Коллекционеры

Ученые, исследующие патологическое накопительство, утверждают, что между такими людьми, как родители Грейс, у которых наблюдаются диагностические признаки психического расстройства, и коллекционерами существует принципиальная разница. Начать следует с того, что коллекционеры классифицируют свои экспонаты, которые обязательно относятся к четко определенной и сознательно выбранной категории. Один собирает спичечные коробки, но не журналы, другой — модели поездов, но не одежду. Коллекционирование — это структурированная, планомерная и избирательная деятельность. Накопители тащат в дом любые случайные вещи. Коллекционеры с гордостью выставляют свои трофеи, будь то детские ложечки, орхидеи, фигурки супергероев в неповрежденной упаковке, серебряные доллары Моргана, бродвейские сувениры, значки президентских избирательных кампаний, первые издания книг, старинные клюшки для гольфа, географические карты XV в., парфюмерные флаконы, куклы Барби или Мадам Александер, модели машин, винтажные шляпы, телескопы, друзы или окаменелые трилобиты. Накопители суют вещи куда и как попало, зачастую забывая, что? хранится в растущих кучах коробок и мешков. Предметы коллекционирования обычно исключены из повседневного применения. Страстный коллекционер склонен пользоваться своими реликвиями в быту не более, чем сотрудники музея Метрополитен — располагаться попить чайку на стульях «чиппендейл». Если же накопитель не пользуется вещами, то лишь потому, что они бесполезны или их невозможно отыскать. Кроме того, коллекционеры не ведают угнетенности и бессилия, свойственного многим больным патологическим накопительством.

Тем не менее, как и многие другие формы поведения, коллекционирование и накопительство имеют немало общего, особенно в плане эмоциональных стимулов, вследствие чего трудно провести четкую грань между «милой эксцентричностью» и психическим расстройством. «Определенные черты являются общими для накопительства и коллекционирования, — сказал Рэнди Фрост. — В обоих случаях имеет место привязанность к вещам, свойственная, впрочем, любому из нас».

Что движет коллекционерами? Одни стремятся привнести смысл в «мировой хаос», а также сосредоточить предельное внимание на маленьком фрагменте этого хаоса и познать его в мельчайших деталях. Об этом писал профессор классической археологии Стэнфордского университета Майкл Шэнкс, исследовавший коллекционирование, в своей книге 2012 г. «Археологическое воображение» (The Archaeological Imagination). Для других это способ самоопределиться, заявить: «Смотрите, вот я кто». Обладатель коллекции — бейсбольных карточек или фигурок, камней, кукол, снежных шаров или (об этих двух необычных случаях пишет Шэнкс) всего, что связано с руками (перчатки и шаблоны для них, кукольные руки, форштевни и скульптуры) либо с «Волшебником страны Оз» (книги, костюмы, сувениры), — стремится упорядочить окружающий мир и застолбить его крохотный кусочек, определив свою самость уникальным образом.

Коллекционеры характеризуют себя посредством своих собраний, как другие люди — посредством iPhone, смартфона Galaxy или мебели эпохи Реставрации. Джон Круз, участник Ночи коллекционеров 2014 г. в Бруклинском историческом обществе, использует с этой целью символику президентских избирательных кампаний, прежде всего сотни значков, по каждому кандидату (на предварительных и всеобщих выборах) начиная с 1894 г. В его коллекции есть такие жемчужины, как носовой платок 1880 г. с изображениями Джеймса Гарфилда и Честера Артура. Круз, преподаватель политологии в старшей школе в Бронксе, сказал репортерам, что увлекается политикой с восьми лет, с 1984 г., и «пытается объяснять взрослым, что такое NAFTA[51]».

