7.1. Военные игры и желание воевать

7.1. Военные игры и желание воевать

Почему мальчишки всех времен и народов играют в войну? Профессиональные пацифисты обязательно скажут, что во всем виноваты взрослые, и будут совершенно правы. Попробуйте не покупать мальчишкам игрушечные автоматы, танки и солдатиков, запретите им смотреть по телевизору военные фильмы и слушать по радио рассказы о войне. Думаете, поможет? Ни капельки! В дело пойдут палки и камни, самодельные луки, мечи и ружья, изготовленные из сучковатых веток и деревянных ящиков из под овощей. Так, надо полагать, играли мальчики в древнем Египте, играют и сейчас в Исландии, России и на Новой Гвинее.

Читателям наверняка будет интересен отрывок из книги Д. Локвуда «Я абориген,» где автор в свою очередь приводит отрывок из автобиографического рассказа Филиппа Робертса, австралийского аборигена из племени алава. … Мы сражались игрушечными копьями, концы которых были обернуты тряпками, чтобы не поранить «врага». Мальчик, «пронзенный» копьем, должен был упасть. К нему подбегали девочки и оплакивали своего погибшего брата. Это единственная роль, которую им доверяли… Это вполне соответствовало их положению в жизни. Мы сражались также с помощью бумерангов и нулла-нулла. По правилам игры не следовало причинять противнику боль, но мальчикам, как известно, свойственно увлекаться. Сначала мы обменивались легкими ударами, потом один кричал, что его стукнули сильнее, чем разрешается, и в свою очередь отпускал здоровую затрещину, а противник в отместку размахивался изо всех сил…

Любой из мальчишек пережил подобное же в своем детстве, даже если и не подозревал о «сумчатом континенте». Посему наши комментарии опускаем.

Чем принципиально отличается игра в войну от простой борьбы? Борются, играючи, детеныши очень многих животных и не только млекопитающих. Однако, в войну играют, исключительно, человеческие детеныши мужского пола. Отличие весьма характерное. Мальчишеская компания подразделяется на две противоборствующие организационные команды: мы будем индейцы, а вы белые, мы немцы, а вы русские. Затем бегство одних, выслеживание, преследование других, за мной в атаку, ура-а! Какой мальчик в позднем дошкольном и раннем школьном возрасте не обвешивал себя игрушечными саблями и пистолетами, не играл «в солдатики», не мечтал обзавестись рогаткой или «настоящим» духовым ружьем, не пытался кинуть камень или дротик в цель?

Впервые взяв в руки оружие, боевое или охотничье, почти любой мужчина испытывает характерную внутреннюю дрожь, радостное волнение, священный трепет. То же ни с чем нес сравнимое ощущение вызывают шагание в ногу и военная музыка. Многие мужчины, ни разу в жизни не воевавшие и даже не охотившиеся, испытывают, тем не менее, неодолимую потребность в коллективных действиях, так или иначе связанных с групповым молодечеством, риском, воинской дисциплиной и принятием решений в экстремальных ситуациях. Жизнь без такого рода острых ощущений связанных с раскрепощением скрытой агрессии и жесткой необходимости подчиняться кому-то другому для большинства мужчин невыносимо тягостна. Возможно, в этом одна из этологических причин нашего теперешнего массового пьянства. (См. также 5.4)

В нормальной мирной жизни, начисто лишенной боевых ситуаций, мужчине, особенно молодому и средних лет, постоянно чего-то не хватает. Поэтому он начинает выискивать или изобретать для себя такие экстремальные ситуации. Если ему самому никак не удается повоевать, его, чего уж греха таить, привлекают книги о войне, военные фильмы, видеофильмы ужасов, батальная живопись, коллекция оружия…

В общем-то, «из той же оперы» многие первоначально чисто мужские игры: футбол, хоккей, бокс, даже шахматы и карты. Не играешь сам, переживаешь как болельщик. Не случайно, наверное, болельщики, чуть что, превращаются в стадо беснующихся громил, дерутся и даже убивают друг друга.

Итак, выходит, что совместные организованные действия мужского коллектива, сопряженные с противоборством, риском и раскрепощением агрессии — не продукт воспитания, а стереотип поведения, сидящий в нашем подсознании и при каждом удобном случае вырывающийся наружу, ломая культурные запреты.

