глава тридцать девятая Цыганский Барон, главный раввин, православный священник

глава тридцать девятая

Цыганский Барон, главный раввин, православный священник

В сущности, события «Понтия Пилата» следует рассматривать как эпизод из жизни не Копьеносца, а всё ещё Копьеносца: между этими двумя уровнями целая пропасть — в виде решимости принять талант.

Готовность принять талант требует усилий — и нравственных, и умственных, и волевых.

В том числе для прорыва сквозь сомнения.

Сомнения при приготовлении себя к испрошению о таланте, надо полагать, у всех достаточно схожие.

В «КАТАРСИСе-1» сколь возможно подробно описано семейство умиравшего от наркотиков А. (имя его, «вдруг» ставшее одним из самых популярных в 1970-е годы, уже говорит об особой толпарности и гипнабельности его родителей, и, как следствие, их типичности). ОтецА. — дворянин, достаточно крупный бизнесмен, алкоголик, напивающийся до частичной парализации, кличка «Давила». Поскольку мать А. совершенно невменяема в своём желании психоэнергетически контролировать своего сына, сохраняя его состояние от неё зависимости (когда он на коленях выпрашивает денег на очередную дозу), то оставалась единственная надежда: если бы отец смог бросить пить, то его пример мог дать сыну некоторый шанс выжить — пример отца для сына, даже при столь сильном гипнотизёре, как мать А., может иметь некоторое значение.

Но отец воспротивился. Дескать, тогда он утратит свою самость, исключительность, неповторимость.

Надо полагать, что и сын, как и всякий наркоман, деградировавший до уровня трёх-четырёхлетнего ребёнка, рационализировал своё поведение с помощью той же «мантры»: если перестанет торчать и начнёт мыслить и жить, то утратит свою «самость, исключительность, неповторимость».

За этим примером стоит общее свойство исполнителей — чем более толпарь стаден, тем больше он полагает себя исключительным и потому совершенно недоступен для мысли, что, перейдя от способностей, участиидоликталанту, он только и начнёт жить.

Но и уже вставшему на путь неугодничества принятию в дар таланта мешает сомнение — не означает ли принятие таланта полного самоотрицания? Своеобразного убийства? Ведь именно так преподают «взаимоотношения с Богом» не только сектанты, но и, естественно, госрелигии, скажем, православные «старцы»? Как жить и что делать, будет указывать чужой дядя, выдающий себя за посланца Бога? Я что же, полное ничто — лишь проводник чужой воли? Что-то здесь не так…

Действительно, произволен ли выбранный Им для нас талант?

Из содержания предыдущих глав, видимо, должен напрашиваться следующий ход мыслей: Бог предызбрал, предположим, для некоего N. талант писателя-концептуалиста, ему об этом сообщил, и тот «соблаговолил» услышать. ЭтотN., очистившись от психоэнергетических травм достаточно, чтобы обрести возможность пользоваться «кладовыми» родовой памяти, и здесь разыскивает том «мемуаров» писателя-биофила — и вперёд, лишних шишек не набивая. Дело не столько в шишках, сколько во времени: на разнообразных литкурсах и в Литинституте учат только техническим приёмам писания «иудо-внутреннических» блокбастеров, то есть, обучают только на авторов «бульвара», если же всю премудрость осваивать от нуля самостоятельно, одной жизни явно маловато.

Схема проста и, как мне кажется, верна.

Она подразумевает ряд следствий, из которых я в состоянии сформулировать пока лишь только два:

— редкий дар, видимо, получит тот, у кого содержание доступной части библиотеки родовой памяти позволяет его развить;

— искусственное проникновение в свою библиотеку родовой памяти — тупиковый способ обретения таланта, ибо это прямой путь только на её «помойку»; но даже сумей гордец проникнуть в «кладовую», всё равно он бы там обнаружил «тома» о разнотипных дарах: который из них может стать его талантом, без Бога ему всё равно не выяснить.

Итак, первая линия данной главы — несколько событий из моей «дохристианской» жизни, при размышлении над которыми напрашивается мысль, что приготовление человека к таланту начинается задолго до его действий, обыденным сознанием воспринимаемых как религиозные. Из них следует, что следование таланту — отнюдь не полное самоотрицание.

Вторая линия этой главы связана с тем «неудобным» моментом, что наслаждающийся талантливой жизнью прямо или косвенно деструктурирует стаю. Это стаю, ясно, порадовать не может, что, соответственно, не будет способствовать ни популярности среди толпарей, ни даже их бытовому миролюбию, ни притоку денег.

Прямо скажем, талант жизнь осложняет (с точки зрения системы обыденных ценностей). Как следствие — новая волна сомнений. А они обессиливают.

Эти две линии — непроизвольность таланта и необходимость в ободрении его обладателя — в моём случае, похоже, порой переплетались. Поэтому обсуждения этих линий и объединены в одной главе.

Представьте такую ситуацию: идёт электрик-писатель N. по улице Болграда. Настроение нельзя назвать эйфорическим: дела как сажа бела. Первый том, обозначим его условно «К-1», вышел, первый тираж успешно распродаётся. Можно быть уверенным в допечатке — а это дополнительный гонорар. Однако становится понятно, что на эти деньги явно не прожить. Во всяком случае, монтировать компьютерные сети раз в пять выгоднее.

