глава V ночь. тайное знание династии начальников полиции

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

глава V

ночь. тайное знание династии начальников полиции

— На-а-лёт!.. На-а-лёт!.. На-а-лёт!.. — ритмично, как помешавшийся на гребных боевых три`ерах, повторял начальник полиции, размеренно шагая по своему роскошному дому, который, по-видимому, скоро будет у него `отнят. — Господи! Ну скорее бы! Ну скорее бы ночь!..

И опять:

— На-а-лёт!.. На-а-лёт!..

Смерти начальник полиции боялся.

Спроси его, и он, вопреки очевидному, ответил бы, что он её и не хочет.

А между тем он чувствовал, что смерть к порогу своего дома он приблизил вплотную: её тленное дыхание он угадывал отчётливо.

Каким поступком приблизил?

А вот каким: невероятно, но кинжал с белой полосой на инкрустированной рукояти — исчез!

Да-да! Исчез!

Трудно поверить, но это было так!

Осторожное расследование ничего не дало. Все говорят: вот в этот момент был кинжал, а в этот — уже не было. Исчез! Ничего не помнят! Боятся мести духов? Не иначе как ему, начальнику полиции, мстят духи потревоженных им развалин…

Исчезновение кинжала явно было предзнаменованием недвусмысленным.

Смертельно опасным.

Пропажа кинжала грозила начальнику полиции множеством бед. Завтра утром он был должен, согласно высказанному пожеланию жены наместника, представить кинжал, которым был заколот неопознанный римлянин. Можно себе только представить гнев госпожи наместницы, когда после напоминания о кинжале он — сам начальник полиции! предполагаемое воплощение осведомлённости! и предусмотрительности! — бессильно разведёт руками! А ведь эта стерва напомнить не забудет! Она вообще ни об одном своём приказании — лишь из хитрости высказанном в виде просьбы — не забывает. И горе тому, кто посмеет её ослушаться!

Но если бы одни только капризы наместницы! Ещё ведь была и остальная Империя! Очень может быть, что убитый принадлежит к одному из патрицианских кланов. Тогда претенденты на должность начальника полиции, до сих пор не смевшие заявить о себе, наконец получили повод это сделать. И не замедлят в нужный момент появиться и представить исчезновение кинжала как нежелание бороться с преступностью. То есть — противостояние Риму. И самому императору! А при таком представлении дела его ждёт утрата не просто должности, но самой жизни!

И то сказать, до сих пор бывшие в этом треклятом Иерусалиме своей смертью не умирали никогда. Их всегда убивали — тем или иным способом.

Вот начальник полиции и не находил себе места — во всех смыслах. Он как помешанный размеренно шагал по комнатам своего роскошного дома, и то, что не должно было выходить за пределы тайника мысли, непроизвольно проговаривал.

— На-а-лёт!.. На-а-лёт!.. Господи! Если ты есть?!.. Помоги! — повторял он. — На-а-лёт!..

Казалось, слово «налёт» само по себе уже несло ему успокоение. А следовательно, и способность размышлять. Но то, что приносила мысль, пугало его ещё больше.

«Похитившие кинжал — могущественны! Столь наглы могут быть только не сомневающиеся в успехе! А это — смерть! Я?! Меня?!»

Начальника полиции прошибал холодный пот, когда он представлял, что после третьего его признания в том, что разыскиваемый кинжал до сих пор не обнаружен, из темноты выступал некто, добивался приёма у жены наместника, протягивал ей кинжал и — получал место начальника полиции!

Из темноты…

Из темноты?..

Тьма!

— На-а-лёт!!.. На-а-лёт!!..

Время шло, а начальник полиции, пытаясь забыться, всё безумствовал, с нетерпением, как помилования, ожидая, когда исчезнут последние лучи света. Только с наступлением темноты он и сможет отправиться во главе всех подвластных ему людей в кварталы любви…

Да, конечно, первым движением начальника полиции было распорядиться изготовить копию кинжала — насколько он смог его запомнить: укороченный клинок, чёрная рукоять с инкрустацией и как бы поверх неё—белая полоса, по-видимому, магического смысла.

