Большие ожидания

Большие ожидания

Мы ожидаем, что родители будут заботиться о своих детях, друзья будут благосклонны и лояльны, члены команды или организации готовы сотрудничать, владельцы магазинов будут торговать по справедливым ценам, мошенники будут наказаны, а некоторые люди будут защищать свою собственность в борьбе с другими. В некоторых классовых обществах, включая английское общество девятнадцатого столетия времен Чарлза Диккенса, ожидалось, что представители низшего класса, такие как Пип, женятся на членах того же самого класса, даже если, подобно Пипу, они искренне полюбили девушку из высшего света, такую как Эстелла. В глазах многих заключать брак с представителем не своего класса неправильно, а если речь идет о низшем классе, то такой брак может привести к «загрязнению» или «инфицированию» представителей высшего класса, как будто все члены низшего класса заражены болезнетворными микробами. Когда отдельные лица нарушают эти образцы поведения или взаимодействия, мы нередко ожидаем, что другие ответят попытками восстановить общепринятые образцы, в некоторых случаях наказывая нарушителей. Когда одни лица действуют не в соответствии с ожиданиями, мы обычно считаем их действия неправильными. Когда другие лица действуют в направлении, которое совместимо с ожиданиями, мы считаем, что их действия правильны, даже если открыто не выражаем такой оценки. Конечно, отношения между ожиданиями и понятиями «правильно» и «неправильно» намного сложнее, чем сказано выше.

С точки зрения нормативных требований к поведению, ожидаемые действия тем не менее могут быть оценены как нравственно неправильные. Точно так же действия, которые являются неожиданными, могут быть оценены как нравственно правильные. Как и само понятие ожидания, понятия правильного и неправильного всегда формируются относительно некоторого стандарта, независимо от того, предложен ли он Богом, Дарвином или нашими юридическими системами. В колониальной Америке богатые люди, как ожидалось, должны были иметь рабов, а бедные безработные из Африки и с Карибских островов, как ожидалось, должны были быть рабами. Когда Авраам Линкольн и другие провидцы выступили против понятия рабства, они нарушили ожидания в продвижении нормативно-учредительной доктрины, устанавливающей, как следует обращаться с разными представителями нашего биологического вида. И, как я упоминал в главе 3, если бы белый, не являющийся рабовладельцем, после нескольких попыток убил бы белого рабовладельца, преследуя цель покончить с рабством, мы могли бы расценить этот акт как ожидаемый и нравственно допустимый.

Идея, которую я хочу здесь предложить, состоит в том, что нам следует размышлять о происхождении нашего чувства правильного и неправильного, начиная с процесса порождения ожиданий[159].

Прежде чем дети начнут бегать, карабкаться вверх, пользоваться вилкой, обсуждать свои впечатления и понимать юмор, они могут начать формировать ожидания тех или иных образцов поведения в окружающем мире. Проще говоря, ожидание — это представление о некотором будущем состоянии дел. Ожидания возникают, когда индивидуум использует свое знание предшествующих событий, чтобы предсказать возможность возникновения того же самого или подобных событий в будущем. В одних случаях человек будет осознавать свое ожидание. В других — ожидание неосознанно, но тем не менее оказывает влияние на поведение. Это чувство предвкушения близко связано с вероятностями событий, как в ситуации оценки шансов при виде выкатывающихся «глаз змеи»[160]или возгласа «блэк Джек», когда карта оказывается сверху туза.

Предвосхищение другого рода возникает в сфере нравственности, когда мы анализируем собственные ожидания по поводу действий других людей или своих собственных. Это нормативные ожидания, и они относятся к обязательствам, соблюдению требований и обещаний. Если ожидание не подтверждается, следует реакция. Когда действие или его последствия соответствуют ожиданиям, ответ часто положительный. Положительные эмоции полезны как вознаграждение и подкрепление реакций. Если действие нарушает ожидание, как правило, возникает отрицательная эмоция. Отрицательные эмоции — это, например, переживание отвращения. Я предполагаю, что одно из ответвлений корня наших моральных суждений может быть найдено в характере ожидания относительно действия. Это исследование требует понимания того, как мы строим ожидания, проводя различие между случайными вмешательствами и намеренными причинами, как отвечаем на нарушения ожиданий и устанавливаем отношения между ожидаемыми действиями и эмоциями[161].

