3. Похищение ганимеда

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3. Похищение ганимеда

Любовь к мальчикам не была бы столь часто реализуема, если бы она не наслаивалась на нечто родственное — любовь мальчиков (Buffiere 1979; Brongersma 1986–1990; Herdt 1987; Haugaard 1996).

Данные Даннекера и Рейхе о возрасте начала гомосексуальной жизни уже приводились выше. По Сэгиру и Робинсу, 3/4 всех гомосексуалов начали ощущать чувственную привязанность к парням, а не девушкам, еще до полового созревания, и до 14 лет уже имели приключения этого рода. По этим данным, 77 % гомосексуалов имели первый опыт еще в детском возрасте, и он был со школьным приятелем или ровесником, то есть для соблазнения не было надобности во взрослом. Только 15 % получили первый опыт в период полового созревания, а 8 % в пору ранней зрелости. Авторы приводят такие высказывания: «Всю жизнь я чувствовал эмоциональную привязанность к парням. Приятно было хоть подержаться за руку… Помню, я даже больным ходил в школу, чтобы увидеться с парнями» (Saghir and Robins 1973). По очищенной сводке Кинзи (Gebhard and Johnson 1979), соблазнителями гомосексуалов в детстве (12–14 лет) были в 60 % мальчики до 15 лет (при чем в 52,5 % 12–15 лет, а в 8 % младше), в 14 % 16-18-летние юноши и только в 20 % взрослые. Та же картина у современных англичан: только 20 % гомосексуалов начали половую жизнь с мужчиной на 10 лет старше себя, остальные — с ровесником или с юношей примерно того же возраста (Davies et al. 1994: 105). Из современных американских подростков, имевших гомосексуальный опыт, только 12 % были приобщены к гомосексуальным контактам взрослыми (Sorensen 1973). По Даннекеру и Рейхе (Dannecker und Reiche 1975: 55–65, Tab. 57), «совращение» произошло в возрасте до 18 или младше у 63 %, причем из них 29 % были вовлечены в гомосексуальные сношения сверстниками, еще 34 % теми, кто не старше 18; 37 % были вовлечены в возрасте старше 18 лет, но «совратители» были у 34 % младше 18 и только у 3 % старше 18.

Более того, гомосексуальные игры у мальчиков считаются теперь не столь уж опасными. Они рассматриваются как явление преходящее и находящееся в рамках нормы. По Кинзи (1948:168), через препубертатные гомосексуальные игры проходят больше половины мальчиков — такое припоминают в своих анкетах 48 % взрослых мужчин и 60 % подростков (средний возраст этого увлечения чуть больше девяти лет, время наибольшей распространенности — 12 лет), но ведь не становятся же все они гомосексуалами! По более позднему исследованию, играми этими из мальчиков 5-летнего возраста затронуты 7,18 %, из 10-летних мальчиков — 30,54 %, из 15-летних подростков —

53,14 % (Downey 1980). Так стоит ли бить такую тревогу из-за небольшой доли взрослых участников этих игр?

Возьмем завзятого соблазнителя немецких пионеров — Гейнца Дёрмера. Самого-то соблазнителя кто соблазнил? Его биограф пишет:

Уже в возрасте шести или семи лет, около 1918/19 Гейнц приобрел свои первые сексуальные переживания. При этом в его окружении были не только сверстники, как его кузены и дружки, но и люди постарше, подрастающие и вовсе взрослые, которые интересовались возбудимым и пожалуй рано созревающим мальчиком. Гейнц не пропускает ни одного случая поделиться с товарищами новым для него и явно приятным чувством. Одно из самых первых сексуальных переживаний получилось почти автоматически с молодым жильцом, которого мать приняла на жилье в отсутствие отца в 1918 г.»

Далее автор цитирует воспоминания самого Дeрмера:

«До того я спал в этой комнате в своей детской кроватке. А тут она поставила туда кушетку и пустила моряка. Он часто меня, когда повезет, трогал, гладил, особенно когда я был в коротких штанишках. Он меня щупал и старался возбудить, еще маленького пацана».