Но… Фальшивый кинжал — это попытка обмануть! Самого наместника! Саму власть!! Саму Империю!!!

Обманывать можно, да, но нельзя быть уличённым! Этого не прощают. За это — расправа. Именно под неё его и подталкивают!

Начальнику полиции виделось: принеси он поддельный кинжал — немедленно появится и настоящий — из темноты. И тогда…

Всё это подсказывал разум, но и помимо него начальник полиции чувствовал, что был нужен именно тот самый кинжал! И никакой иной!

Кинжал следовало найти! Любой ценой! Любой! Пусть даже силой мечей подвластного наместнику легиона! Любой ценой! Ведь иначе — смерть!

Обо всех случавшихся загадочных происшествиях ночной Город во все времена знал достоверней, чем дневной. В особенности это касалось власти. Как обитатели появлявшегося вместе с луной мира вызнавали — или чувствовали? — появление среди них вожака более сильного, чем прежний, для начальника полиции оставалось загадкой. Но ночной Город знал — и по непреложному закону своим знанием с дневным делиться не торопился.

Это дневной, несведущий в крупных делах город полагает, что добыть скрываемые сведения возможно только двумя способами: пытками или мздой. Да, действительно, у воровской мелочи, прислуги на побегушках, нужные сведения проще выбить, чем купить. Порой достаточно не то что одного удара, а одной только угрозы — и мелочь начинает выслуживаться перед новым хозяином.

У торговцев, к побоям чувствительным, выбить нужные сведения тоже несложно. Однако таких не бьют: покупать у них их собственную подлость и наблюдать добровольное погружение в эту топь для не одержимого жадностью удовольствие настолько острое, что отказаться от него просто невозможно.

Но вот как быть с главарями? От денег они не в зависимости — часто широким жестом раздают целые состояния, вплоть до последней монеты. Следовательно, купить их невозможно. Скажете, пытка? Безнадёжно: хотя главари всегда за унижение клянутся отомстить, но от побоев явно получают удовольствие — на избиения отчётливо напрашиваются.

Итак, что же остаётся?

Человек Власти?

Да, слабость господствующих — подвластность.

Поначалу в пыточной вожаки могут корчить из себя гордецов, способных управлять собой и своей волей, но стоит в пыточную войти Человеку Власти…

Человек Власти — это не должность. Никакая должность дар властвования не подменит. Это — от Бога!

Начальник полиции насчёт своей способности просто так развязывать языки главарей никогда не заблуждался.

Однако главарей всё-таки подчинял, ибо владел тайным знанием.

Пыточную заменял — триумф!

Триумф — та пытка, которую не мог выдержать никто.

Да, триумф!!

Тонкостям этого приёма подчинения научил начальника полиции его дед, сам долгое время, прежде чем его убили, занимавший эту же должность. Дед в свою очередь был обучен своим дедом — и так, видимо, до первозданных пределов седой древности…

Всё просто: надо только ни на мгновение не забывать, что главарь грабителей, хотя, действительно, грабитель, охотник за осязаемым, но прежде всего — главарь. Интерес к стоимости добычи у него, действительно, был, и притом неподдельный, — но только некогда. В те полузабытые времена, когда он из-за нежелания работать разве что не голодал. А с тех пор как сытость и обеспеченность для него стали привычны и потому незначимы, грабёж стал прежде всего удовольствием души, не целью, а средством подчинения себе исполнителей. (До каких пределов послушен исполнитель? Это проверяется: умеет ли он быть столь щедрым, чтобы с лёгкостью спустить всё и снова быть обречённым на очередное воровство? А если деньги столь милы его сердцу, что он не торопится их потерять, то стоит ли его оставлять в живых? Ведь умеренность, воздержание вообще — это проявление непослушания!)