Коллекционеры активно и даже демонстративно выставляют на обозрение экспонаты, отражающие их идентичность, ценности, вкус, эрудицию или другое качество, которым гордятся. Кайл Сапли, также представлявший свою коллекцию на бруклинском мероприятии, был настолько очарован часами из начальных титров знаменитого фильма 1985 г. «Назад в будущее», что в восемь лет стал методично собирать все часы, какие только мог приобрести. Теперь их почти двести: часы с кукушкой и диснеевские часы, часы-кошка, часы в стиле ар-деко и т.д. (Посмотрите на YouTube его видео «Кайл в 12 лет: собиратель часов» (Kyle at Age 12: Clock Collector).) «Думаю, коллекционеры чуточку рискуют превратиться в накопителей, — признал он в интервью New York Times. — Дай нам шанс, мы бы заполонили весь дом. Поэтому важно со вкусом оформлять коллекцию». Наоборот, настоящие накопители практически никогда и никому не предлагают взглянуть на свое достояние, тем более не устраивают выставок, делая все возможное, чтобы скрыть имущество от внешнего мира. Что значит «все возможное»? Когда Уилл попытался войти в дом в пригороде Нью-Йорка, где вырос и где осталась жить его сестра, страдающая патологическим накопительством, то услышал отказ открыть дверь. Он влез внутрь через окно первого этажа, и сестра вызвала полицию.

Чтобы помочь психиатрам классифицировать патологическое накопительство для DSM–5, ученые провели полевые исследования. Целью было оценить, насколько точно различные диагностические критерии описывают людей с этим расстройством, не приводя в то же время к ошибочной постановке диагноза здоровым людям. «Мы же не хотим навесить ярлык патологического накопительства на такую обаятельную деятельность, как, например, коллекционирование, — пояснила психиатр из Колумбийского университета Кэролайн Родригес, давшая мне интервью на рабочем месте в монументальном здании в Вашингтонских холмах[52]. — В Англии около 20% населения увлекаются коллекционированием».

В исследованиях приняли участие двадцать девять человек, признавших себя страдающими накопительством, и двадцать, считающих себя коллекционерами (собирающих, в том числе, комиксы, монеты, марки, стеклянных слоников, винтажные беспроводные радио, игрушечных солдатиков и модели подводных лодок). В предложенной им анкете содержались вопросы о том, трудно ли им выбрасывать вещи и насколько захламлено их жилище, например достигает ли беспорядок такой степени, что пользоваться основными жилыми зонами совершенно невозможно, вызывает ли беспорядок или мысль о том, чтобы что-то выбросить, «стресс и бессилие» (почти универсальный критерий диагностики психического заболевания, согласно основополагающему принципу американской и британской психиатрии) и «заставляют ли эти симптомы избегать любой деятельности, посещения любых мест или общения с кем бы то ни было».

Среди двадцати коллекционеров не оказалось ни одного накопителя, сообщили ученые из лондонского Института психиатрии в 2012 г. в журнале Comprehensive Psychiatry, хотя 90% опрошенных признали трудности с избавлением от вещей и 85% — стресс при мысли об этом. Единственная причина, по которой у них не было диагностировано патологическое накопительство, заключалась в том, что их коллекции не захламляли жилье, не создавали таких проблем, как невозможность попасть в некоторые части дома, и однозначно не угнетали своих владельцев. Прекрасная коллекция — повод для гордости и источник радости. Напротив, страдающие накопительством сообщают, что их имущество порождает бытовые трудности, а нередко и стресс.

• • •

При любой компульсии грань между патологией и эксцентричностью неочевидна. Специалисты по патологическому накопительству утверждают, что его легко отличить от коллекционирования, прежде всего, по наличию «стресса и дисфункции» — скажем, утраты возможности нормально пользоваться помещениями и мебелью в своем доме. В отсутствие этого нет и психического расстройства. «Природа привязанности к вещам у коллекционеров и накопителей различна, — добавляет Фрост. — Людей, страдающих накопительством, характеризует крайняя, ригидная, негибкая привязанность к вещам, причем ко множеству вещей».

