Паранойяльная ригидность

Сходство установок, соответствующих навязчивой одержимости и паранойе, а также основных форм присущих им симптомов оказывается поразительным, несмотря на различное содержание симптомов и традиционно признаваемых защитных механизмов. Это сходство настолько тесное, что позволяет выделить два состояния, которые во многих отношениях «ощущаются» (feel) похожими. Осознанная оценка навязчивой личностью своего состояния кажется мягче остро паранойяльной формы самоосознания. В первом случае имеет место осмотрительная намеренность действий, во втором — еще более тщательное соблюдение предосторожности; предвидение несчастья или неудачи, которое мы называем навязчивой тревожностью, — и паранойяльное ожидание угрозы; упрямое сопротивление разному влиянию в одном случае — и подозрительное сопротивление в другом.

Связь наблюдается и в дальнейшем. Мы уже рассматривали родство догматических установок, общих для навязчивого характера и паранойяльного знания. Можно сказать, что даже общее свойство паранойяльного бреда — лишенная реалистических пропорций поглощенность той или иной идеей — напоминает крайнюю форму одержимости. Именно их формальной связью можно объяснить возможные затруднения в установлении точного диагноза между паранойяльным и крайне ригидным состоянием навязчивой одержимости, а также в случайном развитии одного состояния из другого.

В некотором отношении формальную связь между навязчиво-одержимой и паранойяльной ригидностью можно выявить довольно точно. Очевидно, что при их сравнении в каждом случае паранойяльное состояние оказывается более ригидным, однако это не самая характерная особенность, присущая этой связи. Самой поразительной чертой является превращение внутренней навязчиво-одержимой борьбы с собой в соответствующее паранойяльное переживание конфликта с внешним противником. Это довольно точное соответствие. Когда навязчивая личность осознанно участвует во внутренней борьбе против любых «уступок» себе и различных послаблений воли, паранойяльная личность борется против внешних сил, заставляющих ее «уступить», стремящихся ее подчинить или к чему-то ее принудить, ослабить ее волю или прекратить сопротивление. Там, где человек, страдающий навязчивой одержимостью, борется с ощущением, что он оказывается менее значимым, чем должен быть, паранойяльная личность борется с внешними силами, заставляющими ее покориться и почувствовать свою ущербность. В каждом ригидном состоянии основной является борьба, направленная на то, чтобы подчинить себя своей воле. Навязчиво-одержимая личность так и воспринимает эту борьбу — как усилия, направленные на преодоление собственной слабости, тогда как у паранойяльной личности место этой борьбы смещается вовне. Это превращение обусловливает более полное внутреннее отчуждение человека (табл. 2).

Таблица 2. Ригидные типы динамики

Для любой формы психопатологии в той или иной мере характерно наличие самоотчуждения. Оно явно наблюдается в попытках навязчиво-одержимого человека отождествить себя с тем, кем, по его мнению, он должен быть, и в его отказе от чувств и желаний, противоречащих его намерениям, задачам и правилам. Наиболее явно оно проявляется в его признании таких чувств и желаний в крайне ограниченной и предвзятой форме, с точки зрения их несоответствия стоящим перед ним целям, то есть только как искажения, погрешности или слабость воли, как, например, лень, «инерция» или «что-то детское внутри». При этом, пусть весьма ограниченно, человек, страдающий навязчивой одержимостью, признает наличие таких чувств и желаний. Если он не признает их полностью как собственные чувства и желания, но он, по крайней мере, переживает их как свои огрехи и свои слабости или же как свои неудачи в отношении того, кем он должен быть. Он на самом деле сокрушается из-за этих недостатков и неудач, осознает свой стыд и постоянно выражает недовольство собой, вспоминая о том, кем он должен быть.