Перспектива в этом смысле и того хуже: читателей у «К-2» будет ещё раз в пять меньше, чем у «К-1». Пятью пять — двадцать пять. М-да…

Но мало того! Перед глазами у N. — прощальная сцена в Москве. Был во время Перестройки (и чуть позже) такой книжный магазин: «Салон „19 октября”». В демократических («иудо-внутреннических») СМИ его ураганно рекламировали как фонтан интеллигентности. N. в том числе и через этот магазин распродавал свои гонорарные экземпляры. И вот надо же было N. в подсобном помещении в присутствии хозяина «Салона» сказать, что теперь работает над книгой, из концепции которой, среди прочего, следует, что Россия — замечательнейшее место на Земле. В подсобке установилась тишина. Сидевший на столе низкорослый хозяин Марк Захарович (или Иосифович?) с пропорциями карлика долго, с минуту, не меньше, зажмурив глаза, подняв один палец и чуть покачиваясь, смаковал услышанное, а уж только потом заржал. Обслуживающая хозяина команда интеллигентов (один даже с чеховской бородкой), искоса снизу вверх — они сидели на стульях, ниже хозяина — подглядывавшая, какая будет у него реакция, с запозданием всего в полсекунды тоже угодливо захихикала. А потом N. было сказано, чтобы он больше книг своих не приносил: дескать, не важно, что хорошо продаются, ассортимент портить они не имеют морального права. Чувствовалось, что это была только первая ласточка из целой серии однотипных «отлучений» от книжных магазинов (так и случилось).

Другие связанные с перспективой писательской деятельности обстоятельства не лучше. СтоилоN. сказать какому-нибудь книгоиздателю, что в будущем собирается написать книгу про Понтия Пилата, как на N. тут же начинали смотреть с гримаской эдакой острой жалости, а потом осведомлялись:

— Ваше фамилиё, часом, не Михаил Булгаков?

— Нет.

— Не-ет? Тогда, действительно, ха-ха, смешно. Не пойдёт. Тема уже закрыта.

Забегая вперёд, думаю, уместно рассказать, что реакция на «К-2» была ещё более хлёсткая. Один из руководителей какой-то рядящейся под патриотов партии сказал, что автора «К-2», этого хищника, они, как только придут к власти, расстреляют в первой же партии.

А на работе менеджер, еврей («полноценный» или нет — не знаю), со словами: «Говоришь, „наркоманы, педерасты и евреи”? „Нравственные уроды”, говоришь? Ты не прав!» — лишил N. заработка. НоN. повезло — не прошло и месяца, как этот менеджер, украв со склада фирмы все дорогостоящие комплектующие, ушёл и организовал свою фирму. Ничего удивительного нет и в том, что он ещё и протестант.

Но первыми отреагировали адвентистские иерархи. После выхода «К-1» лично Первый (после американцев) угрожал расправой в случае публикации ещё каких-либо материалов о реальной жизни Церкви.

Угрозы расправы и предупреждения о горькой участи вдовы («если вам себя не жалко, то пожалейте хотя бы своих близких») — пустяки (брат же вот не испугался вулкана во время извержения), не волнует, но вот квартирный вопрос жизнь отравляет.

А не послать ли это писательство, не обеспечивающее даже крыши над головой, куда подальше?

Такое вот настроение на пути в болградский магазин «Горячий хлеб»…

И тут на пути N. вырастает Цыганский Барон (с внешностью васнецовского Ильи Муромца с копьём, что интересно) — и с поклоном троекратно целует N. руку! На глазах у своих детей и жены! Представляете, троекратное целование руки от человека, которому легче принять смерть, чем унизиться (см. главу-статью «Бог Велес, Понтий Пилат, Цыганский Барон»)!

Сила потрясения такова, что, уверяю вас, мало не кажется! Руки тряслись даже на следующий день. Перебивает даже омерзение от угодливо хихикающих интеллигентов с чеховскими бородками.

Каков был смысл в том поклоне?

Поклонение, как я теперь, через несколько лет после этого случая, понимаю, бывает разное.

Люди делятся на два основных не смешиваемых типа — биофилов и некрофилов («КАТАРСИС-1»); соответственно, взаимоотношений между людьми возможны три типа:

— некрофил—некрофил;

— некрофил—биофил;

— биофил—биофил.

Жухлым некрофилам (иерархам низших ступеней) кланяться вождю-некрофилу органично — хотите убедиться, вспомните, как ваши сослуживцы вытанцовывают перед начальником (если Вы дочитали до этого места, то, надеюсь, что Вы не вытанцовываете!). Это вытанцовывание — естественный способ существования холуёв. Подобная форма поклонения — статистически самая распространённая.

Толпа при въезде Иисуса в Иерусалим накануне Ареста и Распятия поклонилась в Его сторону — то, что беснующаяся толпа поклонилась как вождю именно Ему, а не в Его сторону, может показаться только толпарю.

Указывая на этот поведенческий всплеск некрофиличной иерусалимской толпы (ломали деревья, рвали одежды и бросали их в грязь, и т. п.), стадионные пилатоненавистники делают «глубокомысленный» вывод, что и Христос тоже был вождём. Только, дескать, хорошим-хорошим. Дескать, того же типа, что и он, «благовестник» со стадиона.

А то, что эта же толпа Христа через неделю распяла, так, надо понимать, потому, что быть водимой Святым Духом взяла да и перестала?

На самом деле толпа не меняется, она водима постоянно — только вождём-некрофилом. В любой момент времени толпа находится в психоэнергетической власти наиболее преступного из некрофилов (с учётом преступлений, извлечённых из родовой памяти). А поклон в сторону Иисуса говорит лишь о начале многоходовой комбинации, которая должна была завершиться на Голгофе. Любая опытная женщина знает: если какая-нибудь «подруга» начинает подлизываться, в особенности экзальтированно, жди пакости. А у толпы, как известно, характер женщины…

Если беснующаяся толпа была «внутреннической», то это поклонение толпарей было провокацией по воле самых ярких в Иудее «внутренников» — первосвященников, вернее, их жён (ни чувства, ни приёмы раввината измениться не могут, см. «КАТАРСИС-2», главу «В чём же на самом деле была виновна женщина, взятая в прелюбодеянии?»).

Если же толпа была «внешнической», то её действия отражали провокационные намерения (скорее всего, подсознательные) или бандита Вараввы, или префектессы (скорее, последней). Вернее, именно префектессы, поскольку, будь Варавва более ярким некрофилом, чем наследственная императрица, пьянствовал бы в Иродовом дворце он, а не она.

