать любовь в переносе как развиваемую для блокировки доступа к отрицательному переносу; в качестве альтернативы можно подозревать, что женщина-анализант предпринимает отчаянные искусственно раздуваемые усилия почувствовать нечто, хотя бы что-нибудь, как прикрытие или "исцеление" от восприятия себя омертвелой или опустошенной жертвой, и, наконец, не вдаваясь в этот вопрос слишком пространно, мы должны подчеркнуть готовность анализанта в терапии, как и в остальной жизни, предлагать мужчине романтические и сексуальные чувства для собственной поддержки и успокоения. В таком случае мы должны фокусировать внимание на защитно неагрессивном, бессознательном материнском переносе. Мы склонны рассматривать любовь в переносе как текучую комбинацию и наслаивание, а не как один из этих факторов, и, возможно, другие. В любом случае мы будем постоянно прислушиваться к чередованиям как агрессии, так и отношений с матерью.

Мы полагаем, что на Фрейда повлияла его чувствительность к критике психоанализа публикой и профессионалами за его скандальную открытость в отношении сексуальных вопросов. Мы можем согласиться с тем, что он также был чувствителен к сходному отношению членов семей его анализантов, тех критиков, которые всегда были в состоянии подорвать продолжение хода лечения Фрейдом и его научные исследования. Подстрочная сноска (159) также наводит на мысль, что Фрейд все еще живо помнил контрпереносную борьбу Йозефа Брейера с Анной О. и ее разрушительное воздействие на их научное сотрудничество. Ко всему этому мы можем добавить предположение о том, что Фрейд страдал от сравнительно недавнего скандала вокруг любовной связи Карла Юнга со своей пациенткой Сабиной Шпильрейн и его длительных отголосков.

Рассматривая данную работу в историческом и личном контексте, а также в контексте приверженности Фрейда тому, чтобы сделать психоанализ чисто эмпирической наукой и эффективной научной терапией, мы можем понять отечески узкий подход к контрпереносу, предупреждающий и наставляющий тон, содержание данного эссе и так далее. Но осмысление направления и пределов его дебатов не лишает законной силы наш вывод относительно действия характерологического контрпереноса в мышлении Фрейда. И действительно, это в определенной мере помогает понять роль собственных контрпереносов Фрейда. Именно потому, что он был озабочен отношением публики, своим профессиональным положением, поведением его последователей, и вследствие его потребности создать рациональную науку из того, что он делал как аналитик, Фрейд занимал по отношению к своей пациентке культурно общепризнанную позицию, которая находилась в согласии с его собственными характерологическими контрпереносами и теми вне-терапевтическими целями, которые они за собой влекли. Как еще могло это быть? Для нынешних целей культурные и исторические контексты не могут ничего дать; в действительности они делают нас бдительными и помогают нашему пониманию повторяющегося конфликтного поведения.

У нас есть добавочная причина предполагать контролирующее воздействие контрпереноса на мышление Зигмунда Фрейда относительно контрпереноса. Собственные труды Фрейда показывают, что в силу внутренних причин он считал необходимым отбрасывать возможность материнского переноса и контрпереноса и оставался поглощенным только отцовским и поэтому сосредоточивал во всех своих трудах внимание на отцовском переносе как у пациентов, так и у пациенток. Многие аналитики, которые изучили основные клинические исследования случаев заболеваний Фрейдом, показали, что материнский и доэдипов перенос и контрперенос не являются хорошо разработанными идеями в его трудах (Блюм, 1980; Силвермэн, 1980; Бернхеймер и Кахане, 1985; Махони, 1986; Фрэнкиел, 1992).

Согласно точке зрения Фрейда, они являлись эдиповыми переносами и, в случае женщин, преимущественно положительными по своей природе. Но теперь нам известно, что мужчина-аналитик всегда должен быть готов к осознанию того, что он также служит в качестве женской, вероятно материнской, фигуры в переносе. Однако Фрейд, когда, наконец, женщины-коллеги стали настаивать на уделении большего внимания материнскому переносу, мог лишь сказать, что оставил им (женщинам) исследование данного вопроса (1931, 226-227). Сходным образом, в "Я и Оно" (1923) после изображения эдипова комплекса мальчика и девочки как одинаково бисексуальных, Фрейд далее начал представлять преимущественно патриархальную концепцию суперэго как наследника этого комплекса.

В настоящее время видно, как трудно было Фрейду оставаться, как он это сделал, главным образом, на эдиповом уровне, если он открыл своей работой свидетельства материнского переноса, ибо многое из такого переноса представляется нам доэдиповым по своей природе. Мы можем поэтому предполагать, что патриархальное предубеждение было одним из контрпереносов Зигмунда Фрейда. Обратимся теперь именно к этому специфическому контрпереносному фактору. По-моему, будет полезно выделить этот патриархальный фактор, потому что он стал занимать видное место в специфическом пересказе феминистскими критиками работ Фрейда (см., например, Бернхеймер и Кахане, 1985).