Гейнцу, однако, это было неприятно, но не из-за скромности, просто моряк ему не нравился — пах табаком, носил бакенбарды и усы. Больше нравились ровесники, кузены Ферди и Фреди. С ними Гейнц не был таким зажатым.

«Я просто садился рядом с мальчиком или прямо ему на колени. Левой рукой я его обнимал, а правой сразу лез щупать туда, куда надо. Без долгих церемоний. Так я пробуждал в них интерес. С Ферди это было легко, с младшим несколько труднее. Фреди был немного застенчив. Он стеснялся. Но чем чаще мы встречались, тем доступнее становился и он».

С девочками маленький Гейнц вообще отказывался дружить. «Девочки воняют!» — заявлял он (Sternweiler 1994: 12–14).

Четверо англичан, изучавших детство современных английских гомосексуалов, отмечают, что те мальчики, которые имели свой первый опыт со взрослым, в большинстве само искало эту встречу, мечтало о ней (Davies et al. 1994: 105). Это характерно не только для Англии. Поразительно, с какой готовностью, с каким самозабвением, с каким энтузиазмом мальчики, ориентированные гомосексуально, реагируют на гомосексуальные соблазны, с каким теплым чувством вспоминают о них впоследствии!

«Письмо номера» в журнале «Ты» за 1992 г. (ї 2) принадлежит пожилому мужчине, который не верит, «что детей насилуют» (за редчайшими исключениями). В детстве он сам искал и жаждал.

«Да, было больно, неприятно, и в то же время — какое-то внутреннее удовлетворение. Я помню даже член этого мужчины. <…> Это был парень 28 лет. Но для меня он был мужчиной. Грубый, неласковый. Но мне было хорошо. Я тянулся к нему сам. Ну, а когда он брал в рот мой маленький членик, я был в восторге. Прошел год-два, и вот другой мужчина. <…> Помню очень четко наше первое с ним знакомство, когда он пригласил меня в баню. Конечно, я знал, зачем он меня приглашает, но был испуг, нерешительность. Но я пошел. Когда он снимал с меня трусики, его тоже немного трясло, ну а потом… Потом мы часто пользовались встречей в бане, в номере. <…> Встречались мы с ним до 16 лет. <…> С ним я был, честно говоря, по-детски счастлив. Он целовал меня, ласкал, говорил хорошие слова. И не помню случая, чтобы он меня обидел даже грубым введением члена. Все делал аккуратно, осторожно. А как он был рад, когда впервые я сосал у него! Как он был мне благодарен! А я ему благодарен до сих пор, хотя уже 25 лет я его не видел.» (Как 1992).

Каприо передает воспоминание одного гомосексуала о своем детстве. Приятель отца по рыбалке, некто Гарри, был моложе отца на пять лет.

«Я был крайне возбужден, увидев его пенис, когда он собирался надеть спортивные плавки. Я стал питать фантазии, что я и Гарри спим вместе. У Гарри были длинные волосы и борода. Я хотел, чтобы он лежал на мне сверху, просунув свой пенис мне между ног. Я хотел, чтобы он меня сексуально обучил. Начиная с тех пор у меня всегда присутствовало желание видеть большой мужской пенис.» (Каприо 1995: 168).

Герой романа Бушуева «На кого похож Арлекин», соблазнивший подростка, Дениса, рассуждает:

«Хорошее дело — вся моя жизнь вне закона! Но уверяю вас, что после рутинного опроса населения вы будете шокированы количеством педофилических желаний… Нет, я холоден к детям — мне нравятся подростки. <…> Моему Денису повезло — он встретил своего Мастера в четырнадцатилетнем возрасте; я в полной мере осознал свою необычность в этом же возрасте, но я не встретил Мастера. Зато после мрачных пособий по советской психиатрии я поставил себе роковой диагноз и считал себя больным. <…> Я был уверен, что почти одинок в своих фантазиях и усердно выращивал комплекс неполноценности, обнимал по ночам подушку и мастурбировал, воображая, что сплю со своим одноклассником, который врезал мне по зубам, когда я признался ему в любви… Я уже в детстве был сверхсексуален <…> Мне не с кем было поделиться своим сокровищем…» (Бушуев 1997: 210–211).