Ясно, поклонение некрофил—биофилкачественноиное, чем некрофил—некрофил. Поклонение некрофил—биофил — всегда провокация, первый ход в многоходовой комбинации по подавлению (вплоть до убийства). Если кто это качественное отличие не осознает, то Евангелие и дальше для него останется непонятым. А в руках вождей-пилатоненавистников — одним из инструментов формирования исполнителей для всепланетной стаи.

Но было в жизни Иисуса и совсем странное поклонение, третьего рода. Помните, в Вифлеемское стойло пришли поклониться пастухи? Ради кого или ради чего они пришли? Ради Иисуса-младенца? Нет, Он был ещё несмышлёнышем. Для себя лично? Но ищущие Истину в Ней уже отчасти пребывают, для них естественно созидать, а не холуйски умаляться на манер стайных исполнителей. Но ведь и не из ненависти же пришли эти предельно просто одетые мыслители (видимо, в предках своих жрецы в наилучшем смысле этого слова)!..

Оказались в нужном месте и в нужное время также бывшие волхвы-маги (почему «бывшие», см. «КАТАРСИС-1», «Словарь»), в предках тоже жрецы, издалека шли, долго, целенаправленно. Они тоже поклонились, то есть принесли золото, ладан и смирну (Матф. 2) — не только символы, но и легко реализуемые дорогостоящие предметы: для родителей Иисуса, равнодушных к богатству, эти средства были необходимы в надвигающейся экстремальной ситуации — на время бегства в Египет.

Поклонившись, сказал своё слово и Симеон (Лук. 2:25–32), прихрамовый старец, «известный своей святостью».

В чём же созидание пастухов, потомков магов и Симеона? (Что-то не хочется пользоваться традиционным словом «служение» — столь приятным уху иерарховерующих.)

Поклоны людей Божьих были нужны, необходимы, важны позднее взрослому Иисусу — они были указанием, знаком, поддержкой.

Поясним.

Многие полагают: Иисус то, что Он — Сын Божий, знал, и притом твёрдо, нисколько не сомневаясь.

Однако это не так.

Иисус, будучи во всей полноте человеком, в том, что Он Бог, сомневался.

…если Ты Сын Божий, скажи… если Ты Сын Божий, бросься вниз…

Матф. 4:3, 6

Сатана изощрён, и его разрушительные действия против души и духа по возможности лаконичны. Процитированные искушения выглядели бы бессмыслицей, если бы в душе Иисуса было невозможно сомнение, что Он — Бог.

О том, что Он — Мессия, Иисусу открывал не только Святой Дух, ненавязчивость действия Которого в Библии сравнивается с «веянием тихого ветра» (3 Цар. 19:12). Именно в силу малозаметности этого «веянья» для греховного человеческого естества, — а Иисус был во всей полноте человеком, сыном земной женщины, — Ему напрямую сообщали об этом и люди. Причём в разнообразных формах. (Кстати, в этом разнообразии форм ободрения — дополнительное подтверждение, что Иисус в Себе, как Сыне Божьем, порой сомневался.)

Список упомянутых в субъевангелиях приёмов Провидения обширен. В особенности у психолога Луки. Кому, как не ему, более других задумываться о разрушительности сомнений.

Поддержка Иисусу была оказана уже через Его мать: весть о Сыне-Мессии ей несли ещё многие, кроме упомянутых пастухов, бывших волхвов и старца Симеона:

— являлся Ангел (Лук. 1:28).

— чтобы Марию не терзали сомнения (а она — живой человек!), будто Ангел — обычная галлюцинация, к ней обращались также и другие люди, к которым тоже приходили Ангелы: в Евангелии упоминаются Захария и супруг Марии — Иосиф (если его и можно заподозрить в том, что он, выражаясь сугубо медицинским языком, «заразился» галлюцинацией, то преклонных лет бодрого Захарию, а тем более незнакомых пастухов — вряд ли);

— Елисавета «исполнилась Святого Духа» (Лук. 1:41). Свидетельство её было сильно в особенности тем, что забеременела она в возрасте для женщины уже нерепродуктивном, но по предречению Ангела.

Итак, даже для обладателей таланта одного только «веяния тихого ветра» часто бывает недостаточно. В «трудных случаях» Провидение приходит на помощь, привлекая к участию не только Ангелов, но и людей — они тоже бывают посланы к сомневающемуся с ободрением. В этом смысле Иисус отличается от нас лишь тем, что Его часть созидания ассоциируется скорее со словом предназначение, чем со словом талант.

Но дело не в слове.

«Жрец» Александра Коростелёва меня поразил.

Дело происходило в громадной дореволюционной постройки гимназической художественной мастерской в окружении странных гипсовых предметов, россыпи выдавленных тюбиков от краски и засохших кистей, и хотя Саша просил быть естественным, я, стыдно признаться, всё-таки позировал (пытался приукраситься на манер «свято опечаленного» образа, вживлённого нам некрофилогенной культурой).

Но «Жрец» являл нечто совершенно иное.

Это был поток света и солнца! Рыжее с жёлто-золотым! А сам жрец — весёлый и основательный одновременно!..

Это не был просто портрет: черты лица несколько изменены, некоторые детали были непонятны: странный головной убор Жреца, парящий в потоке солнечного света зиккурат, странные фигурки в правом нижнем углу…

С тех пор вот уже четыре года я пытаюсь понять смысл изображённого на холсте. И даже написал статью «Бог Велес, Понтий Пилат и Цыганский Барон», которую и отправил в болградскую газету «Дружба».

Но первые года три я не мог подняться выше того, что для самого художника было, как я теперь понимаю, лишь второстепенным. Оправдываюсь: не только я, но и все мои знакомые, заходившие в картинную галерею Болграда, называли картину «Жрец бога Солнца», делая ударение на последних двух словах. «Бога Солнца» они добавляли, думаю, не столько из-за расплывчатого на дальнем плане, словно парящего в высоте величественного зиккурата, или чего-то вроде того, сколько из-за выбранной автором цветовой гаммы.