Да, деньги — средство приобрести власть там, где она невозможна непосредственно. Но приобретённое за деньги — призрачно. Отсюда знаки уважения, доставшиеся помимо денег там, где они прежде покупались, всегда ценились и ценятся несоизмеримо выше купленных. Несоизмеримо.

В этом — суть тайного знания.

Это — главное.

Следствий же множество.

С главарём ночного города можно «столковаться» — говорить при этом можно о чём угодно, безразлично, пусть даже об условиях сделки, можно даже забыть, о чём идёт речь; но в интонациях, движениях тела и выражении лица всё должно свидетельствовать об удивлении и преклонении перед значительностью этого дегенерата.

Преклонение — вот путь к подчинению!

Но не перед ночным городом: эта копошащаяся масса — тяжёлый вздох! — исполнителей-кретинов неисправима. Но вот сам главарь, лично, хотя и вышел из точно таких же, но совсем другой. А поступки его, пусть внешне такие же, на самом деле, конечно же, с другим смыслом…

Главное условие: ритуал преклонения должен быть хорошо виден подручным. Триумф без потрясённых зрителей — не триумф. Пустышка, бессмыслица, собственное порабощение.

А со зрителями — триумф!

Это лишь считается, что римляне переняли его у этрусков. Эта страсть — в каждом человеке. Если что римляне и переняли, то лишь некоторые внешние приёмы, безусловно, по-этрусски роскошные.

Римское триумфальное шествие начиналось на Марсовом поле за стенами Великого Города, затем, пройдя через весь город к Форуму, заканчивалось у Капитолия. Впереди шли сенаторы и магистраты, за ними несли военные трофеи, и только потом следовал сам триумфатор, облачённый в шитую золотом пурпурную мантию, со скипетром из слоновой кости и лавровым венком на голове. Ехал триумфатор на пылавшей золотом колеснице, запряжённой четвёркой белоснежных лошадей. За ним шли воевавшие под его командованием легионеры, за ними гнали нескончаемые колонны пленных, побеждённые цари шли босыми, некоторых, искусно доведённых до звероподобного состояния, и вовсе везли в клетках. Заканчивалось всё угощением войска и населения Города. Ну и подарками, конечно.

Всё это шествие, подарки и угощение оплачивал сам триумфатор, стоило это многих и многих состояний, но — на удивление равнодушных к власти — несмотря на разорительность триумфа, в домогающихся его недостатка не было.

Однако добиться позволения сената на проведение триумфального шествия трудно: разрешение даётся только в случае достаточно кровопролитной победы — при умерщвлении более пяти тысяч врагов Рима. Поэтому для многих римских военачальников и даже консулов триумф оставался вожделенной мечтой, в достижении которой не могли помочь ни состояния, ни интриги на Капитолии, ни собственные, пусть даже необыкновенные, качества.

Да, для всякого подпавшего дракону власти триумф во всём его многоцветии одежд поверженных врагов и блеске оружия легионеров — наивысшая из целей, и ради её достижения не могло быть такой подлости, перед совершением которой стоило бы остановиться.

Всякий — это и вожак ночного города тоже!

Тайное знание династии начальников полиции в том и состояло, что налёт, в глазах несведущего унижающий его жертв, был для них на самом деле противоположностью — триумфом!

В самом деле, чтобы задержать двух-трёх грабителей, чью вину удастся доказать, достаточно незначительного числа сотрудников городской тайной службы, скажем, трёх-четырёх. Налёт на притон ради этих двух-трёх излишен — напрасная трата сил, времени и средств. Сам же главарь и вовсе всегда оказывается для суда беспорочен.

Однако налёты испокон веков проводят.

И задействованы бывают все силы власти.

И что же?

Несведущему обывателю оставалось только удивляться, что всегородские грандиозные полицейские операции не приносили городу спокойствия. Напротив, наглость грабителей после налёта начинала перехлёстывать мыслимые пределы.

Налёт! Но кто потерпевший?

Двусмысленность всякого события одним удовольствие усиливает. А других, стоящих на низших ступенях пирамиды власти, лишает остатков разума, основанного на понимании закономерностей жизни, тем окончательно превращая их в дойных коров…

Или — в гребцов на триерах.