Художественная литература, конечно, но в ней явно просвечивает личный опыт автора. Есть и более прямые автобиографические признания в тех же ранних устремлениях.

В уже цитированной автобиографии кинорежиссера Джармена, он пишет, что с девяти лет, с самого детства все ждал, все мечтал о том, чтобы какой-нибудь взрослый мужчина совратил его. Как это было с его приятелями.

«Это произошло с моим школьным приятелем Робином, который имел дикое приключение, начавшееся в его пятнадцатый день рождения — как я жалел, что меня никто не совратил! Ян рассказывал, что объявил своей матери себя гомиком в возрасте пяти лет, а Джими поведал Майклу, что в возрасте двенадцати он околачивался у автобусной станции Глазго, жаждая, чтобы какой-нибудь мужик «вдул ему» — детская попытка совратить взрослого.» (Jar-man 1992:18).

Джармен передает рассказ своего любовника знаменитого Фредди Меркьюри («Куин») об одном из его первых сексуальных приключений.

«Фредди рассказал мне, что в шестнадцать лет в Ричмонде он имел обыкновение пересекать парк неподалеку от мужской уборной. Однажды пополудни его остановил полисмен. «Что ты тут делаешь, сынок?» Фредди залился алой краской и пробормотал какие-то оправдания. «Не попадись мне здесь снова, сынок». Полисмен отобрал его школьный ранец и велел на следующий день прийти за ним на остановку, тогда и получит свой ранец. Напуганный Фредди явился на остановку, где полицейский ждал его в машине, одетый в штатское. «Влезай», — сказал он, отвез Фредди к себе домой и оттрахал его, перед тем как отдать ранец.

В кровати много лет спустя Фредди сказал мне, что это была самая возбуждающая вещь, какая когда-либо с ним происходила.» (Jarman 1992: 14).

А биография Фредди была куда как богата сексуальными приключениями.

Со слов Рудольфа Нуреева (или якобы с его слов) его биограф Рюнтю записывает рассказ его 14-летнего любовника Ричарда.

Ричард рассказывает о своем первом мужчине, учителе Эрике, которому было за пятьдесят. «Он был нужен мне позарез, без него я не знал, что делать с собой. Он помог мне… в кустах. Он сделал для меня то, о чем я мечтал. Мы были вместе день, ночь и еще полдня». По этому поводу Нуреев или Рюнтю (это всегда трудно в данной книге расслоить) замечает: «Прошло много лет с тех пор, но рассказ парня глубоко сидит в моем сердце… У каждого из нас такое случается только раз в жизни. А было ли такое у меня? «Нет, не было», — говорю я себе, спокойно размышляя о своем отрочестве. Меня обидел Бог, мне не повезло со священником или, например, с учителем химии! Все это превратило мою жизнь в трагедию. Никто не помог мне разоблачить в себе гомосексуальность.» (Рюнтю 1995: 149–154).

Рассказывая о своем первом опыте гомосексуального общения в 1958 г., Жан-Поль Валомбросса, сын посла одного латиноамериканского государства в Японии, описывает, как обстоятельства вынудили его родителей (высланных из Японии), оставить его завершать школьное образование все-таки в Японии. Он был поселен в дешевом пансионате, в деревянном доме близ университетского кампуса. Его соседями по пансионату были японские студенты. Каждый имел крохотную комнатку. Все ходили в ближайшую баню.

«Если вы угодите вовремя, такой визит становился вечерним праздником голой плоти, который делал нечастые вообще-то эрекции очень возможными.

В тринадцать лет я только начинал понимать свои томления и желание золотой плоти моих соседей. Я был на седьмом небе со времени моего приезда в Японию за четыре года до того из-за своего восхищения тем, как парни сексуально выглядели. <…> Почти голые и эротически облаченные мужчины с различными фигурами и всякого роста. Я должен признаться, что тогда и не думал, что можно или надо интимно дотрагиваться до другого мужчины или иметь с ним секс. Это был чисто умственный образ их тонко выточенных тел, которые интриговали и возбуждали меня.

