4. Боязнь женщин
4. Боязнь женщин
Кaк было отмечено выше, Фетчер связывает отношение к детскому половому любопытству с выбором между совместным и раздельным воспитанием детей разного пола. Он за совместное воспитание — чтобы ликвидировать загадочность противоположного пола. Всё приведенное по этому поводу здесь говорит скорее за то, что, если стремиться к гетеросексуальной ориентации подрастающего поколения, то чувство загадочности стоит стимулировать, а не бороться с ним. Вопрос только в том, какую роль в направлении ориентации играет раздельное воспитание. С одной стороны, оно несомненно способствует возникновению чувства загадочности противоположного пола и некоторой его романтизации. С другой — оно чаще приводит к сложению интимных ситуаций между детьми или подростками одного пола — тех ситуаций, в которых возникают сексуальные игры. Кроме того, оно способствует развитию чувства тайной боязни девочек — как маленьких женщин.
Что мальчики в тайне побаиваются девочек и именно в сексуальном плане, подмечали многие психологи и связывали с этим уклон к гомосексуальности. Фрейд, с присущим ему сочетанием наблюдательности и неумеренной фантазии, называл это «комплексом кастрации». По его догадке, мальчики, заметив, что у девочек нет полового члена и мошонки, начинают гордиться своим обладанием и опасаться, как бы девочки из зависти не похитили эти сокровища.
Подсознательные опасения фиксируются надолго и впоследствии затрудняют сексуальный контакт с женщинами. Решительные мужчины преодолевают эту боязнь, а впечатлительные и замкнутые ищут компенсации в более легком контакте с мужчинами. Поскольку всё это подсознательно, то и прямых доказательств сей гипотезы нет и быть не может, стало быть, и требовать их нельзя.
Впрочем, Фрейд вообще считал, что становление половых чувств у индивида повторяет развитие всего человечества, а ребенок напоминает дикаря. Некоторая дальняя ассоциация боязни девочек с особенностями первобытной психологии в самом деле может быть установлена. Страх перед женской сексуальностью очень распространен у первобытных народов (Hays 1964).
И. С. Кон, подытоживая соображения ученых по этому поводу, формулирует четыре различные гипотезы происхождения этих страхов у первобытного человека:
1. Мужчины боятся женщин потому, что их жены происходят из враждебного племени. Поскольку жена происходит из враждебного племени, ей приписывается сомнительная верность. Папуасы энга прямо говорят, что они «женятся на своих врагах». Мальчиков энга с детства учат избегать общества женщин, бояться половых контактов с ними.
2. В обществах, испытывающих дефицит жизненных ресурсов, естественный отбор должен был поощрять ограничение рождаемости, вот и выработался страх перед женщинами, перед «осквернением». Сложились всяческие табу на сношения в тех или иных условиях. Нельзя общаться с менструирующими женщинами, нельзя иметь сношение с беременными и только что родившими. Нельзя иметь сношения, идя на охоту. Кон считает, что в основе этих запретов может лежать и опыт — практические рекомендации по регуляции сексуальной жизни, стремление не отпугнуть животных сильными запахами женских выделений и т. п. А табу породили идею «осквернения» и, следовательно, враждебность и страхи.
3. Фрейдисты объясняют эти страхи гипертрофией «Эдипова комплекса»: ребенок подсознательно отождествляет свою сексуальную партнершу с матерью, а мать он привык почитать и бояться.
4. Враждебность к женщинам есть средство утверждения в себе мужских качеств — противоположные должны рассматриваться как плохие, опасные. При чем это особенно проявляется там, где женщины пользуются более внушительным авторитетом: поведение людей более высокого статуса должно сильнее регламентироваться. По мере роста женской эмансипации мужчины начинают больше бояться женской сексуальности.
«Всё это, конечно, только гипотезы», — заключает Кон. Он отказывается принять какую-то одну и предпочитает считать, что в разных условиях причины могли быть разными (1988: 187–190). Впрочем, представленным у него списком спектр возможностей не исчерпан.
Дело в том, что у многих первобытных народов есть мифические представления об опасности первого сношения с женщиной. По этим представлениям, у женщины в вагине есть нечто вроде зубов, и она может откусить ими половой член. Для того, чтобы этого не произошло, первое сношение должен осуществить не жених, а жрец или колдун, обладающий магическими знаниями и способностями. Нередко жрец производит даже не сношение, а дефлорацию специальным каменным орудием. Пережитком этого обряда у славян считается обычай черногорцев, чтобы в первую ночь после венчания с невестой спал не жених, а дружка. И в русских сказках вместо героя ложится с царевной его друг, волшебный помощник.
