глава XIII на помощь приходят… скифские боги?

глава XIII

на помощь приходят… скифские боги?

«Да и место какое выбрано для убийства — кварталы мстящих духов! — размышлял Киник, когда ушёл наместник. — Действительно, более безлюдного места найти невозможно — тем более по ночам. Но кто из живущих считает себя настолько без греха, что рискнул появиться там ночью? Пилат — ладно, его завернули, повели, не знал куда идёт… — Киник задумчиво почесал бровь. — Неотмщённые… Интересно, а не размышляет ли сейчас Пилат о всех тех несправедливостях, которые он совершил в своей жизни? И что есть справедливость?..»

«Полиция… Они при исполнении… Ходячие должности. Когда они решились вступить в обитель духов? Днём? Или ночью? А исполнители? Как они решились? Ночные хозяева города?.. Сомнительно: им ли не знать — и бояться! — своего прошлого? Убийство в квартале мстящих духов мог совершить только беспорочный — в собственных глазах. Кто? Не гетера же? Хотя да, и гетера, но только храмовая. Это в их вере замечательно поставлено: что ни делай — всё воля богов… Но в городе нет ни лупанария, ни восточных блудилищ. Но следует ли из этого, что нет и священных блудниц? Которые веруют, что они благодетели мира?.. Скажем, та лунная гетера? Впрочем, она внутреннюю границу квартала не переступала… Любовника убивали как минимум двое — беспорочных… Беспорочных?»

Киник пытался собрать воедино разрозненные мысли, но чего-то не хватало…

Чего?

Оставалось ждать: если недостающее ему нужно, оно придёт само.

— Да, а Кибела?.. Муж её—Аттис… Скопец. Но Пилат — отнюдь не Аттис… Тогда почему — Кибела?.. Почему? Потому что — мать богов?.. Богоматерь… Богоматерь?.. — расхаживая по Хранилищу, вслух размышлял Киник. — Вила Сида… Злата Майя… Или — Лада… — вспоминал Киник имена богинь, которые у разных народов считались матерями богов неба. — Мать богов! Лада! А кто у неё супруг? А супруг у неё… Ну конечно же — Велес! Конечно же! Он её и ребёнок, и супруг! Бог власти!

От жаром полыхнувшей догадки у Киника пересохло горло.

Пить захотелось мучительно.

Киник вышел из Хранилища во дворик и шагнул к одному из тех деревьев, которые были непременным атрибутом, наверно, всех библиотек ойкумены. У этого удивительного дерева названий много, а Киник называл его земляничником — из-за исходившего от него аромата.

Земляничник под окнами библиотек оказывался потому, что ствол его был красивейшим образом закручен по оси, кроме того, ветви его составляли причудливые ломаные линии и фигуры, некие, как могло показаться, тайные знаки, которые, по бытующему мнению, способствовали объёмности мысли.

В тени этого дерева размышлений, у пятнистого зеленоватого ствола, стоял кувшин с водой. Он в Хранилище при появлении здесь Киника уже был, а появился, возможно, вместе с основавшими библиотеку римлянами. Кувшин был богато украшен причудливой росписью, которая, однако, влагу пропускала — наружные стенки были всегда влажные, выступившая влага, испаряясь, сосуд охлаждала, потому вода в нём оставалась прохладной даже в самую жару.

Киник не потрудился искать плошку и стал пить прямо из горлышка. Напившись, Киник заметно полегчавший сосуд бережно вернул было обратно к корням древа мыслителей, но, не донеся, разогнулся и, подойдя к посаженной им небольшой оливе — дереву, посвящённому Гераклу, — совершил возлияние и уж только затем вернул кувшин к стволу земляничника. Оливу Киник выкопал на горе, которая в честь этого дерева так и называлась — Масличной или Елеонской. Гора, вернее холм, располагалась рядом с городом и была поделена на участки теми из горожан, которые любили повозиться в саду. Кинику там нравилось — уж не Гераклу ли она была некогда посвящена? — даже название: Елеонская — и порой он на одном из пустующих участков ночевал.

