Только параметры

Только параметры

Каждое утро, в семь тридцать утра, Ричарду Грассо вручали пачку бумаг. Через несколько мгновений он поднимался из-за стола и звонил в колокольчик. Этот ритуал, напоминающий момент открытия боксерского матча, был частью его работы в качестве председателя и главного администратора Нью-Йоркской фондовой биржи. 17 сентября 2003 года он подал в отставку. Почему же кто-то, перезаключая контракт, который приносит ему приблизительно 140 миллионов долларов вознаграждения, может уступить свое место другому? После общественной демонстрации негодования Грассо решил, что ему надо уйти.

С одной стороны, общественная реакция не имеет смысла. Посмотрите на годовой доход Грассо в 2001 году: он был немного выше, чем доход телеведущего Дэвида Леттермана и звезды баскетбола Шекила О’Нила, но меньше, чем столь же масштабной звезды баскетбола Майкла Джордана и известной певицы Бритни Спирс. Мы можем завидовать этим знаменитостям, но мне все же не приходилось слышать воинственного возгласа «Несправедливо!». С другой стороны, реакция приобретает смысл, когда рассматривается с точки зрения справедливого распределения ресурсов, основанного на приложенных усилиях. Работал ли Грассо более напряженно и вносил ли больший вклад, чем водопроводчик, художник, преподаватель или архитектор, которые могут трудиться шестьдесят часов в неделю? Обладает ли Грассо умениями, которые более востребованы по сравнению с умениями главных администраторов других фирм с Уоллстрит? Нет, и нет. Грассо брал больше, чем свою справедливую долю. Люди заслуженно осудили его, вынудив уйти в отставку.

Случай с Грассо выглядит пристойно по сравнению с другими корпоративными разгромами, включая истории корпораций «Энрон» и «Волдком». Грассо ни о чем не умалчивал и никого не обманывал. А вот главный администратор «Энрона» Кеннет Лей держал персонал в абсолютном неведении, присваивая себе миллионы долларов. В каждом из этих случаев, однако, публика чувствовала недоброе.

До настоящего момента я обсуждал справедливость, не останавливаясь специально на ее значении, принципах, на которых основан обмен между отдельными лицами (независимо от того, являются ли эти принципы универсальными, или легко меняющимися под влиянием культурных традиций, или некоторой комбинацией всеобщих и культурно-своеобразных факторов). Принимая аналогию с языком, можно было бы ожидать универсального принципа справедливости, который изменяется под влиянием культуры как функция вариативности параметров; опыт, получаемый в родной обстановке, навязывает определяемые культурой специфические признаки справедливости и справедливого обмена. Как только параметры установлены, суждения о справедливости могут казаться столь же непостижимыми для разных культур, как суждения о грамматической правильности для порядка слов. Но каковы отношения между принципом и параметром? Лингвист Марк Бейкер[81], для того чтобы разобраться в принципах и параметрах, предлагает рассмотреть простую метафору. Принципы напоминают рецепты приготовления пищи, по крайней мере, в двух отношениях: определенные ингредиенты, называемые «параметрами», являются необходимыми, в то время как другие являются дополнительными. Как только ингредиент добавили, он взаимодействует с другими компонентами: иногда в известной мере, а иногда и очень существенно. Когда мы печем пирог, мы должны сделать некоторые вещи в определенном порядке, например включить духовку прежде, чем поместить туда тесто, отрегулировать температуру до правильного уровня, чтобы пирог не подгорел, тщательно перемешать тесто и поместить его в форму с учетом того, что пирог поднимется. Некоторые из ингредиентов, которые мы кладем в тесто, необходимы, если мы собираемся печь определенный вид пирога. Сладкий пирог требует такого компонента, как сахар или его заменитель. Он также требует яиц и пищевой соды, чтобы подняться. Другие ингредиенты, такого типа как шоколад, являются дополнительными, так же как и их количество. Такой взгляд на приготовление пищи сдвигает непрерывный процесс выявления и смешивания компонентов к дискретному процессу, в соответствии с которым специфические решения принимаются на каждом шаге выполнения рецепта. Это способ действия параметров в языке и, я думаю, также в морали.

У нас есть и другой способ раскрыть эту метафору. Рецепт «создает» изделие: попурри, рыбное карри или суфле. Поэтому мы можем начать с конца: имея конечный продукт, выяснить, какие компоненты входят в его состав, каков порядок их объединения. Хороший повар решил бы эту задачу, определяя на вкус и запах ключевые компоненты и выясняя, как они смешиваются. Но даже самый лучший повар испытал бы трудности при определении точных пропорций каждого компонента и последовательности, в которой они соединяются.

Изменение технологии даст новый рецепт, отличный от оригинала. Хотя наличие рецепта, несомненно, гарантирует однотипность конечного продукта, вариации все же возникают. Если десять человек будут использовать один и тот же рецепт, шансы высоки, что каждый приготовит свой вариант пирога. Один может быть легче, другой слаще, третий более сухой, чем другие. Различия в продукции можно было бы объяснить качеством ингредиентов, которые использовал каждый повар, его вниманием, кулинарным опытом, терпением, наконец, свойствами духовки. Но все это вопросы выполнения, и на их основе вообще нельзя судить о том, что повара знают, сознательно или подсознательно.