В русской литературе сводку материалов этого рода собрал В. Я. Пропп (1986: 325–329). Он ссылается на Боаса, Богораза и Штернберга, у которых приводятся мифы и сказки североамериканских индейцев и сибирских народов. В мифе индейцев арапахо все женихи прекрасной девушки умирают в брачную ночь, пока один из них не догадался ввести ей вместо члена камень. Подобным образом айны рассказывают, как шестеро мужчин остались ночевать у женщин. Один из них отправился к женщине, «вот пошептались, вот на нее забрался, «ой, ой, ой!» и умер». За ним другой — с тем же результатом. Это продолжается до тех пор, пока последний не догадался выйти из юрты, взять круглый камень, и только тогда отправиться на нару к женщине. Он «пошептался, затем скрежет раздался; он поверх ее забрался, вот камень всадил, она укусила, зубы все поломал, ничего не оставил». Дальше всё идет без помех.
Малоазиатская богиня кастрирует своего возлюбленного Аттиса. Э. Ган считает, что та же суть лежит в основе эпизодов убиения богиней своего возлюбленного в ряде древних религий — так поступают египетская Изида, вавилонская Иштар, греческая Артемида.
Ф. Рейтценштейн объясняет весь этот комплекс мотивов и обрядов очень правдоподобно — идеей о зачатии ребенка не супругом, а божеством, которое и представлено каменным инструментом дефлорации. Узурпировать права божества опасно. В отдельной работе (Клейн 1990) я связал этот обряд с распространенным на евразийском континенте мифом о Единороге, у которого рог несет функции полового члена и которого может ублаготворить только дева (девственница). Каменные полированные орудия (их принято называть «зооморфными скипетрами»), в которых я распознал голову Единорога, распространены в энеолите восточноевропейских степей и на мой взгляд, являются инструментами дефлорации. Они не имеют отверстия для насада на древко, у них всегда передняя часть (морда животного с рогом) тщательно полирована, а задняя часть, удобная для держания рукой — шершавая.
Вероятно, страх перед первым сношением поддерживался у многих первобытных племен наличием особых смертельно опасных божеств — охранителей целомудрия юношества (у греков такими божествами были изначально Аполлон и Артемида — см. Клейн 1999: 345–351).
Таким образом, боязнь первого сношения — архетип культуры, широко представленный в филогенезе человечества. Но для отчуждения юноши от общения с женским полом существенно, что на эти державшиеся в культуре идеи наслаивались психологические стереотипы, связанные с индивидуальным опытом и личными переживаниями. Известно, как болезненно самолюбивы подростки и юноши, с какой тревогой ждут они всякого первого испытания на мужество и зрелость. Известно также, как важны удачные условия первых шагов в любви — первого флирта, первых поцелуев, первого петтинга, первого сношения. Как важно, чтобы избранный юношей и случаем первый объект любви был симпатичным и чутким и чтобы события происходили в благоприятной обстановке. Нередки случаи длительной психологической импотенции в результате первого афронта, первой неудачи, первого шока.
У Чехова в рассказе «Выстрел» описан такой шок, приведший к смерти юноши.
Всячески стараются отвратить от сближения с девочками и родители, опасающиеся слишком ранних половых контактов: они ведь могут привести к нежелательным последствиям — скандалу, преждевременной беременности, обвинению в изнасиловании, заражению венерическими болезнями, отлыниванию от учебы, вообще — к уходу в разврат. И родители изощряются в запугивании, запретах, отвлекающих маневрах. Их можно понять. Матери, особенно лишенные внимания мужа, иногда просто ревнуют сына к девушкам. Им тоже можно посочувствовать. Но результатом может быть выработка у подростка стереотипа отчуждения от девочек, подсознательное стремление найти недостающую теплоту в интимном общении с юношами. Здесь всё зависит от меры его решительности, авантажности, предприимчивости, самоуверенности. Замкнутые, гордые, болезненно самолюбивые юноши, колеблющиеся и самокритичные, скорее склонны отказаться от ненадежного успеха у девочек и пойти на интимное сближение с другом, успокаивающее и облегчающее.
Продолжим рассказ попутчика Леонтьева по авиарейсу. Леонтьев спрашивает:
«— А из женщин тебе когда кто-нибудь нравился?
— Да, нравилась одна. Но у меня очень строгая мать. Она и виновата, что я стал таким. Всячески следила за мной, запугивала, утверждая, что дружить с девчонками мне еще рано. Я не мог пригласить их домой, пойти с ними погулять, так как ей казалось, что тогда случится что-то ужасное… <…> Постепенно она воспитала у меня страх перед женщинами. И я стал сторониться их, хотя и хотел быть с ними.
— Поэтому ты и вступил в гомосексуальные контакты?
— До 25 лет занимался только онанизмом. Без друзей… А потом как-то на дне рождения у однокурсника (уже был студентом) оказался за столом с одним парнем. Мы разговорились. Было поздно, нас оставили ночевать. Мы легли на одну софу. Ночью он прижался ко мне, обнял. Я почувствовал, что он возбужден, это состояние передалось и мне.
Его руки заскользили по моему телу, и я сам стал его ласкать… Меня трясло, я никогда не испытывал такого кайфа, а потом он повернулся ко мне спиной и как-то получилось само… Это было мое первое в жизни половое сношение. Было очень приятно. Мы встречались регулярно.