Подчинённых ритму, который отсчитывает давно обезумевший кормчий.

— На-а-лёт!.. На-а-лёт!.. — отбивал ритм начальник полиции…

Несколько часов назад, вскоре после того, как начальник полиции обнаружил, что кинжал у него похищен, он послал всех находившихся у него соглядатаев к главному притону. Он располагался на границе с кварталами любви, вернее, был одним из этих кварталов. Может, кто и посмеётся, что подчёркнуто одинаково одетые люди стоят столбами там, где мужчины появлялись лишь с наступлением темноты, но мелочь из свиты главаря даже не разбежалась — без приказа?! — но, напротив, замерла, притихла, окоченела — в страхе.

А волны их страха удовольствие триумфаторам только усиливают.

Чт`о одинаково одетые люди! Поставь начальник полиции на перекрёстках хоть боевых слонов — если бы они были, — мелочь всё равно бы не получила приказа скрыться. Согласитесь, красиво: низенькие домишки кварталов любви, красноватые отблески от светильников, полуобнажённые женщины — а над ними громады пышущих злобой боевых слонов с золочёными бивнями!

Слоны могут быть и днём, но сами налёты — только ночью.

Но не потому, что в темноте к притону можно подобраться незаметней. Разве могут остаться незамеченными колонны вооружённых легионеров с факелами, шествующих в красноватых отблесках знаменитых светильников кварталов любви?

Истинная причина выбора ночи — всё в той же красоте: многочисленные мелькающие факелы неожиданно ворвавшихся вооружённых мускулистых мужчин; их красные легионерские плащи, начищенный до блеска металл шлемов, фалерн и поножей, в которых отражаются кровавые отблески огней, — разве возможно это оценить днём, без пугающей неизвестностью полутьмы и грозящем пожаром и пытками пламени факелов?

— На-а-лёт!.. На-а-лёт!.. Господи! Ну когда же ночь?!.. — кулаком грозил солнцу начальник полиции.

И ночь город, наконец, поглотила.

* * *

— Именем божественного Тиберия! Всем оставаться на местах! — раздался тревожащий высокий голос одного из подчинённых начальника полиции. (Кроме красоты голоса, от которого у площадных девок начинало сладко щемить сердце, этот стражник не обладал никакими иными достоинствами. Его и держали только ради таких моментов.) — Сопротивление бесполезно! Дом окружён легионерами в три кольца! Приказ — без малейшей пощады убивать всякого бегущего! Всем оставаться на местах! Всем оставаться на местах! Именем божественного Тиберия!

С началом налёта странно успокоившийся начальник полиции вошёл в притон последним — неторопливым шагом хозяина. Он подчёркнуто усталым взглядом скользил по растерянным лицам мелочи, уже успевшей напиться настолько, что не понимали смысла даже приказов. Их ударами валили на землю одного за другим.

— Лежать! Лежать!! Руки за голову!! — раздавались отовсюду крики стражников.

И опять удары. Как всегда, были и сопротивляющиеся: этим сладострастникам потакали — избивали по мере сил.

Начальник полиции всегда удивлялся тому, что многие из задержанных с поличным воришек, которых в их среде не унижал только ленивый, при задержании начинали возмущаться. Даже при подчёркнуто мягком с ними обращении. Да ещё и причитали об их ущемлённом человеческом достоинстве — в голос. И это при том, что этих, с позволения сказать, правоборцев, брали с поличным и отпираться в таких случаях было попросту омерзительно. Но — отпирались. Что это — раздвоение души? Или — в подражание вожаку — напрашивание на побои? Отчего полное непонимание обращённых к ним слов? Но не объяснять же этой рассыпавшейся на полу хлюпающей мелочи тайный смысл налёта?..

А ещё начальнику полиции всегда хотелось узнать: какова участь этих исполнителей? Ну хорошо — один-двое становились вожаками. А куда исчезали остальные — причём бесследно? Становились обывателями и забывали о своём прошлом — напрочь? Как им это удавалось? Или их убивали собственные главари? Без малейшего сопротивления? До какой же степени покорности эти «правоборцы» умеют себя довести!..