Для того чтобы оценить потенциальную силу этой идеи, давайте начнем с простого примера, оставив в стороне лишние сложности, в том числе нашу психологию морали.

Физические законы описывают регулярно повторяющиеся явления природы. Ничто не может быть более однозначным и ожидаемым, чем тот факт, что два твердых тела одновременно не могут занимать одно и то же место и что неподдерживаемый предмет будет падать вниз, пока не столкнется с другой физической структурой. Первый принцип верен для всех объектов, в то время как второй — для всех предметов неживой природы и большинства живых существ за исключением летающих. Учитывая, что эти физические закономерности существуют с тех пор, как первые многоклеточные организмы появились на Земле, с эволюционной точки зрения, было бы целесообразно «встроить» эту информацию в механизмы мозга человека и разных животных. Если дело обстоит так, то их поведение должно обнаруживать психические проявления этих физических принципов. Эти организмы должны иметь ожидания, касающиеся физического мира, которые в совокупности составляют своего рода наивную теорию, или обыденные житейские знания. Эти обыденные знания большую часть времени хорошо служат, позволяя порождать надежные ожидания об объектах и действиях. Но в случае, когда что-то изменяется в окружающей среде, они оказываются несостоятельными. Индивидуумы допускают ошибки в поведении. Ошибки, если они искренние, информативны, поскольку также обеспечивают доказательство существования ожиданий. Повторные ошибки служат сигнальными признаками теории, которая является невосприимчивой к контраргументам; следствием такой теории выступает только один вариант ожиданий — и никаких альтернативных решений. Для того чтобы порвать с традицией, требуются попытки нового действия, которое будет противоречить ожиданию. Это требует разрыва с ортодоксальным следованием догме.

Новорожденные младенцы ограничены в способности к самостоятельному передвижению, могут только смотреть на мир и вступать с ним с контакт, крича и всхлипывая, наконец, они испытывают недостаток чувства юмора. Но под этой некомпетентностью скрыта изящная система восприятия, связанного с формообразующей базой данных, содержащих знания о мире. Эта система порождает ожидания о мире — как физические, так и психологические. Эти знания доступны им даже прежде, чем они смогут воздействовать на окружающий мир, научившись доставать предметы, манипулировать ими и говорить о своих переживаниях. Почему я могу быть настолько уверен в существовании такого знания, если не могу спросить о нем у этих неподвижных «шариков»? Позвольте мне убедить вас посредством волшебной уловки.

Цель фокусника состоит в том, чтобы нарушить физическую действительность, не обнаруживая сути трюка. Когда он тянет кролика из очевидно пустой шляпы, это чудо, потому что нечто не может возникнуть из ничего и потому что кролики слишком велики по размеру, чтобы скрыться внутри цилиндра. Когда фокусник скрывает добровольца из зрительного зала плащом и заставляет его исчезнуть, он нарушает принцип постоянства объекта: исчезновение из поля зрения не обязательно означает прекращение существования. Пиаже заметил, что для маленьких детей в возрасте до одного года предмет, исчезающий из поля зрения, перестает существовать. Если фокусник покажет младенцу своего волшебного кролика, тот постарается дотянуться до него. Если фокусник опять поместит кролика в цилиндр, младенец остановится. Никаких попыток достать его больше не будет: нет ожиданий объекта. Кролик вне поля зрения означает, что он исчез из сознания. Ребенок в этом возрасте не стал бы играть в прятки и не пытался бы искать вора, который только что скрылся за кустами. Отказ ребенка получить желаемый предмет говорит вам о его ожиданиях: скрытый предмет исчез.

Вскоре после первого дня рождения, когда у детей развивается способность искать скрытый предмет, вы можете играть с ними в различные игры. Покажите ребенку два непрозрачных экрана, А и В, и спрячьте игрушку за экраном А. Как только он успешно и неоднократно извлечет игрушку из-за экрана А, спрячьте игрушку за экраном В. Хотя характер игры остается тем же и ребенок знает, что игрушка, находящаяся вне поля зрения, продолжает существовать, сохраняясь в его сознании, он ищет ее позади экрана А, но не В. Эта ошибка поиска воспроизводится многократно. Экран А притягивает как магнит, привязывая ребенка к источнику прежнего успеха. Эта ошибка возникает у всех младенцев, независимо от социально-экономического фона или культуры. Это — ошибка, которая демонстрирует признаки развивающейся психики[162].