— Значит, сейчас при Кибеле — Велес! Бог власти! А Велес тот — Пилат! Как всё… просто! Она же и сделала его Велесом! Подобно тому как Лада низвела Солнце-Истину до Велеса, наместница продолжает низводить мужа до бога-властелина. Как же всё просто! Вот и разгадка смысла убийства!

Имя бога Велеса означало: Власть.

Богом он был для Киника притягательным. Нет, согласно с прочими киниками, Киник веровал в Единого Бога, а сонмища божеств полагал не небесного, а земного происхождения. Сонм богов не был пустышкой, в их жизнеописаниях был великий сокровенный смысл — они были ключом к постижению им поклоняющихся, к постижению будущего людей, их жизненной доли. Велес для критического ума Киника был странным и одновременно особенно привлекательным потому, что у Киника ещё не случалось повода обдумать смысл перерождений этого бога — а ведь в каждом из воплощений Велес был несколько иным. Смысл в этих изменениях был — но какой?

Первый раз Велес был порождён непосредственно Родом-Прародителем, являющимся и матерью богов, и их отцом одновременно. В этом воплощении Велес был прекрасен. Он был богом Солнца, его теплом, он нёс Истину, он был воином-защитником, он умел любить свою жену и был ей верен. Словом, Велес, если таково было его имя уже в первом рождении, был совершенен.

Но юный Велес, прожив всего несколько тысяч лет, погиб, унеся с собой в следующее воплощение проклятие, со временем его погубившее, — тавро от богини любви Лели. Получил он его при следующих обстоятельствах: Леля давно надеялась выйти замуж, но то ли не находилось желающего терпеть её выходки, то ли она ни с кем не могла сойтись характером, — словом, она была без семьи, страдала и потому очень обрадовалась, когда у них в доме появился жених — милый её сердцу. Дело шло к свадьбе, однако жених поставил условие, чтобы отец Лели отпустил заточённого им в темницу Велеса-Истину. Отец выполнил просьбу не столько жениха, сколько дочери — и свадьба немедленно расстроилась.

Оказалось, что жених был ряженый: личину жениха приняла мать Лели — Лада. Мать Лада, женская половина Рода, взялась одурачить собственную дочь и её отца ради того, чтобы вернуть себе того, кого единственно и считала своим мужем — своего сына Велеса. Путь к освобождению заточённого мужа-сына был один — силой власти, которую имеет над своим отцом любимая дочь. И Лада прикинулась мужчиной — а дочь её полюбила.

Мужа Лада вернула.

Как ей поначалу показалось.

Но Истина с обманом несовместима. При искусственном их соединении кто-то должен измениться. И это всегда тот, кто некогда был причастен истине.

Леля свою мать узнала и не узнала одновременно: отношения вне Логоса — вовсе не любовь, как то полагает толпа и совместимые с ней поэты, а страсть. Страсть же, видя, не видит ничего. Развитие событий шло по проторённой дороге: когда Леля-«любовь» из-за несложившегося супружества увидеть действительность была вынуждена, то решила жестоко отомстить. Она выжгла под лопаткой Велеса тавро, силой которого он уже не мог отказать никому, кто хотел с ним совокупиться. Соответственно, Лада вместо наслаждения теплом Солнца была обречена на огненные муки ревности. А Велес — на деградацию. (Впоследствии, в одной из своих последующих инкарнаций Велес реинкарнировавшей Леле тоже отомстил — он её убил, потому что она ему отказала, предпочтя отдаться богу войны. В той инкарнации она носила имя Параскеи.)