В случае паранойяльной личности более сильный скрытый стыд и презрение к себе приводит такого человека к состоянию более или менее стабильной ригидности, к более настоятельному, но менее успешному отказу от собственной жизни. Взяв крайний случай Шребера, пациента Фрейда, на материале которого тот изучал паранойю, мы увидим, что Шребер настойчиво отрекался от своих женских сексуальных фантазий, с негодованием заявляя, что его личность «морально безупречна»; при этом у себя в воображении он представлял, что под воздействием внешних сил превратился в «женщину-шлюху» (Schreber, 1955).

В общем случае паранойяльная личность приходит просто к завышенному самомнению относительно своей силы воли и своего авторитета, к уже обсуждавшимся представлениям, к раздутой гордости, даже высокомерию, а иногда и к величию. Такая гордость граничит с крайней неуверенностью в себе, которую вполне можно ожидать у людей, пытающихся подавить свои чувства покорности и стыда. Следовательно, эти люди чрезвычайно чувствительны к проявлению пренебрежения и неуважения, к насмешкам, испытывают сильную тревогу относительно возможности унижения. Одним словом, они постоянно находятся в положении защиты. По существу, ригидности всегда в той или иной мере внутренне присуща защитная реакция.

Человек, обладающий ригидной волей, в конечном счете, воюет на два фронта: он должен охранять себя и от угрозы внешнего принуждения, и от угрозы внутреннего соблазна. Иначе говоря, ригидная личность должна избегать проявления двух видов слабости: уступок другим и уступок себе, своим желаниям и чувствам. Тогда эти две разновидности проявления слабости становятся субъективно эквивалентными; ригидная личность ощущает их почти одинаково, и озабоченность уступкой одного вида никогда не бывает без проявления в той или иной мере озабоченности другого вида. В этом, так сказать, проявляется связь между двумя фронтами; внутренняя угроза ригидной воле может, особенно в случае крайней ригидности, легко превратиться в защитное чувство внешней уязвимости. Связь между двумя видами угрозы — это поворотная точка, с которой начинается паранойяльное превращение внутреннего конфликта во внешний.

Действительно, навязчиво-одержимая личность преимущественно поглощена борьбой с самой собой, кроме того, она хорошо известна своим упрямством. По своей функции сопротивления внешнему влиянию это упрямство соответствует гиперчувствительной и подозрительной установке параноика. Но различие между этими двумя установками — невозмутимость одного и гиперчувствительность другого — отражает различие между двумя типами ригидности, особенно в их сравнительной стабильности, и позволяет отчасти распознать паранойяльную психодинамику.

Упрямство и невозмутимость навязчиво-одержимой личности — это, по существу, принципиальный отказ отвлечь внимание от своих собственных целей. В целом они подкрепляют ее явно выраженную и часто результативную целенаправленность. Такой человек сам не отвлекается от своих целей и не дает себя отвлечь другим людям. В случае паранойяльной ригидности, которая является ее более крайней формой, под воздействием более сильного и менее стабильного внутреннего напряжения, чем у навязчиво-одержимой личности, этот сравнительно невозмутимый отказ или отчуждение от внешнего влияния заменяется защитным и зачастую враждебным его ожиданием. В контексте более слабой внутренней структуры упрямство сменяется подозрительностью. Можно сказать, что подозрительность — это упрямство, которое стало вынужденным, а, следовательно, защитным.

Если усилие подавить стыд и все, что его вызывает, с демонстративным утверждением авторитета оказывается слабым, внешние обстоятельства, которые бросают вызов этому авторитету или воле, объединяются человеком в угрожающую ему опасность. К таким обстоятельствам паранойяльные личности крайне чувствительны. Любое истолкование другого человека или организации, которое может показаться им принудительным или неуважительным, все, что напоминает им «помыкание», любой намек на попрание чувства собственного достоинства, снисходительное отношение или категорический отказ, особенно если речь идет о человеке высокого статуса, которым они восхищаются, по существу, будет напоминать паранойяльной личности о ее ничтожестве, то есть станет ее унижать и вызывать у нее защитную реакцию.