Кенджи, первокурсник из университетской команды пловцов, был моим соседом по одну сторону, а с другой жил Хироаки, бегун из той же школы. Хиро был юным жилистым Адонисом, с короткой стрижкой, которая ему очень шла. Кен был высоким, особенно для той эпохи, и у него была изящная манера ходить и разговаривать». Оба соседа заботились о мальчике без семьи, ежедневно приглашали его с собой в баню. Там «можно было видеть множество необрезанных красавцев с зарослями тугих волос и чудесным видом крепких круглых ягодиц». Парни терли мальчику спину, он им. Они посоветовали ему больше играть в теннис, чтобы сформировать мускулы, что он и сделал.

Однажды вечером он сидел у жаровни в своем покое, когда услышал равномерное постукивание из комнаты Кенджи. «Это был регулярный ритм, который я не слышал раньше. Я любопытствовал, что там происходит, и после нескольких минут неослабного продолжения я подошел к его двери и окликнул его. Японцы обычно подают возглас и открывают любую дверь, не ожидая специального приглашения. Я так и поступил и оказался перед зрелищем, которого никогда видал и даже не представлял. Кен лежал совершенно голый на своем лежаке, не замечая меня, поскольку его глаза были крепко зажмурены. Рука его летала вверх и вниз по мощно набухшему члену, который казался втрое превосходящим свою нормальную величину. Это изумило и одновременно возбудило меня.

Когда я вошел и прикрыл за собой дверь, Керн открыл глаза, впервые заметив меня. Ничего не прекращая, он улыбнулся мне одной из своих всепобеждающих улыбок и пригласил меня подойти и лечь рядом с ним на лежаке. Потребовался второй знак «подойди» прежде, чем я тронулся с места. Когда я лег рядом с ним, все мириады желаний, которые я чувствовал так издавна, казалось, вошли в мое сознание и сосредоточились в моем быстро твердеющем члене. Хоть я еще был полностью одет, Кен протянул свою свободную руку и положил ее на мою промежность. Он слегка погладил ее и сказал: «Устраивайся поудобнее».

Я распустил мой пояс, расстегнул штаны и спустил их вниз к коленям, оставив мой поднявшийся орган спрятанным за белыми трусами. Кен сообразил, что я, вероятно, никогда не прикасался сексуально к другому парню, и он ласково постарался, чтобы я был уверен, что то, что мы делаем и собираемся делать, нормальная вещь между добрыми друзьями. Он шептал разного рода ободряющие слова в мое ухо, манипулируя моим членом, остающимся внутри его тонкой полотняной тюрьмы. Я гладил руками по всему его безволосому телу, вглядываясь в его глаза и влюбляясь в него все глубже.

Когда он просунул руку в мои трусы и вытянул мой член, освободив его от его уз, я взглянул вниз и увидел, что у меня вырос до неожиданно другого размера, чем тот, что я привык видеть, пробуждаясь по утрам. Это происходило уже несколько месяцев, но я никогда не чувствовал достаточно близким или уверенным, чтобы с кем-нибудь обсуждать это. И вот я лежу рядом с золотокожим красавцем, держащим одну руку на моем члене, а другой натирающим собственный. Он склонился надо мной и поцеловал меня, что почти лишило меня дыхания от счастья. Я никогда не ожидал этого ощущения от его языка, пробивающего дорогу в мой рот до конца, ни ощущения щекотания, которое чувствовалось у меня между ногами. Кенджи видимо понимал, что я хочу, чтобы он продолжал, и он продолжал целовать меня долго и крепко, даже не прекращая дрочить нас обоих.

Мои собственные руки двигались по всему его голому телу, что я мечтал делать столько лет, сколько я был в Японии, но никогда даже отдаленно не думал, что это возможно.

Минуты спустя, если это были и вправду минуты, Кен начал бить струей спермы на мою обнаженную грудь. Теплота ее и сознание того, что это происходит, соединенные с фактом, что меня глубоко целует некто, кем я восхищался и о ком мечтал месяцами, привели к извержению моего собственного члена и большущая порция моего семени смешалась с той, что уже была на моем голом животе. Он продолжал манипулировать мной, все время обжигая меня французскими «поцелуями.

