Глава 1. Лавка древностей

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 1. Лавка древностей

Внушение (его по научному называют «суггестией», от лат. «suggestio» — внушение, намек) — это программирование на командном (надкодовом) и низшем программном (надкомандном) уровнях.

По форме внушение — это речь с мимикой и жестами (речь — 90 %).

По содержанию — это воздействие словоформ и фраз суггестора (внушателя) на психику суггеренда (человека, которого парят внушением), направленное на то, чтобы вызвать изменения в его поведении, душевном состоянии или в работе организма суггеренда.

Если смотреть со стороны на охмуряемого суггеренда, то сразу же бросается в глаза следующее: снижение критичности при восприятии команд суггестора, отсутствие понимания его подлых интересов, ложное понятие своей личной выгоды (выгодой становится скорость и точность исполнения приказа), а также — исчезновение логического анализа и реальной оценки происходящего.

Поведению пипла, находящегося под влиянием программирования по методике внушения, присущ психиатрически-патологический характер.

Как говорят психиатры: "Ваши желания, голубчик, носят навязчивый характер и представляют собой совокупность бредовых установок".

Но это еще не полная клиника. Полная клиника с чудовищной патологией разума начинается у нас при подходе к пропахшей нафталином и крысиным пометом лавке древностей, именуемой "теорией гипноза и суггестии".

Хотите — верьте, хотите — нет, но внушение до сих пор даже маститые специалисты постоянно путают с гипнозом.

А между тем между этими базовыми методами промоушна имеется огромная и легко различимая разница.

Термин «гипноз» ввел в 1843 году уже известный нам английский хирург из Манчестера Джеймс Бред (1795–1860).

И все было бы хорошо, если бы в 1866 году французский врач из Нанси Амвросий Август Льебо (1823–1904), будь он не ладен, не ввел бы термин "суггестия".

Ввести-то термин легко. Это все равно что помочиться на оголенную электропроводку.

А вот расставить все по своим местам — задачка не простых.

Увы, старина Амвросий только запутал вопрос с внушением и гипнозом.

Так называемая нансийская школа (племенные вожди — Льебо, Бернгейм) с легкой руки путаника Амвросия, основываясь на результатах экспериментов над доходягами из местной психоневрологической клиники, построила свою концепцию на трех совершенно бредовых и взаимоисключающих друг друга аксиомах:

1. Гипноз — выдумка мистиков и как таковой не существует. А все проявления так называемого «гипноза» сводятся к тем или иным приемам суггестии (психическому воздействию на воображение человека, а не на его физиологию). "Гипноза нет! Есть только суггестия!" — вот лозунг, за который сражались, не щадя здравого смысла, обалдуи-нансийцы.

2. Вообще-то гипноз не совсем уж выдумка и все-таки чуть-чуть существует. Однако физические и физиологические факторы тут не играют никакой роли.

3. Гипноз — это полная фигня, то есть — обыденное явление, свойственное любому человеку, даже суперздоровому, и абсолютно ни чем не отличающееся от естественного ночного сна.

Окончательно запутала все дело с гипнозом и внушением противоборствующая этим чудилам из Нанси так называемая парижская школа (вождь — Шарко). У нее имелись свои аксиомы (не менее бредовые, чем у нансийцев):

1. Все проявления зачмыренного вами, господа нансийцы, гипноза основываются на непоколебимой реальности, в основе которой — элементарные физические воздействия (потоки тепла, мерные звуки, зрительные раздражители), легко заметные даже любому не шибко упившемуся абсентом школяру.

2. А вот ваша хваленая суггестия — как комплекс речевого воздействия — это лишь один из второстепенных элементов процедуры вызывания гипнотического состояния.

3. На здоровых пацанов гипноз совершенно не действует. Гипноз — это искусственно вызванный истерический припадок, бьющий лишь по нервным дамочкам и полным психам.

В этом споре победу, в конце концов, одержала братва из нансийской школы.

Парижане были обозваны всей прогрессивной общественностью тупорылыми баранами, а нансийцев занесли в учебники в качестве путевый парней, хотя их идеи и были полной лажей.

Надув ученую публику раз, нансийцы решили ей запудрить мозги еще разок.

В конце XIX века французский аптекарь из Нанси Эмиль Куэ (1857–1926), наслушавшись разных ученых разговоров, которыми славился его городишко, основал Школу самообладания путем сознательной аутосуггестии (неонансийскую школу самовнушения).

Ушлый аптекарь объединил стыренные из практической йоги (система Патанджали) упражнения с теориями неонансийцев, считавших, что суггестия возможна благодаря воображению, и она действует через аутосуггестию.

То есть — нет внушения без самовнушения, а, значит, пипл может самостоятельно на собственном трухлявом организме достичь всех тех чудес, коими потрясает нас история внушения.