Один такой мужчина, которому посоветовали на работе обращаться к начальнику «господин директор», гневно отверг это предложение, заявив, что он никогда не станет «пресмыкаться» перед руководством.

Иногда чувству собственного достоинства угрожает уже одно присутствие фигур, вызывающих восхищение. Таким образом, подобное восхищение часто сопровождается выражением недовольства или вообще отрицается, а эти фигуры часто становятся объектами, вызывающими защитное чувство гордости и враждебности.

Все это говорит о том, что защитное и враждебное отношение к внешнему миру, в особенности к определенным людям, внутренне присуще ригидному самоуправлению в своей крайней и нестабильной форме. Такая защитная реакция является основной характерной чертой паранойяльной личности, а не вторичным проявлением — результатом спроецированной агрессии, как это принято считать. Вместе с тем проявление такого типа ригидности предотвращает осознание чувства стыда и отвращения, заменяя их поиском и осознанием внешней угрозы. В этом смысле находится стабилизирующее решение для ригидности, которая иначе вызывала бы ощущение неуверенности.

Результирующая защитная реакция — это не ответная реакция на неопределенную враждебность или агрессивность. Это отношение прежде всего характеризуется соприкосновением с унижением, горечью и даже ненавистью, которые ощущает человек, находясь в подчиненном положении или испытывая стыд, но, не осознавая этого, стремится сблизиться с теми людьми, которых он считает лучше себя.

Считалось, что в паранойяльном состоянии основным защитным механизмом является проекция, хотя чтение психоаналитической литературы не проясняет ни ее психологической основы, ни ее конкретного воздействия. Действительно, феномен проекции явно непосредственно воздействует на механизм защиты. Такой тип защиты с его ожиданием угрозы содержит в себе крайнее когнитивное замещение, замещение подозрительностью. Человек, чувствующий свою уязвимость, не может позволить себе открытых или уравновешенных суждений. Он занят только поисками признаков угрозы. Сущность этой угрозы будет определяться особенностями ощущения им собственной уязвимости, а это чувство уязвимости будет определяться теми личностными аспектами, теми мыслями и чувствами, которые он отвергает. Чем более тревожным и нестабильным является состояние паранойяльной личности, тем сильнее ее защитная реакция и тем более серьезным и ригидным оказывается замещение. Свидетельства, которые соответствуют этому защитному и неузнаваемому и неосознаваемому замещению и его подкрепляют, человек будет избирательно принимать, перескакивая с одного на другое, отметая в сторону противоречащий им контекст. Таким образом, при достаточно ригидном и узком замещении неизбежно выявление угрозы унижения, оскорбления или пренебрежения, а также попытки принуждения, насмешки или какого-то иного насилия над волей (табл. 3).

Таким образом, спроецированные мысли не направляют осознание неприемлемых и отвергаемых бессознательных чувств и мотиваций; они являются отражением защитного беспокойства, которое вызывают такие чувства и мотивации. Разнообразие содержания таких мыслей ограничено именно потому, что они являются результатом защитной тревоги и замещения. Защитное беспокойство мужчины, который испытывает стыд, отражается в мыслях, что этот стыд заметен, что его унижение видят все, что это расценивается как его слабость и женоподобие. Или же у него появляются мысли о проявлении к нему пренебрежения или уроне, нанесенному его статусу или авторитету. Тревога в отношении проявления слабоволия, мягкости или соблазна «уступить» может также вызвать мысли о принуждении («Попался!») или о применении внешнего воздействия (гипноза, яда), ослабляющего или уничтожающего силу воли, или иногда эквивалентной ей физической силы. Неизбежный успех достаточно ригидного и узкого замещения в выхватывании нужных свидетельств и подтверждений и устранении их контекста часто создает ауру доверия и знаний; об этом уже говорилось ранее, в главе 2 «Динамика саморегуляции», при обсуждении спроецированных мыслей.