Оценивая значение параметрических различий при сравнении языков и укрепляя аналогию с моралью, рассмотрим параметр порядка слов. Языки различаются тем, как в них соединяют слова, чтобы построить вопросительное предложение. Ни в одном живом языке, однако, при формулировании вопроса не используется порядок слов, характерный для утвердительного предложения, например: «Президент живет в Белом доме» и «В Белом доме живет президент?» Это абсолютное ограничение, без исключений. Есть также различия между словами, классифицируемыми как существительные и глаголы. Все языки имеют эти различия. Другие универсалии обеспечивают право выбора, но только в ограниченном диапазоне. Например, большинство языков мира используют следующий порядок слов: либо «подлежащее — сказуемое — дополнение», либо «подлежащее — дополнение — сказуемое». Если бы слова могли соединяться в предложения абсолютно произвольно, в любом порядке, мы обнаружили бы бесконечное множество моделей предложений, как мы находим множество видов хлебных злаков или стилей одежды.

Должны существовать ограничения на изменение языка, потому что язык, который мы усваиваем в ходе развития, устанавливает действующие принципы и параметры. Как только рожденный в Америке ребенок начинает овладевать своим родным языком и создавать предложения, помещая подлежащее перед сказуемым, а сказуемое перед дополнением, ему становится трудно размещать слова любым другим способом. Принимая во внимание, что каждый ребенок рожден со способностью приобрести диапазон возможных порядков соединения слов, когда родной язык освоен, его трудно заменить альтернативными формами.

Если подход, связанный с выделением принципов и параметров, является правильным, по крайней мере в некоторой форме, тогда мы можем охарактеризовать лингвистическое разнообразие, определяя, как устанавливается каждый из основных параметров. Смешайте несколько параметров таким образом — вы получаете английский. Соедините те же самые параметры другим способом, добавьте еще несколько параметров, и вы получаете китайский. Если этот подход правилен, то мы можем не только объяснить разнообразие всех возможных языков, мы можем также определить набор невозможных языков, тех, которым нельзя научиться, основываясь на ограничениях, установленных врожденными принципами, которые составляют нашу универсальную грамматику. Это сопоставимо с высказыванием о том, что мы не можем осуществлять эхолокацию, подобно летучей мыши, потому что мы не имеем необходимых приспособлений. Есть ограничения на то, что является доступным для обучения. Некоторые из ограничений обусловлены внутренними свойствами системы (язык для людей, эхолокация для летучих мышей), а некоторые — внешними, включая ограничения, наложенные памятью, способностями голосового аппарата производить звуки и системы слухового восприятия, расшифровывающей их.

В размышлениях лингвистов о значении параметров для строения языка есть разногласия. Независимо от того, как это обсуждение развертывается, согласно моему собственному ощущению, понятие параметра является полезным для того, чтобы подумать о морали и справедливости более определенно. Тем же самым способом, которым наша универсальная грамматика обеспечивает комплект инструментов, чтобы «строить» конкретную грамматику, в которой одни принципы и параметры удерживаются, а другие — нет, наша всеобщая моральная грамматика обеспечивает различный комплект инструментов, позволяя нам основываться на одних специфических принципах и параметрах, а не на других. Эта структура поднимает новые вопросы: какие компоненты являются дополнительными и какие являются обязательными для данной этической системы? Когда специфические компоненты установлены, как это может воздействовать на будущие изменения?

Давайте вернемся к общественному протесту против Ричарда Грассо. Что мы подразумеваем под «справедливостью» и принципами, которые лежат в основе наших суждений о равноценном обмене? Рассматривая концептуальный «ландшафт», лингвист Джордж Лакофф предложил десятиуровневую таксономию (классификацию) справедливости (см. таблицу)[82].

Таксономия Лакоффа вынуждает нас признать, что критерии справедливости являются несколько расплывчатыми в отсутствие более точной спецификации утверждения: «Я действовал справедливо, потому что я разместил ресурсы согласно необходимости». Не имеет смысла задавать главный вопрос: «Действительно ли это было справедливо?» — поскольку наши суждения обусловлены специфическими особенностями обмена или распределения. Чтобы сформулировать суждение о справедливости, мы должны оценить связанные с ней вариации параметров: будет ли это распределение целей, возможность, ответственность, сила или некоторые другие факторы?

Таксономия Лакоффа также поднимает вопросы об отношениях между различными формами справедливости: будет ли общество, которое осуществляет одну форму справедливости, обязательно осуществлять (или исключать) частично или полностью все другие? Например, вряд ли общества, которые придерживаются равенства распределения, будут также допускать скалярное распределение, учитывающее различные усилия работников, которые поставлены в одинаковые условия. Решение этих проблем будет влиять на академические обсуждения того, как люди отказываются от личного интереса в пользу альтруистических установок, а также прольет свет на политику и на то, что мы думаем о правах человека в целом[83].