Прошло несколько минут, чтобы остыть достаточно и понять, что я, а вернее мы, сделали. Это была моя первая эякуляция — я ведь даже никогда не налагал руку на свой член. Кенджи был ласков и предупредителен, он достал полотенце из-за лежака и вытер мой живот дочиста и досуха. Но перед самым концом вытирания он наклонился и слизал оставшуюся перламутровую каплю. Я схватил его за плечи и просунул свой собственный язык ему в рот, чтобы разделить с ним эту маленькую каплю». С этого времени, заключает, Жан-Поль, его жизнь изменилась бесповоротно (Valombrossa 1995).

В сборнике Харта есть рассказ Брайана Мура о 1980-х, когда он был школьником.

«Оглядываясь назад, я думаю, что я был обуян похотью с 11 лет. Мои фантазии концентрировались на водителе грузовика и друзьях моего старшего брата. Я был также влюблен в своего учителя физкультуры, что делало для меня трудным оставаться невозбужденным во время занятий, в раздевалке и в душевой. Хорошо еще, что у неголубых мальчиков тоже вставали, что они объясняли отсутствием женщин или результатом воспоминаний о женщинах, которые у них были».

Рассказчик повествует, как он крал гомоэротические журналы с изображениями мускулистых парней, тайком вкладывая эти журналы в газеты, потому что он боялся, что продавец их ему не продаст.

«Однажды идя домой со школы с моим постоянно стоячим, я наткнулся на Тони, старшеклассника, которого я наблюдал играющим в баскетбол и футбол. Девочки помирали за ним, так что я думал, что для меня он всегда будет оставаться парнем моей мечты». Тони заговорил с ним, спросил, как насчет пойти на танцы. Брайан соврал, что его девочка больна, и Тони пригласил его к себе выпить содовой и покурить. Брайан не курил, но ради сближения с Тони счастлив был и закурить.

«Мы сделали несколько затяжек, тут Тони говорит, что ему нужно переодеться. Я не двигался, и он начал переодеваться прямо передо мной. Он разделся до плавок, и я просто был без ума. Потом он сказал, что не может найти трусы, которые ищет. Когда я глянул, на него, он уже был совершенно голый и его толстый большой член стоял! У меня тоже. Он тронул меня за плечо и спросил, не хочу ли я немного побаловаться. Я почти лишился языка, но сумел выдавить «да». Тони спросил, трахали ли меня когда-нибудь, и я сказал, что нет. Он начал потирать свой член и спросил, не хочу ли я придумать что угодно. Всё произошло так быстро! Я сказал, что хотел бы этого, но боюсь, что будет больно. Он засмеялся и сказал мне, что я могу ему доверять — он будет действовать нежно.

Тони расстелил на полу подушки, включил стерео с какой-то романтической музыкой, опустил шторы и встал передо мной с похотливой усмешкой, готовый приняться за дело — весь мой на это время. Он медленно расстегнул мою рубашку и стянул ее с меня. Потом он распустил мне пояс и живо стянул с меня джинсы и трусы. Я скинул мои кроссовки и остался щеголять только в моих белых носочках.

Тони видел, как я скован, и велел мне расслабиться, обещая быть нежным. Он целовал меня по всему телу, и поцелуи в рот были глубочайшими и самыми влажными, о каких я только мечтал. Я задохнулся, когда он исследовал языком внутренность моего рта.

Он терся телом по моему телу — его волосатые грудь и живот по моему гладкому телу. Может быть из-за этого контраста, но я чувствовал себя, как ребенок. Он прошептал мне в ухо, что хочет оттрахать меня и сделать мне действительно хорошо. У него в руке была резинка, и он говорил, что так любит меня, что никогда не сделает мне больно. Это произвело впечатление на меня, и я был так возбужден, что был готов тут же кончить.