Так проклятие богини любви разрушило Велеса-Истину-Солнце. Уже во втором воплощении он перестал быть богом Солнца, он перестал быть защитником, а стал просто воином. Истиной он тоже быть перестал, подхваченный потоком хитрости — не он управлял Властью, но она им. Поначалу, в первых инкарнациях, он соучаствовал силой, а в последующих — власть его всё больше строилась на обмане. Здесь, в ойкумене, его называли Гермесом, богом жуликов и торговцев, богатства вообще, в определённом смысле — всадником… Сыновья Гермеса — Гермафродит и Пан — по-разному, но оба р`авно уже были неспособны на супружеские отношения: разнузданно-похотливому Пану годилась любая — нимфа ли, женщина ли, всё равно, а Гермафродиту, двуногому — в отличие от андрогинов — женомужчине-выродку, было достаточно самого себя…

Но Велес выродился до Гермеса только здесь, в Средиземноморье, да и то не везде, а только в странах, державшихся торговлей. А вот в Скифии он оставался тем, кем был в молодости, — Властью, утратившей наполненность Истиной. И символы его более не Солнце, а валуны, волы (быки) и ели…

И управляемым — своей женой!

— Велес! Так ты, Пилат — Велес! И у тебя — жена! И — какая! Та самая! А участь твоя — не Аттис ли?!..

А кто жена бога Велеса? Известно: В`ила С`ида, Киб`ела, богам — матерь, а следовательно, им и воспитатель. Учитель!

Слова — пустое, шелуха, учатся не им, а тому, чт`о в учителе есть сокровенного. Скрываемое за завесой слов в ученике проявится непременно. Тем более, если ученик — сын.

У всех жён Велеса (которые суть одна), кроме, возможно, первой из них, да и то в самом начале, была вторая жизнь. Матерь богов ей подвластными рабами-исполнителями воспринималась как носительница мудрости. Но на самом деле она была носителем не мудрости, а всего лишь навыков управления, сколачивания в стаю. Это — в царстве света. А стоило ей оказаться в царстве подземном, во тьме, как её глубинная сущность проявлялась стократ отчётливей. Она оказывалась — богиней смерти!!

Вот так! Почитаемая толпой как богиня супружества, она на самом деле была драконом Ладоной! А сам Велес рядом с ней в царстве тьмы становился откровенным исполнителем — проводником в загробный мир, в мир смерти.

— Пилат? Ты — проводник?! Ты?!.. Смерти? А! Казнённые без суда… Ты уже… — он? Совсем? Ночь для тебя — даже днём?

Проводник в загробный мир… Эти казни — начало? Вступление… к чему?

А кто направил труп подготовить Пилата в палачи? Разве не безликая гетера?.. Безликая — да, но гетера ли? Пилат в развалинах встретил вовсе не воплощение богини любви, как ему это показалось, но богиню смерти!..

Но… Это для народа богиня страстной любви и богиня смерти не одно и то же! А в сокровенном знании — это одно. Ведь одна — дочь другой. Значит… Значит, никакой жрицы любви не было — и это была его, Велеса… жена?!

Всё сходится! Кибела из мыслеобразов! Та, что, заломив Пилату руку, его ведёт! Она-то и есть истинный проводник в подземное царство! Наместница тех, кто оказывается рядом с ней. И рядом со всяким её мужем?..

Жена Пилата!

Жена Пилата!!

Жена Пилата!!!

Как люди повторяют жизнь богов!

Так уж ли боги обитают лишь вовне людей — на небе и на сценах грандиозных амфитеатров? Боги — внутри. Люди — их обличия.

Кто действительные исполнители на представлениях? Актёры или зрители?

Сидящие рядами — продолжение сцены не только пока они сидят на каменных ступенях. Даже поднявшись и театр покинув, они остаются в нём навсегда. Мир — сонмища ряженых, роль которым задана ещё задолго до их рождения. Роль, которая сыграна уже многократно и будет сыграна ещё не раз.

— О боги, боги! — стиснув кулаки, шептал Киник. — Неужто вы настолько внутри нас? Неужели наши матери — наши жёны? А их дочери выжигают нам тавро проклятия? А мы, вырастая, становимся не более чем проводниками в подземный мир?!.. Не хочу быть ряженым! Нет! Не хочу!