Как это гениально сказано в пушкинском «Пире во время чумы»:

Есть упоение в бою,

И бездны мрачной на краю,

И в разъяренном океане,

Средь грозных волн и бурной тьмы

И в аравийском урагане

И в дуновении чумы.

Все, все, что гибелью грозит

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья -

Бессмертья, может быть, залог!

И счастлив тот,

Кто средь волненья

Их обретать и ведать мог.

Почему это так? У многих первобытных народов слова «мужчина» и «воин» — синонимы. Как мы уже отметили во 2 главе, среди костных останков древнейших австралопитеков, еще не умевших изготавливать каменные орудия, частенько встречаются черепа с явными пробоинами, причем, преимущественно, слева — следами удара камнем или тяжелой костью, наносившегося, чаще, правой рукой.

Похоже, уже тогда, более 2,5 миллионов лет тому назад, если того не раньше, Каин начал выяснять свои отношения с Авелем. С тех пор убийства себе подобных у наших предков никогда не прекращались. Сперва в единоборстве, а затем и в войнах. Воевали сотни тысяч лет тому назад. Воюем сейчас, и, вероятно, будем еще долго воевать. А на войне как утверждают бывалые люди, смелого пуля боится, смелого штык не берет. Очевидно, естественный отбор закрепил в мужском подсознании стремление к риску, мужественным поступкам. Такое стремление постоянно борется в нашей душе с инстинктом самосохранения и порой одерживает верх.

Вполне возможно, что не просто агрессия (такая же, как и у других животных), но и война — коллективное противоборство с применением смертоносного оружия, свойственное только нам, людям, — носит в какой-то степени врожденный, инстинктивный характер.

Тогда уж, пожалуй, и наши мальчишеские игры в войну принадлежат к числу врожденных форм поведения, не менее естественных, чем игра девочек в куклы. Это предварительное проигрывание поведенческого стереотипа, инстинктивная подготовка к дальнейшей «взрослой» деятельности. Например, детеныши всех хищных млекопитающих, даже выращенные в изоляции от взрослых животных, играют в «охоту»: выслеживают и преследуют воображаемую добычу.

Это — не результат подражания родителям.

Убийство в бою и кровная месть, — издревле высшая доблесть мужчины, его нравственный долг, истинное подтверждение мужской природы.

Фридрих Зибург, один из писателей Третьего рейха, говаривал: кто не воевал, не убивал на войне, тот не мужик, а существо, так сказать, среднего рода, начинающееся в немецком языке с артикля не «дер», а «дас.»

Лоренц как раз по поводу этой точки зрения, крайне популярной в Германии тридцатых-сороковых годов, с грустью констатировал, что нам с нашей моралью есть чему поучиться у волков и воронов, которые, как мы уже поведали читателям друг другу «глаза не выклевывают.»

Дорогие читатели! В этой связи напрашивается одна совсем уж пессимистическая мысль, которой нам, право, не хочется даже делиться с вами. Мы, конечно, будем счастливы, если кому-то из вас удастся нас переубедить.

Гони инстинкт в дверь, он пролезет в окно. А вдруг это означает, что, сколько ни борись за мир, потребность воевать все-таки одержит верх? Что ни делай с человеком, он все равно не способен жить в мире с себе подобными. И даже, если нет ни малейших поводов для войны, он будет с маниакальным упорством их искать, пока не найдет или, вернее, не выдумает, не «высосет из пальца.» Тому в истории мы тьму примеров слышим, но мы истории не пишем… Об этом, к сожалению, свидетельствуют наблюдения не только баснописца И.А. Крылова, но и многочисленные эксперименты этологов. Если какую либо инстинктивную реакцию долго не возбуждают положенные на то раздражители, она, как читатели уже узнали (1.6; 2.3), постепенно начинает запускаться все более слабыми, пустячными стимулами, а, в конце концов, возникает в ответ на «совсем не то» или даже без всякого внешнего повода, просто вхолостую…

Ты виноват уж в том, что хочется мне кушать.

— Сказал и в темный лес ягненка поволок.