Совместно со Стекити и клиническим психологом Дэвидом Толином Фрост систематизировал критерии стресса и дисфункции, составив анкету для диагностики патологического накопительства. Ученые руководствовались базовым определением накопительства как приобретения большого количества вещей, почти или совершенно не имеющих практической пользы или ценности (для объективного наблюдателя), с неспособностью избавиться от них, в результате чего пространство обитания оказывается слишком загромождено, чтобы использоваться по назначению, что вызывает клинически значимый стресс или нарушения (дисфункцию) в социальной, учебной или профессиональной сферах. Отвечать на каждый вопрос предлагается в баллах от нуля («совершенно нетрудно», «не является проблемой») до восьми («чрезвычайно трудно», «является огромной проблемой»). Промежуточным баллам соответствуют малая, средняя и большая мера затруднений.

1. Насколько вам трудно из-за беспорядка или количества вещей пользоваться комнатами в вашем доме?

2. Насколько вам трудно выбросить (сдать во вторичную переработку, продать, подарить) обычные вещи, от которых избавились бы другие люди?

3. Насколько серьезной проблемой для вас в настоящее время является принятие в дар бесплатных вещей или покупка большего числа вещей, чем нужно, чем вы можете использовать или можете себе позволить?

4. Насколько сильный эмоциональный стресс вы испытываете из-за беспорядка, сложностей с выбрасыванием вещей или проблемами с покупкой или иными способами приобретения вещей?

5. В какой степени вы испытываете трудности (в повседневных делах, на работе/в учебе, в социальной сфере, в общении с родственниками, в денежном отношении) из-за беспорядка, сложностей с выбрасыванием вещей или проблемами с покупкой или иными способами приобретения вещей?

Критерии «стресса и дисфункции» в вопросах (4) и (5), очевидно, являются неоднозначными и в другой области психиатрии породили бы яростные споры. А именно, два человека могут одинаково себя вести и проявлять одинаковые симптомы психического расстройства, однако, если это поведение и ощущения беспокоят лишь одного из них, только он, а не другой (не страдающий от стресса и дисфункции), является психически больным. Например, человек может находиться в глубокой депрессии, но, если он сам находит это состояние совершенно нормальным для самоощущения и жизни («не испытывать депрессии может только тот, кто ничего не знает о происходящем в мире»), он не болен. В случае патологического накопительства существует опасность объявить одного человека больным, а другого, накапливающего так же много вещей и столь же привязанного к ним, здоровым, поскольку у второго много домов и ему есть где хранить свое барахло, не страдая от дисфункции. Подобные ситуативные дефиниции возможны только в психиатрии: высокое артериальное давление — это высокое артериальное давление, независимо от того, беспокоит оно вас или нет. Акцентируя эту свойственную психиатрии неопределенность, ведущий специалист по патологическому накопительству заявил в журнале New England Journal of Medicine за 2014 г., что накопители «необязательно сообщают об угнетенном состоянии».

«Стресс» в качестве критерия порождает еще одну проблему. Возможны ситуации, когда увлеченность чем-то социально приемлемым и общераспространенным — тем же коллекционированием — не вызывает угнетенности именно в силу этих качеств, тогда как поведение, которое психиатры объявляют психическим отклонением, а общество высмеивает (см. реалити-шоу «Патологическое накопительство: в плену ненужных вещей»), фактически обречено угнетать. Лишь немногие накопители, покончившие со своей проблемой при содействии социальных работников, соглашаются, что поступали иррационально, не говоря уже о том, чтобы признать себя ненормальными. «Большинство накопителей скажут, что никогда не считали это болезнью», — отметил Санджая Саксена. Разве только родственники или власти убедят их, что это болезнь и что так жить нельзя. Это и вызывает стресс, и вот уже поведение, до сих пор не удовлетворявшее ключевому диагностическому критерию психического расстройства, набирает достаточно соответствий, чтобы человек официально был признан больным.

Психическое расстройство представляет собой лишь часть огромного спектра вариаций человеческого поведения, вопрос только — какую именно. Поговорив с Бонни, Бобом и другими накопителями, позволившими мне заглянуть в свою жизнь, вы бы узнали, почему они начали копить вещи и какую боль испытывают при требовании расстаться с ними. Точно такую же боль переживает любой из нас, прикипевший душой к старому учебнику физики («Этот курс изменил мою жизнь»), обручальному кольцу своей матери или крестильному платьицу ребенка. Единственная разница состоит в том, что обычный человек привязан к нескольким определенным вещам, а сердце страдающего накопительством отдано всей их массе.