А ведь сам художник (повторяю, не читавший ни одной моей книги, из коих на тот момент существовала только первая, ученическая, с циклом рассказов о Понтии Пилате—«При попытке к бегству», правда, работа над «КАТАРСИСом-1» уже началась), назвал картину просто—«Жрец». Так и написано на обороте холста.

Но даже когда я начал работать над «Комментариями» к «Понтию Пилату», в частности, исследовать то влияние, которое должно было оказывать на пятого прокуратора его имя «Копьеносец», я так и не смог обратить внимание, что в нижнем правом углу «Жреца» изображён — копьеносец! Правда, портрет не висел на стене, а, завёрнутый в простыню, стоял за ящиками с книгами.

Повторяющаяся «жреческая» тема: невозможный поступок Цыганского Барона (священнослужителя цыган), картина Александра Коростелёва, назойливые попытки исповедаться и получить у меня отпущение грехов — понятно, подталкивала к поиску в прошлых событиях жизни ещё чего-то схожего.

Не сразу, но сообразил: ведь моя первая «супруга» была внучкой главраввина!

Причём главраввин был отцом её отца, а отец — копия деда (тоже идеолог, парторг в крупном академическом институте), следовательно, первая «супруга» должна была искать для супружества — главраввина! Если не буквального начальника над раввинами, то носителя хотя бы какой-то одной из существенных сторон-смыслов, реализованных или гипотетических, высшего жреца евреев.

Какие это стороны?

Бессовестный начальник-иерарх, давила?

Жид из жидов?

Гипотетический эйдос священника Истины — Копьеносца?

Может, я кому и кажусь бессовестным (бесстыдным — это точно), но меня никогда не назначали даже бригадиром. С начальствованием и внутренней к тому потребностью у меня слабовато.

Да и евреев в обозримом прошлом в роду не было. Был бы расчётливым жидом — не писал бы не приносящих заметных доходов книг.

Что остаётся? Гипотетический эйдос?..

Странные у нас с ней были взаимоотношения. Мне было шестнадцать, а ей девятнадцать — в этом возрасте и для одногодок-то «уровень развития» мужчины и женщины несоизмерим: в начале жизни женщины развиваются много быстрее мужчин (вернее, легче уподобляются), у неё, к тому же, чувствовалась порода. Но, несмотря на это двойное возрастное несоответствие, она вцепилась в меня с силой прямо-таки нечеловеческой — я вырывался, сбегал, а она, видимо, чувствуя, что я подлавливаюсь на жалость, могла с полдня простоять под окном под дождём или демонстративно броситься под трамвай, на котором я пытался от неё сбежать (доведя водителя до предынфарктного состояния). Страстная любовь?

Но в меня ни до, ни после никто страстно не влюблялся, никто не мучился воспоминаниями со слезами на глазах.

Я её спрашивал: ну что тебе во мне? Мы же не сходимся ни в оценке художественных произведений, ни в системе жизненных ценностей, ни в отношении к тусовке как форме жизни — для неё наслаждением было заторчать, покайфовать — словом, не сходимся ни в чём. «Не знаю. Интересный», — весь ответ. Иными словами, нечто притягивающее не поддавалось объяснению в общераспространённых (бытовых) терминах «брежневского» периода, во времена которого грандиозные средства шли на внушения, что этнос от этноса не отличается, у людей нет родовой памяти и их вкусы — продукт лишь прижизненных обстоятельств и воспитания.

Понятно, в то время в силу молодости, гипнабельности, философского невежества и отсутствия опыта (упрощая, скажем так: встречи с Цыганским Бароном), — я не смог обратить внимание на особую редкость унаследованных ею брачных предпочтений. Раввинов такого высокого ранга (способности подчинить наибольшее число иудеев) на нашу страну всего несколько: кроме Минска, равнозначных в этом смысле городов только три — Москва, Ленинград и Киев. Вернее, в Минске «полноценных» евреев тогда было вдвое больше, чем сейчас в Москве и Киеве, вместе взятых. Учитывая фактическую пожизненность должности главраввина, на столетие в СССР их приходится около десятка (это к статистической оценке вероятности случайности не столько её интереса, сколько соединения в ряд всех нижеописываемых эпизодов). Итак, её ассоциативный выбор вполне укладывается в составляемый «жреческий» ряд.

Другое дело, зачем Провидение допустило нашу с ней встречу? Зачем мне было позволено увидеть то, что сокрыто от многих весьма заинтересованных лиц?

Кстати, а кто такой Михаил Булгаков — с точки зрения жреческой?

Могут сказать: писатель и не более того. Так-то оно так, но из писателей он выделяется. Даже Лев Толстой, потомок многих поколений придворных и администраторов, мыслитель, потративший годы на переложение Евангелия, на первое место в своём «Евангелии» ставя постижение Истины вообще, отвергая чудеса как повод влиться в какую-либо иерархию, разглядеть судьбу Пилата не смог. А Булгаков, пусть на завершающем отрезке жизни, смог.

Должность отца Михаила Булгакова — преподаватель Киевской православной духовной академии. Отец матери Михаила Булгакова — тоже православный священнослужитель, возможно, тоже преподаватель, но, наверняка, психологический аналог отца Михаила Афанасьевича. А что это означает с точки зрения родовой памяти, которую не мог не унаследовать автор «Мастера…»? «Иудо-внутренничество» — понятно, а что ещё?

В православии укоренена идея (во всяком случае, так ещё было при царизме), что настоящим священником может стать только тот человек, в роду которого более десятка священников. В доступных изданиях о Михаиле Булгакове не говорится, в котором по счёту поколении был священником его отец (сообщается только, что дед был священником в храме на кладбище), но раз он из множества претендентов был предпочтён, то легко догадаться, что Михаил Булгаков, будучи потомственным, — тот самый настоящий священник. Другое дело, что он не православный, а вернославный.