Тут-то у нансистов и пошла карта.

В 1932 году один из фанататов неонансийской школы суггестии, немецкий невропатолог из Берлина Иоганнес Генрих Шульц, более четко оформил систему нансийской аутосуггестии. Методика Шульца получила название — аутогенная тренировка (аутотренинг).

До сих пор байки про чудеса аутотренинга будоражат умы легковерных пиплов.

Увы, но, как показали прошедшие десятилетия, "чистое воображение" нансийцев, даже соединенное с йогой (а позже в компот был добавлен и цигун) результатов не дало.

Все, кто попробовал на себе так называемый аутотренинг… Впрочем, о пранаяме, самадхи и всяких там разных тайцзи-цюанях мы поговорим в другом месте. И поговорим конкретно — без бакланства и пустопорожней лажи.

А сейчас — все внимание к внушателям и их жертвам — подвергающимся внушению зомбикам.

Пока иностранные недотепы-иностранцы пудрили друг другу плавящиеся от маразма мозги, наш собаколюб дедушка Павлов в 1921 году изящно сформулировал абсолютно правильную и легко подтверждаемую на любой зверюге мысль.

В чем заключалась эта мысль? Она, друзья мои, заключалась в том, что внушение — это всего лишь способы манипуляции простейшими условными рефлексами (то есть, проще говоря, любой зомбик — жертва воспитания).

Условный рефлекс — воспитанное средой автоматическое реагирование организма на сигнал.

С ростом критического восприятия и личного опыта (говорящего, что если на куче дерьма написано «Повидло», то жрать его все равно не стоит) рефлексы замедляются.

Пипл старается сначала подумать, а потом делать.

Поэтому у детей реактивность во сто крат круче, чем у обитателей дома престарелых.

Отруби это «подумать» определенным акустическим режимом — и слово превратится в дело. То есть — взрослый дядя превратится в наивного и шустрого пацаненка.

Отличие внушения от гипноза состоит в том, что оно воздействует на бодрствующее сознание перцев, вполне врубающихся в смысл своих поступков (правда, не всегда понимающих их последствия).

Причем — гипнотик не испытывает чувств, а суггеренд, наоборот, захвачен чувствами так, что они подавляют его критическое мышление.

Вот и все. И не надо городить никаких нансийских и парижских огородов.

Да ну их к дьяволу, этих проклятых французов!

Возглянем же, братцы, в сторону ставшей нам уже почти родной Месопотамии (в смысле — в Междуречья), в которую мы вынуждены вернуться из-за того, что не только гипнозом единым были сильны тамошние попы, но и внушением тоже.

Словесное внушение, которым овладели шумерские жрецы во время практических занятий на поле боя, явилось одной из составляющих частей того, что греки позже назовут риторикой (чистое воздействие словом, без шаманских бубнов и наркотического зелья).

Именно слово останавливало кровь, обильно текущую из ран. Помогало срастаться костям после переломов. Снимало боль. Избавляло от нервного расстройства. Давало силы в сражениях. Возвращало аппетит, потенцию и ушедшего к юной шалаве мужа.

Внушение было прямым. Жрец говорил с раненым воином или заболевшим крестьянином от имени того или иного бога и приказывал исцелиться.

Вера в высшие силы была впитана людьми Древнего мира с молоком матери. И когда они слышали о воле богов, то подсознательно производили мобилизацию внутренних резервов организма на борьбу с недугом.

Кстати, по последним научным данным, современный человек в обычном состоянии может использовать всего лишь 30 % своих физических возможностей и 5 % интеллектуальных.

То есть — даже когда мы не лежим в койке, а бодро носимся по улице, все равно наши мышцы отдыхают, а мозг вообще дрыхнет.

И, увы, с ростом политкорректных настроений в мире здоровый, волевой и умный европеец чувствует себя виноватым перед всей цивилизацией.

Запомните, братцы и сестрицы, каждый километр вашей утренней пробежки трусцой, каждая отвергнутая во имя Родины доза глюка, каждый новый освоенный вами язык, каждое карьерное продвижение — это вызов всей этой ублюдочной цивилизации.

Не бойтесь бросить ей этот вызов. Некуда нам отступать с нашей земли. В космосе пока нет русских поселений…

Но вернемся на Древний Восток, в Междуречье, которое мне уже остопиздело точно так же, как и вам, друзья мои.

Там с ростом населения прибавилось как кровавых мочиловок, так и политических разборок без применения оружия.

И во всех этих политических и военных играх принимали активное участие, все больше и больше входя в оголтелый интриганский раж, наши хитрожопые торговцы опиумом для народа — жрецы.

Подстрекаемые ими к мятежам толпы, сливались в общую по-детски кровожадную массу. Она упоенно и торжественно (как во время церковных ритуалов) разрушала, убивала и с радостью шла на гибель.