— А девушки тебя привлекают?
— Меня тянет к ним, но я стесняюсь подойти, познакомиться.
— Ты любишь своего друга?
— Привык к нему, привязался. Он очень хороший человек. А любви… ее, пожалуй, нет».
Леонтьев ставит диагноз:
«Это был типичный гетеросексуал, волей обстоятельств и неумной матери, собственной застенчивостью и неправильным воспитанием загнанный в гомосексуальное болото. И помочь ему было довольно просто — стоило лишь познакомить его с хорошей девчонкой, которая без лишних слов ляжет с ним в постель и даст почувствовать себя настоящим мужчиной».
Это он и собирался сделать: записал адрес попутчика, обещал ему позвонить. Леонтьев не сообщает, выполнил ли он это намерение, предложил ли он парню «хорошую девчонку».
Боюсь, что диагноз его лишь отчасти верен, и его простой рецепт не поможет. Да, у парня были гетеросексуальные интересы, но ведь и гомосексуальные приключения, по крайней мере, ему не претили. Да, были и давление матери, и застенчивость. Да, парень не решается назвать свою привязанность к другу любовью. А «хорошая девчонка, которая без лишних слов ляжет с ним в постель», — это и будет настоящая любовь? «Почувствовать себя настоящим мужчиной»… Да ведь похоже, что он уже себя чувствует мужчиной, способным на сексуальные наслаждения, способным их давать и получать. Он ведь говорит о том, что это был «такой кайф»… Почувствует ли он, что с женщиной лучше, это уже под вопросом.
Похоже, что Леонтьев и сам это понял. У повествования есть неожиданная концовка: при выходе Леонтьев увидел своего попутчика — «он стоял с каким-то парнем и, не обращая ни на кого внимания, нежно целовал его» (Леонтьев 1992).
Письмо Сергея, студента 21 года, к Шахиджаняну (1993: 174):
«Из армии меня комиссовали с диагнозом невроз. Мама воспитывала меня скромно и строго. Я замкнут и стеснителен и даже не думал знакомиться с девушкой. Я и сейчас их боюсь, никогда не целовался с ними.
В восьмом классе влюбился в одноклассника. Не знаю, что со мной происходило, но он мне часто снился. Я сейчас переписываюсь с ним (всё рассказал ему в письме, он настрого приказал мне об этом не писать, но переписку не прекратил). Он женат, а я и сам не знаю, что мне нужно. В контакт вступать — сумасшествие!
После армии я сильно изменился. Начал пить, курить, красить ногти, сделал химию и перекрасил волосы. Однажды я попал в вытрезвитель: сильная степень опьянения, и в камере мужчины делали со мной, что хотели. Я всё помнил, но меня это не напугало. Позже на рынке меня пригласил в душ один мужчина, и я согласился. Там он проделал со мной то же самое.
Вы первый, кому я всё так подробно рассказываю. Никто из моих знакомых ни о чем не догадывается, только удивляются перемене в моем характере. Теперь я легче общаюсь даже с незнакомыми, со мной всем весело, но, когда остаюсь один, довожу себя до слез. Мне страшно, я боюсь, что не смогу иметь семью. Я очень люблю детей.
Кто же я? «Голубой», да?! Мне страшно».
У Шахиджаняна на это и несколько других писем юношей один ответ:
«Они не виноваты в том, что и как произошло. Виноваты взрослые, которые не смогли правильно воспитать своих детей». А между тем, «мама меня воспитывала скромно и строго». В восьмом классе влюбился в одноклассника. Видимо, парень был к этому предрасположен от рождения. Единственное, что, возможно, способствовало реализации этой предрасположенности, это его стеснительность и его боязнь девушек, которую, быть может, строгое воспитание если не породило, то усиливало.
У Зилэнда в интервью с американскими солдатами-геями приведены высказывания Джеффа о его подростковой сдержанности с девочками.
«Я выходил и виделся с несколькими девушками, И одна девочка пыталась заполучить меня в постель, когда мне было только 15. А я, право, не хотел этого. Вообще. Потому что я знал, что это нехорошо.
3. А почему ты знал, что это нехорошо?
Дж. Ну потому, что мне это говорили в церкви. Не имей секса, пока не женишься. Но. Мы окончили на том, что остались только друзьями. Вот так. Мне нравились две другие девушки. У меня никогда не было секса с ними» (Zeeland 1993: 24).
Джон, другой солдат-гей, сообщил:
«Знаешь, просто играть эту роль пай-мальчика, всего лишь ходить в школу, приходить домой к мамочке — я был таким затворником, никогда ничего не делал. Наверно, поэтому у меня сейчас столько забавы. Мне не разрешалось делать всё то, что проделывали мои сверстники. Я был как бы заперт».
Выход из запертой камеры он, как и многие, нашел не в ту дверь, которая охранялась мамочкой и церковью, а в другую, неохраняемую, неназываемую и всего лишь молчаливо запретную.