Уточним: не столько потому, что потомственный, сколько потому, что неугодник. Настоящий жрец — только неугодник и для неугодников, ибо исполнители не интересны, для Вечности всё равно, что есть они, что их нет, заботиться же настоящему жрецу метанации есть смысл только о неугодниках и, как следствие, быть заинтересованным в инициации вождя того психотипа, который бы обеспечил стране независимость от вхождения в международные сверхиерархии (по принципу выбора из двух зол меньшего…).

Протожрец, от которого в глубокой древности, видимо, и пошли различные священнические касты, скорее всего, был неугодником, вернее, все эти ложные иерархии пошли от того его сына, который разумным-то словам научился, но отступив при этом от духа отца. Но в настоящем жреце на уровне родовой памяти этот отец жив, хотя от поколения к поколению всё более и более оказывается погребён под неврозами предателей.

Потомственный православный священник, точно так же, как и потомственный раввин, как и вообще всякий «практикующий» жрец, в том числе и цыганский барон, гипотетически расслаивается на несколько уровней:

— человек обряда (некрофил);

— авторитет (яркий некрофил);

— актёр перед толпарями (садо-мазо: чем ярче некрофилия, тем «талантливей» актёр);

— идеал созидателя в Истине, Копьеносец народа Божьего (биофил), «Протожрец».

Кстати, эту многослойность православного священника своими жизнями проиллюстрировали сыновья Булгакова-отца. Один из двух братьев Михаила в первой молодости, то есть в период повышенной стадности, подобно старшему брату, учился на медика, а с возрастом, когда начинают брать верх наследственно-невротические качества, эмигрировал из России во Францию и стал там балалаечником в одном из кабаков. Сами понимаете, люди благородной души до ублажения завсегдатаев питейных заведений не опустятся, лучше займутся грязной работой на стройке, кроме того, неугодника из России не выметешь и поганой метлой, разве что младенцем вывезти можно, так что брат Михаила, как и любой священник-«балалаечник», оказался за пределами России по единственной причине: духовной несовместимости с сердцем метанации.

Третий брат (тоже эмигрант во Францию) не лучше второго — он стал профессором, авторитетом в микробиологии. Очень может быть, что смысл профессорства был не более чем реализацией «иудо-внутренничества» и тяги к садомазохизму.

А вот Михаил, оставшийся, несмотря на бытовые трудности, в России, двенадцать лет писал сравнительно небольшую вещь — антииерархический роман о великих принципах, ярче всего преломившихся в личности Понтия Пилата. И тем продолжил созидание неугоднической России, метанации.

Итак, все три сына — вылитый отец (или отец матери), настоящие православные священники; но разных смысловых уровней.

Из трёх братьев мне помог — Копьеносец. Протожрец признал бы его своим сыном.

А кто такой Александр Коростелёв?

Вопрос, понятно, относится не к области паспортных сведений.

Если обобщить рассказы Коростелёва о его взаимоотношениях с миром художников, то складывается впечатление, что они его шугаются. Девиз этих взаимоотношений вырисовывается примерно следующий: ты отбился, занимаешься чем-то другим.

Я и сам заметил, что Коростелёв не похож на, в общем-то, однородную массу художников.

Он не художник, вернее, не просто художник.

Да, в «Жреце» все узнают меня, но черты у изображённого на холсте не все мои. Скажем, форма носа несколько иная. Но не от того, что Коростелёв не смог воспроизвести натуру. Прежде чем писать «Жреца», он на куске оргалита сделал сначала эскиз (маслом). Реалистичный: в выцветшей рубашке, даже при короткой стрижке разлохмаченный. Там все пропорции соблюдены. (Этот эскиз тоже у меня.) Хотя писал быстро.

Работая, Коростелёв видел не только меня.

Не весть какое парадоксальное утверждение: «Жрец» — в какой-то степени сам Коростелёв. А может, в первую очередь.

Художники, видимо, как и писатели, пишут вообще только себя — пусть не сиюминутного, но с привлечением родовой памяти.

Только этим и можно объяснить слова Коростелёва, когда он предлагал мне позировать: «Давно хочу написать одну вещь, но никак не могу найти натуру».

Подобное — к подобному?.. Иначе не бывает. Художников-толпарей я же не интересую.

А ещё—головные уборы. Очень странные. Один — на копьеносце в правом нижнем углу, а другой — на жреце. Четыре года я при случае листаю альбомы и исторические труды — пытаясь определить, к каким жреческим кастам они относятся. Тот, что на копьеносце, встречается часто, а тот, который на жреце — не встретился ни разу.

Из какой они (убор и Коростелёв) священнической линии? Какого народа?

Знаю только о матери Коростелёва. Она из донских казачек. А это значит, что в Саше может течь совершенно любая кровь — восточная, западная, северная… Сдаётся мне, головной убор не южный: он закрывает уши. Можно с высокой степенью вероятности предположить, что он из мест, где в году много холодных дней.

Что это за каста?

Может, та, следы которой столь тщательно пытались стереть столь многие поколения чиновников госрелигии? Попросту говоря, наша, исконно русская?

Как не вспомнить и о настоящей моей жене, В., тайные обстоятельства которой столь бесстыдно описаны в «КАТАРСИСе-1» (писать надо было или так, или, согласитесь, вообще не браться).

