Глава 2. Теоретическая база убеждения
Глава 2. Теоретическая база убеждения
В эпоху европейского Возрождения, круша, топча и пиная схоластику, лихо развивается судебное и парламентское красноречие.
Схоластика же, выполнив свою скромную задачу сохранения для потомков наследия античной риторики, сходит со сцены (придя к нам полтыщу лет спустя в виде марксистской казуистики).
Набирает обороты письменная форма обсуждения спорных вопросов — полемические трактаты, памфлеты, открытая для публики переписка и т. п.
Энергетический заряд, полученный от Возрождения, инициировал у народов Европы стремление к этнической независимости в культуре.
Пошло ударными стахановскими темпами формирование национальных школ письменной художественной речи, отвергающих космополитскую латынь и маразм сидящих в Ватикане старых козлов.
Оттачивание мертвой речи повлекло бурное развитие речи живой.
В ней приоритет получило убеждение.
Если гипноз и внушение — это зависящее от умелости их использующего пипла искусство, не особо обремененное правилами и систематизацией, то чистое убеждение, несомненно, наука. Почти что математика.
Однако чистое убеждение — скучная и малопользительная штукенция.
На практике же, пацаны, умные ораторы всегда скрещивают приемы убеждения с приемами гипноза и внушения.
Больший вклад в науку об убеждении внес Фрэнсис Бэкон (1561–1626).
То был довольно талантливый английский философ и государственный деятель. Он поставил во главу угла истинности любой теории — ее подтверждение фактами.
Реальный опыт (то бишь — результат) Бэкон противопоставил схоластике и этим самым водрузил на ее могилу самый тяжелый камень, какой только можно было поставить.
Основная задача, которую поставил перед собой дока-англичанин, состояла в бесшабашной отмене аристотелевского наследства — дедукции (принцип: от правдоподобной общей версии (гипотезы) к мелкому частному умозаключению) в качестве системы обоснования истинности знания.
На ее место старина Бэкон решительно водрузил логику житейской мудрости и научных изобретений — индукцию (принцип: от серии частных случаев к обобщению, к пониманию закономерности или даже к открытию целого закона), которую считал единственно правильным методом познания и призывал к постепенному восхождению от единичных фактов к общим выводам.
Индукция это та часть логики, которая (в отличие от дедукции) зомбирует пиплов приведением массы красноречивых примеров из жизни.
Например, если кто-либо из оппонентов утверждает, что миру грозит культурная деградация, то не следует сразу же оспаривать этот тезис. Следует привести пример прогресса культуры в одной стране (кино, балет, писатели). Потом — в другой. Затем — в третьей. В пятой. В десятой.
И когда утомленная обилием фактов публика полностью поверит в то, что на культурном фронте все идет отлично, только тогда, в соответствии с индукционным методом, указать противнику на то, какую глупость он сморозил про упадок мировой культуры.
Впрочем, сам Бэкон, несмотря на то, что создал идеологию Нового Времени, как теоретик ораторского искусства, не производит особо сильного впечатления.
Старик искал в технике убеждения инструмент нахождения истины, а надо было искать инструмент манипуляции.
В результате — истину он не нашел и даже не смог построить сколь-нибудь убойную систему охмурения сапиенсов с помощью своей хваленой индукции.
Блез Паскаль (1623–1662) — французский ученый-универсал, любитель логики, философии, физики, литературы и математики одновременно. Вел острую полемику с упырями-иезуитами, что отразилось в его остроумных "Письмах к провинциалу". Сочинил трактат: "О геометрическом уме и об искусстве убеждать". В нем попытался обосновать на основе своих достижений в математике теорию доказательства и ее роль в укоренении путем убеждения в сознании пиплов долгоиграющих программ.
То есть: дружище Блез считал, что убойность убеждения зависит от некоей «истинности» содержащихся в информационном пакете сведений.
Опять тупиковый замысел (идущий еще от гениального путаника Аристотеля) — найти независимые от ситуации истины, которые, мол, сами по себе сделают из плута, бандита и ворюги мирного, честного и послушного обывателя.
Увы, то, что эффективно в геометрии Евклида и в формальной логике, почти никогда не приносит пользы в столь сумасшедшой каше, каким является наш социум.
Все подобные мертворожденные теории не учитывают такого факта, что поведением сапиенсов руководит не только разум, но еще и масса других, расположенных в организме командный центров, стимулируемых подсознательными влечениями, страхом, тоской, любопытством, яростью, обидой и пр.