Опираясь на свою растущую экономическую мощь, жрецы все определеннее отдалялись от коллектива рядовых общинников, уже не видящих священников копающимися на огородах или строящими загоны для овец.

Служитель культа, даже самый мелкий и незначительный, приобретал из-за своей близости к потусторонним силам в глазах простолюдинов ауру чуть ли не внеземного существа и великого кудесника, которому, конечно, западло уже ковыряться в навозе.

И вместе с тем, увы, шумерская церковь уже впала в застой и отстой.

Главной причиной разрушения достигшего небывалого величия жреческого сословия стало отсутствие притока в ряды священников свежей крови из провинции.

Выборная должность жреца со временем превратилась в передаваемую по блату.

А когда принцип отбора на общественные должности лучшего из лучших путем соревнования или жесткого отбора по личным качествам заменяется семейственностью, бюрократическим назначением или кумовством, тогда вся общественная структура очень быстро вырождается и приходит в упадок.

Жреческое сословие, лишившись внутренней конкуренции, стало стремительно терять силу и власть.

А вместе с разложением жречества начинает распадаться и само шумерское государство.

Центробежные процессы в провинциях, базирующиеся на недовольстве покоренных народов вызывали восстания. Их все чаще приходилось подавлять большими воинскими силами.

Расходы на это в конец подорвали истощенную экономику первой империи (царства Аккадского) на Земле.

Месопотамская империя пала под натиском вторгшихся кочевников, которые перебили служителей враждебного им культа.

И, естественно, всей шобле междуреченских богов было плевать на мучения и гибель своей земной креатуры (мораль сей басни такова: если ты сам чмошник и баран, то не жди помощи даже от самых могущественных существ Вселенной).

А шумерская наука владения словом перешла к иудейским волхвам и вавилонским магам.

Другой же древнейшей цивилизации — Древнему Египту — пришлось открывать тайны владения словом практически самостоятельно. И в этом она весьма и весьма преуспела.

Но об этом уже рассказывалось в предыдущей книге.

Сейчас же — небольшой, но ослепительно яркий эпизод из европейского Средневековья, которое без натяжки можно назвать эпохой внушения.

XI век для западной Европы характерен тем, что в этот период времени начинается ее резкий экономический и культурный подъем.

Впервые после падения Римской империи начались серьезные изыскания в области строительства, законодательства, медицины и гуманитарных наук.

Повысился уровень образования среди духовенства и светской аристократии.

Прогрессом было и усиление влияния духовенства. Это влияние ограничивало феодальный беспредел рыцарства в отношении простолюдинов.

Хотя, конечно, еретиков и ведьм жгли, как полагается, по-черному.

Но какая эпоха, скажите мне на милость, обходится без своих ведьм и еретиков?

И сегодня мир полон "слугами дьявола" и «еретиками», которых лупят крылатыми ракетами и экономическими санкциями…

Вторжение турок подчинило Восток новым владыкам, а палестинских христиан — притеснителям-иноверцам.

Ватикан сильно обиделся на такой беспредел со стороны пришлых бандитов.

Задиристый Папа Григорий VII попытался натравить христиан на зарвавшихся агрессоров-мусульман.

Однако доблестное европейское рыцарство послало Папу к чертям собачьим. Ибо было больше занято грабежами и своими местными разборками, нежели судьбой какой-нибудь покрытой пылью времен Голгофы.

И вот тут вступило в ход такое могучее средство, как словесное внушение.

Простой человек, полоумный Петр Пустынник, поднял знамя не утихающей до сих пор борьбы между полумесяцем Востока и крестом Запада.

Петр избрал местом для тренировки проповеднических способностей один из самых суровых монастырей. Там он изучал искусство проповеди. А потом покинул свою обитель для путешествия на Ближний Восток, дабы поклониться земле, по которой ступали ноги Спасителя.

Чинимые там мусульманами злодейства настолько потрясли Петра, что он поставил перед собой цель: во чтобы то ни стало изгнать этих нечестивцев из Палестины.

И вот наш герой мчится в Италию, припадает к ногам слегка охреневшего от такой экзальтации Папы Урбана II и просит его дать борцу за веру (в смысле себе) полномочия для начала агитации за поход с целью освобождения Иерусалима.

Пройдоха Урбан решил использовать фанатика в пропагандистских целях и разрешил Петру Пустыннику провести агиткампанию.

Мол, действуй, Петруха. А коли влипнешь, я твою попавшую в переплет задницу прикрою своей роскошной ризой.

Воодушевленный официальной санкцией и с окончательно съехавшей по этому поводу крышей Петр садится на мула. С распятием в руках наш фанат отправляется в путешествие по Европе, проповедуя на площадях и в храмах.