Тони нежно опустил меня на пол, так, чтобы подушки были у меня под животом, а другие подушки он подсунул мне под голову, чтобы мне было удобно. Он долго играл пальцем с моим очком, а потом напустил мне на всю расщелину какой-то крем. Взгромоздившись на меня, он покусывал мои уши и целовал меня сзади в шею. Он велел мне расслабиться и сделать глубокий вдох. Мои ягодицы были раздвинуты, и я почувствовал, как его член погружается в меня. Он спросил, не больно ли, и я сказал, что больно. Тони засмеялся и сказал: «Не догадаешься — он только наполовину вошел!»

Я задохнулся, и он превратился в какого-то зверя. Он стал бешено таранить мою задницу своим членом и звонко шлепать меня по заду. Я обожал это и ненавидел. Я смешался, я сердился и был счастлив. Я сообразил, что хнычу, и Тони утопил мое лицо в подушку, когда начал по-настоящему пахать мою дыру. Я понял, что и в самом деле не хочу, чтобы он прекратил это, да он в любом случае не остановился бы. Он продолжал это минут десять, и я сообразил, что уже спустил свою порцию прямо на подушки.

Тони еще более возбудился от этого и стал грубее. Все мое тело подпрыгивало в ответ. Наконец, Тони начал кричать, что он кончает и сделал что-то, чего я вовсе не ожидал. Он вытащил свой член из меня, стянул резинку и спустил свою порцию спермы по всей моей спине, ягодицам и бедрам. Потом он поцеловал меня и сказал, что сожалеет, если мне было больно. Я был смущен. Я спросил, почему же он хлестал мою задницу, если не хотел сделать мне больно. Это осталось без ответа. Он сказал мне, что теперь я стал мужчиной. Он поклялся, что эта сцена теперь будет повторяться, потому что я так хорош!

В следующие несколько дней Тони всё время вроде избегал меня. Я старался добиться, чтобы он пригласил меня снова к себе домой, но он действовал, как если бы ничего вообще между нами не было. Я совсем в него влюбился, а он меня игнорировал — наверное, высматривая другого нового паренька, которого бы прельстить.» (Moore 1995).

По этому рассказу судя, старшеклассник Тони был, конечно, соблазнителем, но и младший его партнер Брайан, рассказчик, был совершенно готов к соблазну — обуян похотью и склонен именно к парням.

Сохранились не только дневники поэта Уолта Уитмена. Сохранились и воспоминания некоторых из тех, кто в юности попался на его пути. В 1895 Питер Доил рассказывал о своей первой встрече с Уитменом:

«Это любопытная история. Мы понравились друг другу сразу. Я был кондуктором. Ночь была грозовой… С Уолтом был его плед — он был переброшен через плечи — он выглядел как старый капитан. Он был единственным пассажиром, ночь в одиночестве, так что я подумал, что надо войти и поговорить с ним. Что-то во мне заставило меня так поступить и что-то в нем потянуло меня к этому. Он потом говорил, что во мне есть что-то, что имело такое же воздействие на него. Так или иначе, я вошел в салон. Мы стали близки друг другу сразу — я положил руку ему на колено — мы все поняли… Он не вышел в конце маршрута — фактически проделал весь обратный путь со мной.»

Тут ясно, что инициатива не шла исключительно со стороны Уитмена. Воспоминание другого «встречного» дает понять, что действия старого поэта по крайней мере не всегда воспринимались (и вспоминались потом) его юными партнерами как нежеланные. Юный поклонник Эдвард Карпентер примчался к Уитмену из Англии. Впоследствии, в 1923 г., уже будучи известным деятелем освободительного движения геев, постельную сцену с Уитменом он описывал с явной ностальгией:

«Он продвинулся выше и стал целовать мое ухо. Его борода щекотала мне шею. Он пах листвой и папоротником и почвой осеннего леса… Я просто лежал там в лунном свете, лившемся сквозь ветви, и отдавался прекрасным ласкам милого старика… Под конец его рука оказалась у меня между ног, а его язык у моего пупка. А потом, когда он лизал мое основание сразу за яйцами, я не мог больше выдержать, его уста сомкнулись на головке моего члена и я почувствовал, как моя молодая жизненность бежит в его старость» (Shively 1987: 34).