Бонни Грабовски, история которой открыла эту главу, является ярким примером пациента с патологическим накопительством. Ее неспособность расстаться с имуществом проистекает из глубокой эмоциональной привязанности к вещам — потому ли, что это память о супруге и собственных мечтах или связь с молодыми годами, когда дети были маленькими, а взрослым казалось, что все еще впереди и на смену бедам придет счастье. Одна из клиенток Фроста не могла выбросить ни единой вещи, связывающей ее с прошлым. Однажды, когда он помогал ей разбирать завалы, она нашла в куче хлама на диване старый конверт, с его поддержкой сумела бросить его в корзину для сбора вторсырья — огромное достижение для накопителя! — и тут же расплакалась. Она словно «потеряла тот день своей жизни», привел Фрост ее слова. Если выбросить слишком много, сказала она, от нее «ничего не останется».

Поскольку многие страдающие накопительством во всем видят эмоциональную ценность, определение этого заболевания в старых изданиях DSM — «неспособность расстаться с отслужившими свое или бесполезными предметами, даже не имеющими эмоциональной ценности» (курсив мой. — Авт.) — ошибка. Для пациента откровеннейший хлам может иметь колоссальное сентиментальное значение. Каждый обрывок и ошметок — это частица его жизни, и утрата хотя бы одного грозит распадом общей картине. Все мы чувствуем нечто подобное, если не к конверту, то к пригласительному на мероприятие, на котором пожали руку Эдлаю Стивенсону[53] (как мои родители), к карточке команды-участницы последнего бейсбольного матча, на который ходили с ныне покойным отцом (как мой двоюродный брат), или к платью, в котором блистали на первом свидании с человеком, ставшим нашим супругом. (Так, бывшая певица, ныне модный дизайнер Виктория Бекхэм в 2014 г. в интервью британскому журналу Stylist призналась, что никогда не расстается с замшевым мини-платьем, надетым в 1997 г. на первый совместный выход в свет со звездой футбола Дэвидом Бекхэмом, с которым они поженились два года спустя.) Все эти примеры отличаются от накопительства только количественно, а не качественно. Фрост говорит об «особой способности видеть уникальность и ценность там, где другие не видят». Если механически следовать указаниям прежних редакций DSM, Бонни и миллионы ей подобных нельзя счесть накопителями, поскольку вещи, громоздящиеся кучами до потолка, для них бесценны.

Склонность многих накопителей наделять свои приобретения колоссальной внутренней значимостью представляет собой один из полюсов спектра, в который вписываются личности каждого из нас. В расписанной бутонами вазе на моей этажерке стоит засушенный цветок с похорон моей матери. Рядом вы найдете полдесятка конфетти со встречи нового тысячелетия на Таймс-сквер. Мне пришлось работать 1 января 2000 г., и я, шагая утром по безлюдным улицам от Центрального вокзала к офису Newsweek на площади Колумба, подбирала их и думала: «Когда мне стукнет пятьдесят, будет здорово прикоснуться к ним, зная, что они побывали на самом знаменитом месте встречи Нового года в канун самого знаменитого Нового года в современной истории». В комнате моего сына Дэниэла хранятся фотографии его футбольной команды, дешевые трофеи, завоеванные на матчах детской лиги, пожелтевший похвальный лист за «примерное поведение» в первом классе. (Спешу отметить, что сейчас Дэниэл живет в безупречно аккуратной комнате на другом конце страны, но эти реликвии — до сих пор в его детской спальне.) Разве это признаки психического расстройства?

Бестрепетно расставаясь со старой одеждой, бумагами и даже книгами (которые я отношу в библиотеку), я храню эти и немногочисленные другие вещи, потому что они связывают меня с прошлым и людьми, которых я никогда больше не увижу. Это крохотные фрагменты в мозаике моей личности. Наши вещи расширяют нашу идентичность, придают дополнительное измерение жизни, дарят чувство защищенности и соединяют нас как с собственным прошлым, так и с окружающим миром.