В процессе изучения описанной выше задачи, которая получила название «А — это не В», Пиаже сделал интригующее наблюдение, о котором впоследствии неоднократно сообщали и другие психологи, изучавшие развитие. В некоторых случаях сам ребенок, как обычно, тянется к экрану А, а глаза его обращены на экран В. Это выглядит так, как будто глаза ребенка демонстрируют включение одной системы знания, в то время как его действие свидетельствует о включении другой системы. Эти наблюдения привели некоторых исследователей к заключению, что структура, предложенная Пиаже для понимания познавательного развития ребенка, имеет недостаток. Пиаже считал, что, измеряя развитие системы действия, он получает представление о том, что дети знают. Однако он был не в состоянии учесть того, что знание ребенка значительно шире, с действием или без него. Есть много вещей, которые мы знаем, но не можем использовать в действии. В тех случаях, когда мы пытаемся использовать эти знания в действии, мы делаем это так некомпетентно, особенно по контрасту с глубиной нашего неосознаваемого и часто недоступного знания. Если это утверждение кажется знакомым, это не случайно: тот же самый аргумент я приводил в главе 1, когда упоминал исследования программ морального развития и Пиаже, и Колберта. Оба использовали устное описание и обсуждение, чтобы оценить, на какой стадии морального развития находится ребенок. Оба были не в состоянии учесть такую возможность: то, что дети говорят, не обязательно совпадает с тем, что они знают. И при этом они не рассматривали возможности, что знание детей, направляющее их суждения относительно нравственно соответствующих действий, является неосознанным, и, таким образом, любое моральное оправдание должно быть неполным и, вероятно, несвязным.

Психологи, изучавшие развитие, исследовали это новое теоретическое положение, используя магическую готовность ребенка рассматривать. Специалист в области психологии развития сне Байаржон показывала младенцам в возрасте от четырех до шести месяцев, т. е. тем, кто, согласно стандартам Пиаже, через месяц должен усвоить принцип постоянства объекта, твердый шар, расположенный рядом с твердой панелью (см. рисунок).

Затем с помощью экрана она закрывала нижнюю часть панели, весь шар и демонстрировала младенцам два разных действия: дном (результат см. на рисунке слева) она наклоняла панель таким образом, что та, достигнув шара, лежала на нем. В другом (см. на рисунке справа) она наклоняла панель так, что, казалось, та проходит сквозь шар. Младенцы дольше рассматривали экран при втором условии. Хотя шар был вне поля зрения, младенцы, должно быть, продолжали думать о пространственном местоположении шара. Чтобы обнаружить нарушение, чудесные дети должны были помнить, что шар лежит на пути наклоняющейся панели, поэтому он препятствует ее дальнейшему продвижению. Когда кажется, что панель проходит через шар, возникает ощущение нарушения, так как твердость — один из основных принципов существования объектов. Факт, что младенцы обладают таким знанием уже в начале жизни, предполагает, что это не выученный урок. Это знание возникает в развитии как компонент нашего стандартного видоспецифического обеспечения. Возвращаясь к Пиаже, подчеркнем: младенцы знают, что объекты продолжают существовать вне поля зрения задолго до того, как они могут оперировать таким знанием[163].

Это заключение подтверждает вероятность того, что знание, направляющее взгляд ребенка в раннем возрасте, отличается от знания, позднее управляющего достижением цели.

Если мы хотим охарактеризовать знания и ожидания младенцев, то не должны полагаться на образцы их действия или наблюдаемого поведения как на единственный источник сведений. Скорее мы должны обратиться к их способам рассматривания предметов как к другому и, возможно, более полному источнику информации о том, что они знают и ожидают. Этот момент уже был зафиксирован в двух предыдущих главах при обсуждении нашей моральной способности. Даже имея дело со взрослыми, мы стремимся проводить различие между тем, что индивидуум делает, и тем, как он или она судит о той же самой ситуации. То, что взрослые говорят, оценивая то или иное действие как нравственно правильное или неправильное, может отличаться от того, что они фактически сделали бы в такой ситуации. При этом и по поводу своих суждений, и по поводу своих действий они могут иметь лишь небольшое понимание основных принципов. Тот же способ, с помощью которого мы пытались провести различие между компетентностью взрослого и его действиями в сфере морали, противопоставляя оперативные принципы демонстрируемым, ту же логику изучения применим к нашему исследованию младенцев и детей.