Все куряки и алкаши мира знают о вреде употребления никотина и этанола.
Однако даже миллион самых маститых научных светил Вселенной не смогут убедить наших добровольных жертв рака легких и цирроза печени завязать к едрене-фене со столь вредными привычками.
Так что, влиять на пиплов лучше, не взывая к их разуму, а используя скрытые желания и неосознанные мотивы.
Антуан Арно (1612–1694) и Пьер Николь (1625–1695) — французские философы и логики. В своем труде "Логика, или Искусство мыслить" подошли к интереснейшей теме: самоконтролю перца над тем, как он думает.
Хотя, я считаю, главное — о чем думать.
Но для того времени и вопрос "как?", был весьма свеж и оригинален.
Более того, уверен, что вопрос о структуре и направленности внутренней речи человека, зачастую называемой «мышлением», чрезвычайно актуален и для нашего XXI века.
Все больше электроники подчиняется человеческому голосу.
А наш внешний голос — прямое отображение внутреннего.
И с каждым годом любая ошибка нашего замусоренного бредовыми монологами «Я», отраженная в звуках речи будет все более и более опасна, поскольку будет мгновенно исполняться послушной автоматикой.
Хорошо поставленный внутренний голос легко отразит все атаки на разум. Правда, бывает, что он начинает подчинять себе волю носителя и расщеплять его сознание.
Но, что поделаешь, ничего в этом мире не приобретается даром.
За все надо платить. Иногда — и шизофренией.
Правда, предупрежденный мной бдительный пипл заплатит меньше в дважды. А то — и в трижды.
Вернемся, однако, к нашим французам.
Увы, вместо учебника с методикой развития навыков рационального управления собственным рассудком, они вытащили на свет Божий весьма замшелые мысли типа: "Из-за пристрастности или недобросовестности противнику приписывают то, что далеко от его мнения, чтобы получить преимущество в споре, или же ссылаются на следствия, которые, как полагают, можно вывести из его учения, хотя он не признает".
Плюсом той винегретно-компотной каши, которую вывалили на читателей Арно с Николем является то, что они, тем не менее, попытались назвать вещи своими именами.
По их мнению: есть настоящая логика — инструмент чистой науки.
И есть некая «паралогика» — умение добывать убедительные доказательства и связывать их между собой в крепкий монолит.
Казалось бы, следующим шагом у Арно и Николя должна была стать концепция паралогики (псевдологики), искусства софистических умозаключений, блоками уложенных для использования в дискуссиях и выступлениях-монологах.
Но этого, к моему глубочайшему сожалению, не произошло.
Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646–1716) — немецкий философ, логик, математик и физик. В логике Лейбниц ставил перед собой довольно глобальную цель. Он хотел добиться решения всех проблем человечества (в политике, экономике, дипломатии, этики и пр.) с помощью вычислений.
Основой таких действий, считал Лейбниц, служат ясность и непротиворечивость рассуждений.
Лейбниц впервые сформулировал закон достаточного основания, одновременно проанализировал разновидности недостаточных оснований и приемы, позволяющие их скрыть или представить в качестве достаточных, например, при разводке словоблудами-политиками лохов-избирателей.
Идеи старины Лейбница актуальны и для нашего время. Попытки отбросить присущий каждому представителю рода человеческого субъективизм и с помощью одной только компьютерной техники решать стоящие перед современной цивилизацией задачи становятся с каждым десятилетием все более продуктивными.
А еще Лейбниц интересен тем, что защитил отвергаемую еще с Возрождения схоластику, требуя, чтобы отработанные столетиями приемы использования силлогизмов не пропали зря.
Эта мысль проходит красной нитью в "Новых опытах о человеческом разумении автора системы предустановленной гармонии": "Я думаю, что изобретение силлогистической формы есть одно из прекраснейших и даже важнейших человеческих открытий человеческого духа".
Иммануил Кант (1724–1804) — наш земляк, коренной житель Калининградщины, философ, логик и наверняка любитель хмельного кваса, печеной картошки и сисястых доярок.
Моня Кант взамен обычной логики придумал свою — «трансцендентальную».
Формальная логика изучает, как утверждал наш умненький зема, реальные ситуации. А так как у каждой ситуации свои специфические черты, то происходит путаница и в ней гибнет истина.