«Почему никто из них не сопротивляется, когда их убивает вожак? — думал начальник полиции. — Никто! А! Тот безголовый любовничек-то всё-таки сопротивлялся… Даже до проулка добежал… Шагов пять. А муж — молодец… Так их и надо…»

Начальник полиции, выждав достаточно, чтобы мелочь запомнила его присутствие и уразумела значимость события, обречённо вздохнул и, стирая с лица брезгливое выражение, направился в сторону внутренних помещений притона.

Навстречу откуда-то вывернулся небольшого роста хроменький уродец, как на сцене гневно вращавший глазами. Возмущался он, как и следовало ожидать, подчёркнуто громко, чтобы его могли расслышать распластавшиеся в пыли.

— Какое безобразие! — верещал главарь. — Почему сюда ворвались эти люди? Как они посмели! Я — честный человек! Уважаемый во всём городе! Какое вы имели право! На каком основании?!

С Князем — под такой кличкой уродец был известен среди своих — начальник полиции ещё ни разу не разговаривал. С его предшественником, которого нашли зарезанным в собственной постели, — да. И с предшественником его предшественника. Того тоже, кажется, звали Князем…

Настоящее имя Князя — Варавва, «сын отца», так он и представлялся, оказавшись на улицах города днём. При желании можно было понять и так: сын раввина.

— На каком основании? — опять пронзительно заверещал главарь, так что у начальника полиции заложило уши.

«Распну, сволочь, — поморщился начальник полиции. — На Голгофе с креста будешь верещать про свои основания».

Начальник полиции повернулся так, чтобы не видели легионеры, и поклонился Князю.

Но заговорил начальник полиции, напротив, громко и властно, чтобы слышали все:

— Как посмели? Именем божественного Тиберия! А оснований — предостаточно! — сказал он. — Впрочем, даже если бы «оснований» и не было, то вы всегда знаете, что, обыскав здесь только часть помещений, мы их найдём несколько мешков.

Князь знал. Как, впрочем, знал и то, что уликам этим не будет дан ход, как только начальник полиции получит то, за чем пришёл. Только вот за чем он пришёл? За деньгами? Сколько он попросит за это прекрасное зрелище?

Князь невольно залюбовался живописными группами воинов, блеском свеженачищенных доспехов, огненными пятнами факелов, придававших разгрому вид стремительно надвигавшегося конца света, ковром распластанных мужских тел, то здесь, то там перемежавшихся телами полуобнажённых гетер. Стены притона казались крепостными стенами скрывавшегося во мгле Великого Города … Только наоборот — то, что должно быть изнутри — оказалось снаружи… Стены раздавались, крыша исчезала, вечность перехватывала дыхание…

Князь тряхнул головой, отгоняя появившееся странное, с некоторых пор навязчивое, видение. Что ж, если начальник полиции пришёл за деньгами, то пусть берёт — заработал. Сколько бы ни взял — за пережитое наслаждение красотой ничего не жалко.

Или, может быть, ему понадобилась чья-то жена? Хорошо. И это получит.

А может — наёмные убийцы?

Но договариваться здесь, в присутствии лежащих в пыли исполнителей, было бы… э-э-э… неэтично. Сейчас гость явно попросит уединиться.

— Целую армию против меня привели, — усмехнулся Князь. — Неужели меня так боятся… в вашем ведомстве?

— Вас знают и при дворце, — сказал начальник полиции. Эта фраза тоже входила в тайное знание. — О вас говорят.

— Придётся побороться за справедливость, — вздохнул польщённый Князь. — Наместник Великой и Справедливой Империи не потерпит такого беззакония! Совершенно верно, слово моё и при дворце знают!

«Интересно кто? — поверил и без тени удивления подумал начальник полиции. — Начальник канцелярии? Или начальник охраны? А может… жена наместника? Должен же у неё быть любовник! Если это Князь, то он, действительно, опасен».