Киник заметался…

Кто привёл его, Киника, в Хранилище?.. Проводник в мир мёртвых…

И так уж ли оно, Хранилище, ему, кинику, полезно — если привёл его сюда проводник в мир мёртвых?..

Проводник, которого другой проводник в ночном проулке приобщил к своему миру…

Так ли уж нужны для познания испещрённые буквами свитки?..

Но ведь Пилат не един — его как бы несколько! Ведь в жизни его была не одна только женщина-дракон, днём принимаемая за прекраснейшую из женщин. Ведь были же и кварталы любви! Была Леля-Афродита! Преодолевал же Пилат все преграды и, рискуя утратить перстень власти, к ней всё-таки добирался?! Что это — деградация? Или, может, прорыв к свободе?..

— Прорыв к свободе или рабство? Ведь сказано: тавро проклятия! Тавро — знак рабства. Рабства богине любви, а не дракону! Но она — ночного дракона дочь! Плоть от плоти!

Неужели всё настолько предопределено?! Стоило Велесу в прежних воплощениях выбрать не ту женщину — в нравственном смысле, — и он обрёк себя из инкарнации в инкарнацию повторять всё одно и то же? Но проторённые дороги когда-нибудь да преграждают — уже нащупываешь деньги для Лели-Афродиты, но вдруг впереди из тёмного проулка предстаёт лик, вызывающий ещё большее восхищение… Безликий даже без ослепляющего лунного света…

А если посмотреть с другой стороны?

Леля-Афродита, сама-то ты кого любишь? Воина? Бога войны? Но, как говорится у скифов, с кем поведёшься, от того и… Сама-то ты не становишься ли богиней смерти? Ну, конечно же! А как иначе? В Леле-Афродите сокрыт дракон — разве она не дочь собственной матери? Да и матери небезынтересен её подрастающий ребёнок — и дракона тоже тянет в кварталы любви… Всё во всём! Всё во всём — верно говорят мудрые из мудрых, ищущие Истину…

Отсюда следует… Да, и отсюда тоже следует, что для жены Пилата обличие гетеры было… вовсе не обличием? Это её естественное состояние? А днём — игра в добропорядочную наместницу?!.. Благотворительностью, верно, занимается… Все драконы занимаются благотворительностью… Днём.

А ночью? Уж не вернулась ли она после убийства своего возлюбленного назад — в кварталы любви?..

Кибела… Да, ты одна только и беспорочна — в своих глазах. Только ты и можешь безбоязненно входить в кварталы мстящих духов… Кибела и… её аттисы? Но кто они?

Киник потёр лоб. Поднялся, подошёл к земляничнику, поднял кувшин и на этот раз, вновь поделившись с оливой, осушил его до дна.

— Неужели? Неужели человека в человеке нет?! Одни только боги?..

Кинику становилось не то чтобы страшно, а — муторно. Казалось, что город заселён не людьми, а многорукими и многоголовыми богами, людская же самостоятельность, о которой все столь воспалённо друг другу говорят, — лишь видимость, обман, предрассветный туман, который, преграждая путь, непроходим как стена, хотя ощутить его невозможно… О, великий слепец Гомер! Ты был прав, тысячекратно прав, когда увидел, что под стенами Трои, где собрался в точку весь мир, даже единоборство воинов на деле было сражением сонмов противоставших небесных богов!..

Если ты, Пилат, — Велес, то ты всего лишь текущий туман, который приобретает форму волею вселенской Власти! Потому-то твоя жена, зная о ночной твоей жизни, тебе не препятствовала! Объятия блудниц были объятиями смерти — её объятиями! Женщины кварталов любви готовили Пилата для… его жены! Сами того не осознавая. Для его ей повиновения! Для исполнения — слепого! — её воли!

Киник вернулся в Хранилище и лёг на пол — так было прохладней.

И с какой стати считать, что послушный Аттис изменял жене вопреки её желанию, а не согласно ему?

С какой стати?..