Приводились, например, такие наблюдения за насекомоядной птицей сорокопутом-жуланом. В природе сорокопут часто ловит и умерщвляет всевозможных летающих насекомых. В клетке же (его кормят мучными червями), эта неодолимая потребность кого-то ловить на лету сохраняется. Что же делает птица? В конце концов, «истосковавшись» по своей естественной добыче, начинает «ловить» и «убивать» воображаемых мух!

В пьесе французского драматурга Пьера Ануйя «Троянской войны не будет» главный герой Гектор делает все возможное, чтобы умиротворить греков. И Елену им обещает вернуть, и какую-то компенсацию готов выплатить. Но все тщетно. Поэт-троянец кричит об ущемленном достоинстве троянского народа. Его приветствует толпа. Наконец, Гектор закалывает «поджигателя войны.» Не помогает. Уже умирающий поэт орет благим матом: «Меня убил грек, грек, грек…» Толпа беснуется: «Смерть грекам!» — Все хотят воевать…

Все — как в жизни. Если даже массы не хотят войны, ее разжигают правители:

Конечно, они убеждают окружающих, а, возможно, и самих себя, что делают это вынужденно. Однако же на деле, если бы войны никто не хотел, ее бы не было.

Как известно, Первая мировая война началась после продолжительной мирной паузы в Европе. Что тогда творилось! Улицы европейских столиц заполнили ликующие толпы. Люди кричали, пели гимны, целовались и обнимались. Монархи и министры приветствовали их с балконов своих дворцов. Радостная эйфория длилась несколько недель и только постепенно начала сходить на нет.

Конечно, в начале Второй мировой войны ничего подобного уже не было. Люди кое-что все-таки помнили. Однако, в стане будущих побежденных, не в пример грядущим победителям, господствовало настроение спокойной уверенности. После разгрома Польши и, особенно, Франции немцы, в массе, ликовали. Им казалось, что все серьезное уже позади…

Сейчас, опять после долгого мирного перерыва и конца холодной войны, состояние умов во многих регионах мира такое, словно все там полито бензином. Достаточно малейшей искры и вспыхивает пожар. Начинаются межэтнические конфликты и гражданские войны.

Кавказ, юг Средней Азии, бывшая Югославия, Приднестровье, многие африканские страны. Кто следующий?

Случайное совпадение? — Конечно, нет.

Чисто экономические причины, ослабление центральной власти в Советском Союзе и его скоропалительный распад? Развал Варшавского пакта? Да, конечно, но все-таки определенную роль играют, по-видимому, и психологические процессы. Наши добровольцы, воевавшие в Чечне, Абхазии, Приднестровье, Сербии и т. д., вероятно, смогли бы ответить на эти вопросы. Тысячи молодых людей подаются ныне в «контрактники», ОМОНовцы, спецназ, записываются в боевые отряды всевозможных патриотических фронтов и казачьи полки. Другие подаются в киллеры или становятся бандитами

Что-то тревожное назревает в обществе, не только у нас, но и во всем мире. В воздухе пахнет паленым…

В газетах пишут, что причиной всему состояние тревоги, вызванное экономическим спадом, и безнаказанность. Ой, только ли? Мы, скорее, склонны думать, что эти две причины разбудили постоянно скрытый где-то в подсознании человека военный инстинкт.

Симптоматичны в этом отношении перемены и на Западе. Во многих европейских странах усилились воинствующие шовинистические группировки. Они активно ищут предлог для насильственных действий. Западная молодежь опять охотнее начала смотреть боевики, вестерны, военные фильмы и телерепортажи из «горячих точек.» Это — тоже показатель, отмеченный в западной прессе последних лет.

И все-таки, не странно ли?

Как-то не верится. Понятно, существуют такие древние инстинкты как половой, пищевой, допустим, даже территориальная агрессия, стадность. Но война — чисто человеческая форма поведения. Откуда же здесь было взяться особому инстинкту? Не выдумка ли это ученых, вульгаризирующих данные этологической науки?

Попробуем разобраться, учитывая эволюцию нашего биологического вида. Вопросу, как возник военный инстинкт, посвящены следующие разделы этой главы.