Пытаясь в «КАТАРСИСе-1» объяснить её явно неадекватные эволюции в целительском центре, я описал ряд психологических закономерностей поведения женщин, все они значимы и в жизни В., не отрекаюсь, но один важный стержень, который, собственно, и определил выбор ею места для реализации «неадекватностей», тогда не заметил. Теперь же, выявив в себе «жреческую» составляющую, могу сказать — да, она, действительно, искала среди целителей себе мужа (шутка насчёт «мужа» была далеко не шуткой, см. «КАТАРСИС-1»). Дело не в некой особой напряжённости некрополя внутри целительской субстаи: В. могла бы найти такую же и среди уголовников, и среди политиков, и среди артистов, и среди сектантов или гос «священнослужителей», торговцев и т. п., но ассоциативно свои ей были только высшие целители. Порода редкая, отчасти потому она после рождения дочери и сидела безбрачно дома.

Не помню, упомянуто ли в «КАТАРСИСе-1» или нет: одна из прабабушек В. ещё в XIX веке была в их большом селе на границе Рязанской и Тамбовской областей кем-то, название чему не сохранилось, но она, в том числе, и лечила и даже, кажется, жила на отшибе. Была замужем. И судя по тому, что В. искала себе мужа среди целителей, дом той прабабушки выстроил на отшибе муж. Или её отец.

На отшибе?

Из сохранившихся деталей из жизни этой, как и В., отличающейся от череды своих родственников, женщины (а только эти черты им и были «понятны»), в жизни В. должны воспроизвестись обе.

На каком уровне лечила та женщина, о том логическая память, понятно, не сохранилась; возможно, тоже не на уровне целителей или медиков, а на уровне Катарсиса. Но «на отшибе» — признак более определённый.

В своей жизни В. выбирала место для дома один-единственный раз — для строительства «дома Пилата» (особой архитектуры и назначения некоторых помещений).

Наш выбор обругали разве что не все: дескать, и на отшибе участок, если что — о помощи не докричишься, да и прокладка коммуникаций обойдётся много дороже, и при дороге он: шумно, кто же для загородной жизни выбирает такое место?.. Да и алкаши из близлежащих домов, после того, как стоявший здесь дом лет тридцать назад сгорел, превратили это место в помойку.

Выбор места, естественно, был бессознательный, и, конечно же, не случайный. Понятно, столь неудачное место должно было устраивать и П., причём в период работы над «Пилатом».

Участок, ни много ни мало, в дубраве, что заставляет сделать некоторые предположения о родовых причинах такого вкуса.

Но мало того! Оказалось, что этот участок совмещает в себе, казалось бы, несовместимое: хотя он на отшибе и при дороге, с него, тем не менее, начинался строиться город! (Обычно город после основания разрастается вокруг, а не «вбок», а тут исключение. Впрочем, чтобы понять парадокс, место надо видеть.)

Дело происходило в 1920 году, Гражданская война в центральных областях утихла, хотя бандитизма ещё хватало, однако мебельщик из Москвы, Комаров Андрей Александрович, 1883 года рождения, покинув «сорок сороков», решил построиться в лесу (сейчас это всего 25 километров от Московской кольцевой дороги). Выбирал, видимо, долго и выбрал дубраву (ныне городской парк «Дубки»). И по весне, выбрав на редкость сухое место, заложил дом, который пережил его всего на сорок лет: самого мебельщика, гражданское лицо, расстреляли в 1941 году за то, что он высказал одну из основополагающих идей «КАТАРСИСа-2».

Основатель города, мыслитель, непроизвольно ищущий гармонии в созидательном физическом труде, как те партизаны из отряда научных работников, которые, собственно и спасли русских при очередной попытке их истребления, Московия вместо «сорока сороков», основатель города… (Я не знаю, в какое место в книге будет поставлена в конечном счёте эта глава, они постоянно тасуются, но чтобы оценить значимость последней детали, надо прежде прочесть главу «„Академики” против „киников”».) Такая вот преемственность мест и людей, их подсознательно предпочитающих…

Место для «дома Пилата», видимо, потому так долго и выбиралось, что должно было понравиться и В, и П., то есть совмещать, казалось бы, несовместимое: «на отшибе» и выбор основателя города, дубрава, но при дороге, Московия, но не «сорок сороков»… Можете посетить это место — это Климовск (станция Гривно Курского направления), подсознание того, кому мы будем рады, выведет его в нужную точку и прежде завершения строительства приметного дома. День сбора — первая суббота июня.

В «КАТАРСИСе-1» в качестве курьёза говорилось, что В. и П. ну во всём удивительным образом друг с другом сочетаются, только вот из разных социальных слоёв: он из высшей научной среды, а она из рабочей. Дескать, в противовес наблюдениям многих и многих поколений, сходятся. А теперь с учётом феномена родовой памяти выясняется, что они как раз-то из одной среды, не самой распространённой, если не сказать — редкой. Тем более интересен факт их биоритмической совместимости по рождению: их случайное одновременное сосуществование, очевидно, становится ещё более статистически невозможным. Это соображение полезно для размышления каждому, кто намерен обустроить свою личную жизнь по большому счёту.

Итак, набирается целый перечень священств, с которыми я или ассоциировался в подсознании их представителей, или от которых получал ободрение-помощь:

— православное священство;

— главраввинат;

— цыганские бароны (может, именно троекратный поцелуй входил в ритуал обращения к старшему по сану? не настаиваю, лишь предполагаю);

— протестанты (в лице некоторых адвентистов: «дважды расстрелянный» дед из «КАТАРСИСа-2» и не только он);

— одно из древнерусских жречеств (уж очень специфический вкус у жены: облакопрогонители?);

— неизвестная каста, видимо, очень древняя (воспитанный в атеизме Коростелёв себя относит, скорее, к индуистам, однако похоже, что это просто плод пиаровских технологий: властители, чтобы управлять творческой интеллигенцией, давно и упорно «заряжали» её на концепцию «переселения душ», отрицающую родовую память).

Что должен подумать человек, оказавшийся на пересечении всех этих ассоциаций?

Я порой подолгу складываю один плюс один, но тут дело, по-моему, ясное.

Конечно, сам «Пилат» интересен своей, так скажем, новизной. Но главное «удостоверение личности» на уровне логики — масштаб идей любого из «КАТАРСИСов».