Да, руки, державшие обагрённый густой кровью кремень, были его, но чья воля ими двигала?

Но неужели Пилат не пытался вырваться из этого круга?

Переодевание в купца — что оно значит?

Ведь не в легионера же Пилат облачался! Обличие легионера хотя бы практично: из желания завоевать любовь Лели — ведь её воплощениям мил бог войны!

Но Пилат облачался не в легионера…

Так значит, уход в кварталы любви — пусть робкая, но попытка побега?

Им самим не осознаваемая?..

Киник перекатился на бок.

Или не побег? А всего лишь обычное для толпы воспроизведение — в главном — предков?..

А служба в легионе — лишь поверхностная дань времени?

Воин, наместник, торговец…

Но ведь так же развивался в реинкарнациях и сам Велес! От Солнца, Истины и защитника — через воина — во власть — вплоть до торговца, хлеб которого — обман. А там и вовсе — кинед Аттис при Кибеле…

Эти метаморфозы — смысл истории народа: каждый народ, миновав юность, достигает зрелости, затем дряхлеет, и его поглощает другой народ.

И для нового народа пережитое народом-предком — своеобразное пророчество: от истины — к воину — до торговца…

Пророчество?..

Жизнеречение?

Пилат — жрец?

Разве такое возможно?

Но не жреческие ли движения он — видимо непроизвольно — повторял в колоннаде?

Непроизвольное служение заходящему Солнцу — не проречение ли будущего?.. Не принятие ли эстафеты?

А ты, Пилат, оказывается, сложней и… многослойней, чем кажешься на первый взгляд…

Популярные поэты, по чьим описаниям на сцене оживают боги, не берут на себя труда вчитаться в древние богослужебные книги, они представляют толпе, что чувствуют — непосредственно — сейчас. И даже не догадываются, что воспеваемые ими боги ещё не так давно были другими…

Не могут себе позволить догадаться также и жрецы при храмах — обретение доступа к пространству мысли для них означало бы утрату доверия толпы — и из храмов изгнание.

Сравнивать и размышлять могли себе позволить только те редкие философы, жизненный путь которых волею судьбы оказался пересечённым не одним богом, а несколькими, душа которых — дух народов разного возраста. Не истинные ли они жрецы?

Нет, не случайно и не напрасно Киник был допущен в библиотеку! Древняя книга — познание отправной точки человечества, и потому направления его движения… У Пути есть смысл, есть цель, есть и порог…

Киник сел и прислонился спиной к герме.

И всё-таки — Пилат!

Кто он, и что с ним происходит? Что? В чём смысл таинства, совершённого им на закате в колоннаде Иродова дворца, колоннаде, столь напоминающей храмовую?..

Пилат, что ты там рассказывал о непонятном — с тобой происходящем?

Киник закрыл глаза, вспоминая.

…Огненный диск солнца расплавленным золотом коснулся края земли.

Сердце сжалось и пропустило удар…

Ещё один…

Пора!

И вот Понтий Пилат, облачённый, как и положено претору Империи, в белоснежную тогу с широкой пурпурной каймой, обойдя ребристую колонну справа, торжественной поступью вышел на последнюю линию колонн Иродова дворца, своими пропорциями столь напоминающую храмовую. Жестом главного жреца он медленно, ладонью вниз, простёр вперёд правую руку к почти скрывшемуся за краем земли солнцу и словно коснулся его напряжённо сомкнутыми пальцами. Потом он развернулся к почти скрывшемуся за горизонтом солнцу, закрывая его, и, одними напряжёнными губами обозначая заклинание, ещё медленнее пальцы разомкнул. Огненного диска как бы не стало — и только кровавый отблеск, изливаясь на его руку, потоком капель струился между пальцами вниз, к локтю…

Свет дня угасал, и Пилат, нахмурившись от напряжения, стал медленно, еле заметно, сжимать пальцы, как бы собирая остатки света в кулак. И действительно, в тот момент, как он его сжал, последние лучи света исчезли.