Образы вычурные, но они показывают, что человеку хочется передать, какой поэзией для него наполнено это переживание. Кроме мимолетных встреч у Уитмена были и длительные романы с молодыми людьми. Первый постоянный любовник юный Фред Воан появился, когда Уитмен уже приближался к сорока. Этот водитель из Бруклина жил с поэтом несколько лет и затем писал ему всю жизнь.

Позже он женился, имел четырех сыновей, но слал письма Уитмену: «Моя любовь мой Уолт — с тобою всегда». Питер Доил был вторым, и одно время Уитмен тяжело переживал свою зависимость от Доила. Затем появился изумительно красивый 18-летний печатник Гарри Стаффорд, с которым бывали и ссоры, потому что у него был конкурент — батрак фермера Эдвард Кейтел. В 1878 г. Гарри написал Уолту, что завел подругу, но в тот же день младший брат Гарри сообщил письмом, что «хотел бы приехать и остаться на всю ночь с Вами». Затем при Уолте появился подросток Билли Даккет, который стал его кучером — сохранились фотографии Билли с Уолтом и отдельно голышом. Потом Даккет решил подзаработать на репортажах о Уайлде, и тот его выгнал. Потом при Уайлде оказался более образованный Хорас Тробл, почти на сорок лет моложе поэта, и стал его любовником, секретарем и другом. Впоследствии он издал в 9 томах свои дневники «С Уолтом Уитменом». Там есть и такая запись: «Счастлив, в эту ночь 20 минут с У!» Но и при нем смена у тела Уолта продолжалась. Под конец это уже были не столько любовники, сколько няньки, возившие параличного поэта на коляске — блестящий Эд Уилкинз, мужественный Уоррен Фитцинджер… (Schmidgall 1997).

А тот случай с Харитоновским рисованием закончился так:

«когда я его рисовал до трех часов ночи и попросил раздеться догола, я не осмелился и ушел в рисование. И вот что же. Так еще несколько раз он ко мне приходил… Я лежал на диване, он сидел рядом и прислонился ко мне просто дружески… и говорит вообще-то меня лет в 14 немного тянуло на мужчин. Я притянул его к себе он засмеялся мы упали на диван. Он говорил! такие слова! Вся эта жизнь, которую я избегал упоминать, он всё это знал!.. А когда ты меня тогда рисовал, он сказал, мне просто невозможно хотелось! тебе отдаться!» (Харитонов 1993: 221–222).

Так что, по-видимому, не так уж далеки от истины Уэствуд, Трипп, и др., считающие, что роль совращения в возникновении гомосексуальной ориентации, по крайней мере, сильно преувеличена.

Голландец Тео Сандфорт обследовал 25 мальчиков от 10 до 16 лет, связанных с педофилами. Почти все они оценивали свои отношения положительно: «славно», «счастливо» (Sandfort 1981; 1982; 1987). Известный сексолог Джон Мани обследовал два таких случая. Обе «жертвы» с ностальгией вспоминали своих соблазнителей. Один из соблазненных, Берт, говорил:

«Описать отношения? Сказочные… По мне, тут не было никакого вреда, физического или умственного… Фактически это лучшие отношения, которые я когда-либо имел с кем бы то ни было вне моей семьи.» (Money 1983).

О том же пишут Бернгард, Бронгерсма (Bernhard 1972; 1982; Brongers-ma 1986–1990).

Еще на рубеже веков А. Молль сформулировал вывод, который с тех пор повторяют многие сексологи: «Только того и можно обольстить, кто способен обольщаться» (цит. по Эллису 1910: 269–270). Правда, Харитонов считал, что обольщаться способны все. Я уже показал, что не все. А уж сохраняют тягу к этому соблазну и вовсе немногие. Те, кому это на роду написано.

Зевс был всемогущ, но у Лукиана он всё-таки уговаривает похищенного Ганимеда спать вместе. Соблазняет. От Ганимеда зависит, соблазнится ли он, пусть даже соблазняет сам Зевс.