Медицина выходит на авансцену

В XIX в. профессиональная медицина, наконец, вступила в свои права и объявила компульсии (и многое другое, что прежде считалось заботой священнослужителей) своей вотчиной. Французские врачи первыми признали компульсии болезнью, не связанной с религией, и медицинские описания компульсивного поведения стали множиться, как грибы под дождем. Врачи только начали прорабатывать понятие безумия и спорили, являются ли компульсии волевым, интеллектуальным или эмоциональным расстройством. За немногими исключениями, французские врачи на протяжении XVIII–XIX вв. считали компульсии эмоциональным расстройством, а немецкие — нарушением интеллектуальной и волевой сферы.

Первый медицинский отчет о компульсивном контроле принадлежит Жану-Этьену Доминику Эскиролю — врачу, предложившему термин «мономания». Сочетая врачебное чутье с зачаточными знаниями эпидемиологии, он описывал психические болезни и оценивал их распространенность точнее любого предшественника. Будучи главврачом парижской больницы Сальпетриер, Эскироль прославился своими усилиями по распространению более гуманных методов обращения с психически больными пациентами, и его труд 1838 г. «О душевных болезнях, рассматриваемых в медицинских, гигиенических и судебно-медицинских отношениях» (Des maladies mentales, consid?r?es sous les rapports m?dical, hygi?nique, et m?dico-l?gal) считается первой современной работой по клинической психиатрии.

Одна из его пациенток, голубоглазая мадемуазель Ф. тридцати четырех лет, страдала навязчивым состоянием, которое мы бы назвали компульсивным контролем. «Она проводила много времени за сверкой бухгалтерских ведомостей и счетов, опасаясь допустить ошибку, заменить одну цифру другой и вследствие этого обсчитать покупателей», — писал Эскироль. Никакого явного безумия здесь не наблюдается, но для врача этого было достаточно, чтобы говорить о психическом нездоровье и «интересном случае». У м-ль Ф., обратившейся за медицинской помощью в 1834 г., имелись и навязчивые страхи загрязнения. «Уход за собой обычно отнимал у нее полтора часа, а то и более трех часов», когда симптоматика обострялась, зафиксировал Эскироль: «Прежде чем лечь спать, она отчищает стопы 10 минут, чтобы удалить любую возможную нечистоту между пальцами или под ногтями. Затем она переворачивает ночные туфли, встряхивает их и передает горничной, чтобы та после тщательного обследования подтвердила, что в них не завалилось ничего ценного. Волосы огромное количество раз прочесываются гребнем с той же целью. Каждый предмет ее туалета многократно подвергается излишне тщательному изучению, исследуется всеми возможными способами, по всем складочкам и оборкам, и энергично перетряхивается… Если по какой-либо причине эти меры не предпринимаются, она целый день не ведает покоя». Как и современные пациенты с ОКР, м-ль Ф., отмечал врач, «отдает себе отчет в своем состоянии, сознает нелепость своих опасений и абсурдность предосторожностей». Эскироль диагностировал «непроизвольную, неодолимую и инстинктивную деятельность», «приковывавшую» несчастную к «поступкам, которые не порождались ни мыслью, ни эмоцией и которые… воля не могла подавить».

К этому времени самыми частыми стали компульсии, связанные с чистотой и контролем, причиной чему послужило распространение микробной теории заболеваний. Компульсивный контроль питался стремлением к безопасности в собственном доме, особенно на волне массового внедрения бытовых удобств, в частности, кухонных плит, использование которых было сопряжено с определенными рисками. «Беспокойство как таковое, судя по употреблению слова "беспокоиться" (worry) в современном значении, пришло в английский язык в XIX в», — писал Леннард Дейвис.

Французский врач Анри Легран-дю-Соль (1830–1886) окрестил эту навязчивую потребность «болезненным сомнением и страхом прикасаться к предметам» (La folie du doute avec delire de toucher — одноименную книгу он опубликовал в 1875 г.) В отличие от Эскироля, усматривавшего источник компульсий в нарушениях интеллектуальной и волевой сфер, дю-Соль считал их эмоциональными нарушениями, что ближе к точке зрения XXI в., согласно которой они порождаются тревожностью. «Драма болезни», по словам дю-Соля, начинается с «приступа неослабевающего страха» заражения, влекущего за собой «невроз», который характеризуется «боязнью прикасаться к определенным предметам, а также растущей аномальной поглощенностью поддержанием чистоты в форме крайней чистоплотности и многократного мытья». Больные «ни на минуту не утрачивают осознания нелепости своего поведения», писал дю-Соль, одним из первых отмечая эгодистонный характер заболевания, впоследствии названного обсессивно-компульсивным расстройством.

В книге La Folie du Doute дю-Соль приводит двадцать семь случаев, в том числе историю болезни молодой женщины, к отцу которой однажды пришел посетитель с «раковым изъязвлением на лице». «Ею овладела мысль, что все предметы одежды и обстановки в доме теперь в большей или меньшей степени заражены и покрыты раковой тканью. Подавленная этой картиной, она… посвящала все время чистке, скоблению и мытью, — писал врач. — Она прекрасно понимала, что ее страхи лишены оснований, но была не в силах их отогнать».

Годы спустя, выйдя замуж и став матерью, она узнала, что в ее дом забредала бешеная собака. Она «не могла заставить себя прикоснуться к "зараженной бешенством пыли" на мебели, на камине, на полах, в собственных карманах, на одежде других людей и на кухонных принадлежностях, — писал дю-Соль. — Она протирала, отчищала, терла щеткой или мыла все, до чего дотрагивалась, даже в чужих домах, и не решалась коснуться дверного молотка собственного дома. Она сетовала на свое нынешнее состояние (на тот момент ей было тридцать шесть лет), понимала, что ее страхи беспочвенны, и умоляла докторов излечить ее», — продолжал дю-Соль, не указав, однако, смог ли кто-нибудь, включая его самого, справиться с этой задачей.

Американец доктор Уильям Хаммонд (1828–1900), начальник медицинской службы армии юнионистов в годы Гражданской войны, описывал «молодую даму восемнадцати лет», которую в 1879 г. лечил от компульсивного поведения, проистекающего из смертельного страха заражения. «Мало-помалу у нее укоренилась мысль, что невозможно избежать источников заразы, что другие люди так или иначе могут ее загрязнить, — писал он в работе 1883 г. "Трактат об умопомешательстве в его медицинских аспектах" (Treatise on Insanity in Its Medical Relations). — Когда она выходила на улицу, то тщательно подбирала юбки, проходя мимо любого человека, поскольку боялась заразиться от малейшего контакта. Каждый день она посвящала многие часы придирчивому обследованию и очистке своих гребней и волосяных щеток, но и после этого не считала их совершенно чистыми». Она мыла руки «больше двухсот раз в день» и «ни к чему не могла прикоснуться, не испытывая неодолимой потребности отмыть их мылом и водой».

«Снимая одежду вечером, готовясь ко сну, она внимательно следила за тем, чтобы не коснуться ее руками, не имея надлежащей возможности вымыть их, — продолжал врач. — Соответственно, ей требовалась посторонняя помощь, чтобы распустить шнуровку, после чего она ждала, чтобы одежда упала на пол, и переступала через нее. Ничто не заставило бы ее прикоснуться к любому предмету белья, который она уже надевала, прежде чем его снова не выстирают… Помимо мытья рук и изучения состояния гребней и щеток она проводила почти все остальное время, тщательно обследуя каждый предмет мебели и многократно стирая с него пыль». Молодая дама «признавала абсурдность своих представлений», отметил Хаммонд, но все равно «не могла поступать иначе».