В списке недостаёт разве что исламистов.

Напрямую — да, никто, но косвенно…

Есть в Санкт-Петербурге группа интеллектуалов-(нео? прото?)исламистов, скрывающихся под коллективным псевдонимом «Внутренний Предиктор СССР», которая на основании ряда откровенно хресмологических поэм Александра Сергеевича Пушкина, таких как «Руслан и Людмила» и «Медный всадник», показала, что в России на рубеже XX и XXI веков будет, наконец, исполнено жреческое созидание (само слово «жрец» «Внутренний Предиктор» полагает составным — жизне-реченец). Заключаться жреческое созидание будет в том, что именно среди русских, изнемогших от того, что российские правители загоняют подвластное население то в еврейские прихвостни, то в немецкие, то опять в еврейские, появится речение, которое оградит лучшую часть русского народа от интеллектуального рабства устроителей глобальной системы эксплуатации, а главное, повиновения. Тем самым оформится концептуальная самостоятельность России — что и приведёт к резкому улучшению качества жизни населения.

Эта группа, отвергая исторический ислам и вероучения исламистских террористических организаций, призывает к гипотетическому кораническому исламу, главная, отличительная черта которого, как якобы завещал Махаммад (Коран суть извращение его учения, поскольку-де тексты в канон из массы противоречивых высказываний, приписываемых Махаммаду, отобрал явный угодник по приказу властителя, отличавшегося непорядочностью, и всё это через пару поколений после смерти Махаммада), — не быть в прихвостнях у евреев и формироваться как личности индивидуально. Причём центром этого гипотетического коранического (истинного) ислама предполагается Россия.

Можно долго критиковать психологические и прочие концепции «Предиктора», однако одно его качество просто великолепно. «Предиктор» в грандиозном потоке книжной продукции способен найти провозвестнически-хресмологические произведения и в общих чертах, насколько позволяют рамки их логических построений, их истолковать. (Это одна способность, даже, возможно, талант — талант же даётся не на группу, а одному человеку. Этого человека я и буду ниже называть «Внутренним Предиктором».)

Одна из находок «Внутреннего Предиктора» — киноповесть «Белое солнце пустыни». Расшифровка, приведённая в его книге «Дело было в Педженте», уточняет предсказания А.С.Пушкина об обстоятельствах формулирования Русской идеи. (Идея, подсказываю «Внутреннему предиктору», не национальная, а абсолютная, просто так получилось, что русские стали метанацией, сформулировать же Идею — забытую!!! некогда вербализованную!!! — может лишь один человек, ведь она подобна новорождённому младенцу: девять забеременевших женщин не смогут в`ыносить одного ребёнка за один месяц).

«Внутренний предиктор», изучая тонкие уровни киноповести «Белое солнце пустыни», обнаружил, что «ж—ре—ц» будет в каких-то отношениях к Российской Академии наук, хотя в эту иерархию во главе со сворой академиков, подпевшей «правоборцам», входить не будет. Занятная комбинация: будет, но не есть. Может так: родился в этой среде, некоторое время работал, но должности ко времени формулирования концепции нет?

Ещё «Внутренний Предиктор» выявил, что «ж-ре-ц» каким-то образом «убьёт» все (!) иерархии, считающие себя христианскими. (Убийство, надо полагать, означает разоблачение некоего корневого одурачивающего исполнителей вранья, общего для всех церквей.)

Хоть и не совсем явно, но «Внутренний предиктор» говорит и о разоблачении «ж-ре-цом» неких тайн главраввината. Это антисемиты из убогих полагают: добудь копию документа — вот тайна и выявлена. Но главная тайна «главраввината» (правильней: психоэнергетической верхушки «иудо-внутреннической» иерархии) содержится не в секретных «документах» масонских лож или сионистских организаций—«иудо-внутренническая» субстая, верно, спит и видит (бессознательно), чтобы её оппоненты не могли подняться с подобного уровня мировосприятия. Возможно, они и финансируют подобные «антисемитские» движения. Сионистские организации не более чем наросты на теле стаи, их документы не существенны, ибо стая движима не рациональной волей. (А то у вас, «Внутренний Предиктор», получается, что умнее главраввината нет никого, а это по меньшей мере ложь. Более того, это и есть осуждаемое вами на словах то самое жидовосхищение.) Стая водима иррациональной «волей», и здесь прихоть, при ближайшем рассмотрении — неадекватность истеричной жены какого-нибудь «иудо-внутреннического» «авторитета» несравнимо важнее, чем документы их какого-нибудь всемирного съезда. Не говоря уж о том, что решения этого съезда приняты по тому же иррациональному механизму.

А чтобы рельефно показать, что главраввинат — закономерное после Ареста и Казни сборище нравственных уродов, нужно каким-то образом оказаться внутри главраввината, внутри на уровне кухни, супружеской спальни и детской. Видеть, но при этом суметь сохранить критическое мышление, то есть остаться неугодником либо стать им впоследствии. «Типичному» же еврею это, как показывает жизнь, просто недоступно.

Но, как Вы, уважаемый «Внутренний Предиктор», и утверждаете, именно человек, совмещающий в себе все эти противоположности, и откроет их некую тайну — от себя добавлю, «труб`ы» и «чёток». (Напомним, «труба», позволяющая им оказаться за нашей спиной, — «философия» суверенитизма, отрицающая, среди прочего, и соучастие в Преступлении как источник авторитетности у толпы, «чётки» — знание о квантованной родовой памяти и её свойствах. На этом основании любому неугоднику легко отстроить всё здание защищающего мировоззрения.)

А ещё «Внутренний Предиктор» (видимо, тот же человек, что и автор книги «Дело было в Педженте»), ссылаясь на Пушкина, утверждает, что «Русская идея» станет значимым фактором российской действительности уже к началу второй четверти XXI века. Что, рассуждая по-человечески, удивительно. Распространить «КАТАРСИС» могут или неугодники, или «святослав», которому неугодники в деле выхода из-под власти внероссийских центров власти самые верные союзники.