Красноречие раздухарившегося баламута Петра потрясает толпы.

Масса искала выход из серости и безысходности обыденной действительности. Искала врага, которого можно было бы ненавидеть всеми жабрами своей измученной голодом и страхом души.

И такой враг ей был дан — богопротивные турецкие исламисты-террористы.

В своих воззваниях Петр использовал приемы внушения.

То есть — его речь имела некий смысл, а ее идеи (пусть и поверхностное) обоснование.

Но внушение — это все-таки спектакль. Нет спектакля — нет внушения.

Поэтому, хотя речи странствующего оратора Петра были непролазно глупы, а сам он постоянно базарил не по делу, народ бесновался по полной, балдея от показываемого этим клоуном цирка.

Ведь чего надо было тамошнему быдлу? Математически выверенной логики?

Фига с два!

Театр был нужен простому народу. И потусоваться-поколбаситься хотелось ему.

И именно театр толпа заполучила. И потусоваться-поколбаситься ей тоже удалось по полной программе.

Свои выступления Петр строил по весьма незамысловатой схеме.

Как вступление у него шел рассказ о горькой судьбе палестинский христиан, вызывающий благородное негодование против мучителей-иноверцев.

Потом с увеличивающимся пафосом Петр пугал европейских обывателей угрозой нашествия кровавых поработителей с Востока. И под занавес призывал со слезами на глазах к расправе над подлыми святотатцами и освобождению Святой земли от них мечом и огнем.

По структуре эта речь, несмотря на весь примитивизм содержания, обладала всеми частями, используемыми еще греческими риторами:

1) вступлением (типа, наших бьют и надо срочно спасать Святую землю);

2) доказательством (если не принять мер прямо сейчас, то проклятые магометане скоро вырежут всех честных католиков; а на Том Свете Христос сурово скажет: "Что же вы, сукины дети, не сражались за данную Мной вам, сволочам, веру?! Почему не отстояли Святые места? Гореть вам, отступники, в аду до Второго пришествия! ");

3) заключением (самым ценным в котором был призыв для взбудораженной толпы к конкретному и очень простому физическому действию — походу против неверных).

Еще более эффектное театральное действо разыгралось на соборе в Клермоне. Оно происходило на большой площади, покрытой несметными толами народа, находящегося на грани истерики.

Заговорил Петр Пустынник. Он кричал и плакал. Под конец — разрыдался, будто младенец, укушенный голодной крысой.

Толпа кувыркалась, сверкая остроносыми штиблетами в воздухе, и каталась по булыжникам мостовой от восторга, вопя: "Зашибись!"

После выступил и Папа Урбан.

Его речь повторяла по смыслу выступление доблестного Петра. Только эффект был сильнее.

Теперь уже разрыдалась толпа.

И раздалось дружное скандирование беснующейся толпы: "На Иерусалим! Освободим Святую землю! На то — воля Божья!!!!"

И, не теряя даром времени, все беснующиеся… Тьфу, все — верующие! Все верующие тут же поклялись идти освобождать Палестину.

Ушлый пацан Урбан, видя, что будущий крестовый поход можно пиаровски беспроигрышно использовать для поднятия собственного престижа, не щадя сил, проводит длительное турне. Во время него наш дока-Папа и его агитбригада призывают народ к священной войне.

Энтузиазм масс не имел границ.

Пиплы неистовствовали и буйствовали в абсолютном умопомрачении.

Воинственная лихорадка охватила всю Западную Европу.

Собор, на котором были утрясены детали крестового похода, происходил в ноябре 1095 года. Операция была назначена на август следующего года. В продолжение зимы делались приготовления.

Епископы всех епархий были заняты освящением предметов отправляющихся вместе с крестоносцами на Восток: крестов, оружия и знамен (потом этот театрализованный элемент психологического воздействия на людские массы возьмут на вооружение немецкие национал-социалисты).

Чтобы усилить религиозное рвение церковью были пущены в ход разные привилегии. Всем, кто шел в поход, отпускались грехи. А семьи крестоносцев освобождались от налогов и долгов.

И народные массы — десятки тысяч грязных и голодных мудаков-пилигримов — двинулись на Восток. По пути они развлекались воровством, грабежами и богоугодными беседами.

Профессиональные воины решили идти отдельными от этой недисциплинированной массы отрядами. И правильно сделали, поскольку большую часть разношерстной толпы, предводимой Петром, замочили по дороге местные аборигены, не захотевших быть обворованными и ограбленными.

Когда жалкие остатки армии Петра Пустынника объединились у Константинополя с рыцарями, то вынуждены были впредь подчиняться их приказам и соблюдать дисциплину.

А Петр Пустынник, красноречие которого уже никому не было нужно, больше не играл никакой роли в развернувшейся военной кампании. И черт бы с ним.