Трансцендентальная же логика, как считал ее создатель, опирается на нечто общее, на то, что присуще всем ситуациям данного класса, даже если ни одной из них еще и нет в помине. И это, дескать, дает возможность заранее (априорно), не изучая конкретику проблемы, решить ее, основываясь на вечных, независимых от реальности, чистых и незамутненных личным опытом истинах…
С созданием новой ("честной") логики Кант полностью облажался.
Но в его деятельности на почве логики, пацаны, есть два плюса.
Первый. Кант довел до абсурда идею, портившую научную мысль еще со времен Платона, о так называемых "вечных истинах".
И теперь уже никто из уважающих себя мудрецов никогда не наступит на эти грабли, рискуя прослыть полным идиотушкой.
И хотя были и много позже всякие там чудики-мудики, увлекающиеся трансцендентальными штучками (этими позорными гадостями грешил даже Гегель), однако тема была уже закрыта. По крайней мере — для убеждения как науки, сочетающей индукцию и дедукцию, но не ждущую ни от той, ни от другой божественного откровения.
Вообще же, в публичном выступлении легче зажигать эмоции аудитории индуктивно, на единичных примерах. Рассказанное в деталях жуткое убийство одного ребенка, по эффективности в тысячу раз убойнее, чем сухое перечисление фактов о гибели миллионов людей.
Второй. В Кенигсбергском университете Кант в течение сорока лет преподавал обычную формальную логику.
В 1800 году издается его опус "Логика. Пособие к лекциям".
Там есть занятные мысли. Например: "Я не буду спрашивать, что познает рассудок? Как много он может познать? Как далеко простирается его познание? Это все — метафизика. А в логике любопытен лишь один вопрос: как разум познает себя самого без тех знаний, что может дать опыт?"
Отличный вопрос. Жаль, он остался без ответа…
Артур Шопенгауэр (1788–1860) — немецкий философ и литератор. Написал в свое время достаточно нашумевшую, довольно наивную, но весьма забавную книжку — "Мир как воля и представление".
Но нас она, пацаны, совершенно не интересует. Для нас интересен его практически никому неизвестный труд "Эристическая диалектика".
Под диалектикой Шопенгауэр подразумевал умение решить проблему в процессе беседы, а под эристикой — искусство ведения спора. Цель эристической диалектики Шопенгауэр видит в усовершенствовании техники достижения победы в дискуссиях.
Вот одна из мыслей "Эристической диалектики": "Уже древние пользовались словами «логика» и «диалектика» как синонимами. И такой порядок вещей сохранился и до наших дней".
Да, так оно и было в древности.
Однако и в Новое время, некоторые специалисты, в особенности, наш земляк Кант, термином «диалектика» обозначали пугающее их "софистическое искусство спора". А наименование «логика» предпочиталось всеми, как нечто более невинное, не связанное с уловками софистов.
Между тем, все это — одно и то же! Клянусь ушами академика Велихова!
И одно время оба слова — «диалектика» и «логика» — совершенно правильно использовались как синонимы, выражая нечто такое из области убеждения, что обладало фундаментальной непротиворечивостью на любой стадии изложения.
Но, как поют бойскауты у костра: "Недолго бабушка плясала — настали быстро ей кранты".
Сейчас уже и не поймешь толком, что эта пара терминов обозначает.
Я-то, конечно, знаю. Но пока не скажу.
В общем, стоит только пожалеть о том, что такая терминологическая путаница идет еще с древних времен.
Вот и недотепе Шопенгауэру тоже легче было создать новый термин — "эристическа диалектика", — чем признать тот факт, что в споре хороши любые средства, будь то диалектика, софистика, логика, эристика и пр.
А ведь, по большому счету, говно вопрос. И наш милый зайчик, Шопенгауэр (и это видно из его работы), уже очень близко подскакал к откровенной констатации данного факта. Однако напужался, видать. Трусишка.
Уильям Минто (1845–1893) — шотландский логик, автор учебника "Дедуктивная и индуктивная логика". Предпринял неудачную попытку классификации заблуждений, не понимая, что в каждой истине есть доля заблуждения, а в любой фантасмагории есть хоть чуть-чуть здравого смысла.
И никто за тысячи лет пустых базаров, за века научных открытий и войн не додумался до очень простой мысли.
А я додумался.
Мысль же сия такова: любой инструмент от электронного микроскопа до трехэтажного мата всего лишь выполняет свою функцию. И сам по себе не является истинным или ложным, как не является нравственным или безнравственным кинескоп телевизора, передающий по одному каналу христианскую проповедь, а по другому — порнографию.