Неужели случится такое счастье, и уже при нашем поколении в результате, видимо, инициации появится «святослав»?! Для него «КАТАРСИС» просто находка. Сталин не потому сохранил марксизм после изгнания Троцкого, что не знал отзыва Лейбы Давидовича о марксизме как о философии лавочников, или был с ним по этому вопросу не согласен. Просто не на что было его заменить. Все остальные учения всё равно суть вариации на тему «иудо-внутренничества». Православие, как мы все уже почувствовали на своей шкуре, тоже. По той же причине, думается, и Романовы не стали отказываться от православия. Не на что было менять — все «академики» кругом на один манер, что закладывалось при совершении величайшего из преступлений.

Так что по реакции лидера партии или его свиты на «КАТАРСИС» можно достоверно определить, национальный ли он «кадр» или встроен в какую-то мировую иерархию, всегда антирусскую. Единственный тактический союзник «Верещагина» в борьбе с «ко-ханом» — всё-таки «Сухов» (когда власть на планете принадлежит одной из трёх новых мировых иерархий).

Рассуждая по-человечески, усилия «святослава» — более верный способ распространения Идеи. Но это по-человечески. Может быть, я недооцениваю неугодников? Их таланты и изобретательность?

Но как бы то ни было, не так уж и долго ждать.

Во «Внутреннем Предикторе» отчётливо проявляется нечто жреческое, только вот вопрос, кто согласится считать «Внутреннего Предиктора» истинным исламистом?

И ещё. Я «Внутреннего Предиктора» лично не встречал. Интересно, а как бы он себя повёл при встрече, если таковая когда-нибудь состоится? Он кто в большей степени: жрец или просто замечательный логик?

А ещё бывает интересно своё свидетельство — разумеется, неконтролируемой части себя. Понятно, имею в виду подсознание.

Хотя формально до начала работы над «КАТАРСИСом-1» оставалось года полтора, а до «Пилата» все шесть, однако первые рассказы о Пилате уже были написаны.

Я тогда ещё не успел понять, что всякий профессиональный психотерапевт преступен, хотя бы по той простой причине, что в реальной жизни клиент, который может позволить себе оплачивать сеансы, всегда яркий некрофил, потому у него и много денег, психотерапевт же, чтобы получить гонорар, должен действовать по указке этого некрофила и достигать совместимых с принципом некрофилии целей. Преступен, какие бы красивые слова при этом ни произносились. Именно поэтому все практикующие психотерапевты такие уроды в быту — сделки с совестью на «производстве» не могут не накладывать отпечатка на все стороны жизни.

Психотерапевт, о котором пойдёт речь, работал в святая святых — в поликлинике 4-го Главного управления Минздрава, в просторечии «кремлёвке», по тем временам — в полном поднебесье. Женщины в него влюблялись если не насмерть, то, во всяком случае, надолго. Упомянутая в «КАТАРСИСе-1» хозяйка литературного салона, которой снились расчленения и массовые дефекации в Университете, одна из них. Сама же мне и исповедалась.

Жена психотерапевта любила поиздеваться над одной странностью своего мужа: он, бывало, никак не мог поверить, что передача по телевизору, которую он хотел посмотреть, уже прошла. «Не может быть, — вновь и вновь повторял он, — я же её не видел»!

Я общался с ним не только на «производстве», но и дома. В том числе клал ему плитку в ванной и на кухне, поэтому мог наблюдать его семейную жизнь, так сказать, изнутри. Скажу только: для людей его профессии типично.

Последний виденный мной кадр: он стал православным, постился до изнеможения, глаза и щёки провалились, даже на простенькие жизненные отправления не решался без «благословения» «батюшки». После чего перешёл на работу в фирму, где от него требовали психической обработки сотрудников, индивидуальной и групповой, платили много.

Меня он подозревал в том, что я хочу захватить власть над миром, отсюда, дескать, и просьбы познакомить с принципами психотерапии.

Так и сказал: «Вижу, хочешь быть властелином мира!»

Я посмеялся и предложил доказать.

Было это в его кабинете в «кремлёвке». Он усадил меня в кресло, предложил (не приказал! манеры у него корректные) закрыть глаза, расслабиться.

Я по неведенью и неопытности повиновался.

Он спросил:

— Ты — кто? Во что одет? Где ты?

И тут я увидел неожиданную картину. Увидел ясно, яснее не бывает.

— Я?.. Я — легионер. Стою на красивом мозаичном полу… Очень высокие потолки. Массивные колонны. Много солнца. Очень. Это — дворец. Старинный. Античный. Но почему я легионер? Может быть, часовой?

— Оружие какое?

— Оружия нет. Странно. Часовой — и без оружия. Но я в чём-то вроде кольчуги. Нет, не русская, колечками, а пластинами. Правильней, панцирь. А меча почему-то нет.

— Что делаешь?

— Наблюдаю. Просто наблюдаю. За беседкой. Руки на груди. Но не скрещены — одна на другой.

— Поза наблюдения. И разделения. Что ещё?

— Странная такая передо мной беседка. Вернее, это не беседка, а миниатюрный храм. Круглый. Невысокий, чуть ниже меня. Колонны по периметру. Вот за ним я и наблюдаю.

— А чей это храм?

— Не знаю. Он просматривается насквозь, но там никого… Нет, есть. Там… Женщина… Но без головы… Она совершенно голая, а головы нет. Нет, никаких кровавых ужасов, перерезанных вен и выпирающих позвонков, просто обнажённый женский торс. Вот она ко мне приближается… Приближается… Совсем близко… Приблизилась совсем… Она меня хочет… э-э-э…

Тут психотерапевт засмеялся и «мероприятие» прекратил.