Начальник полиции изобразил заискивающую улыбку и тихо спросил:

— Нет ли у вас места, где можно было бы поговорить спокойно?

— Только из уважения к… — уродец помедлил, — божественному Тиберию. И самой справедливости, выраженной в его божественности. — И, пропуская начальника полиции вперёд, пригласил — Прошу!

— Чем обязан? — уже деловитым и гораздо более заискивающим тоном спросил Князь, как только он с начальником полиции остался наедине.

Начальника полиции интересовало многое. Прежде всего — местонахождение пропавшего кинжала и имя господина тех, кто кинжал выкрал. Кроме того, начальника полиции интересовали связи, которые оказались в распоряжении прибывшего из Рима соглядатая. Были ли те, кто радовался прибытию соглядатая? Кто они поимённо? И наконец, необходимо было уточнить некоторые детали убийства римлянина без головы. Каким образом убитого удалось заманить в развалины?

— Насколько успешны дела? — так и не найдя с чего начать, наконец спросил начальник полиции.

Этой заминки уродцу было вполне достаточно, чтобы понять, что начальник полиции пришёл отнюдь никого не разыскивая, не мстить, да и не за золотом, интерес его был личным. А заминка — просто они, оба хозяева города, ещё не притёрлись…

Князь усмехнулся:

— Дай Бог каждому.

Оба рассмеялись.

— «Господь — свет мой и спасенье моё: кого мне бояться?» — смеясь, процитировал начальник полиции начало известного священного псалма Давида. — «Господь — крепость жизни моей: кого мне страшиться?»

Князь, также смеясь, ответил словами другого священного псалма:

— «Да веселится Израиль о Создателе своём; сыны Сиона да радуются о Царе своём!»

«Хром — как и я, — подумал начальник полиции. — Да и Гефест, помнится, тоже был хром. Женат был, соответственно, на этой проститутке — Афродите. Которая изменяла ему с Аресом. Везде и всегда одно и то же…»

— Я радуюсь, — сказал начальник полиции, — когда знаю, что наши процветают.

Начальник полиции внимательно наблюдал, как поведёт себя Князь. Если у него появился новый хозяин, то не удержится и выкажет презрительное небрежение.

Но нет, Князь продолжал посмеиваться, брезгливо кривя губы, — этот изгиб был, видимо, всегда ему присущ.

— Конкуренты на пятки не наступают? — решил до конца разобраться в положении дел в городе начальник полиции.

— Конкуренты? — удивился Князь. — Какие?

И — невольно подумал о тех стражниках, которые сейчас всё в притоне переворачивали вверх дном. Князь нисколько не сомневался, что все ими обнаруженные ценности исчезнут, за исключением разве что находящегося в этой комнате. Многое затем окажется в доме самого начальника полиции. Но что с этим можно поделать? Так было всегда: при отцах и дедах, так, видимо, будет и в веках.

Князь тяжело вздохнул:

— На конкурентов стараюсь не обращать внимания, — ответил он.

— Я о чужих говорю, — понял его начальник полиции.

— Чужих? Эти — не посмеют.

Заметив облегчённый вздох начальника полиции, Князь задумался. Что хочет этот опиравшийся на мечи захватчиков мерзавец? Под ним что, зашаталось его место? Неужели в городе происходит нечто, о чём ему, Князю, не успели доложить?

«Головы поотрезаю!» — подумал Варавва.

А ещё подумав, усмехаясь, сказал:

— Да нет, вроде всё по-прежнему. Чужие в городе не завелись. Да и я не ослаб. Все — свои.

— И всё-таки вещи пропадают, — сказал начальник полиции.

— Вещи? — деланно изумился Варавва, лихорадочно вспоминая ограбления последней недели. Кого «не того» он велел пощипать? — У кого это?

— У меня, — нахмурившись, сказал начальник полиции.

— У вас? — уже искренно изумился Князь. — Красть у… свое…? У начальника полиции? Без его на то санкции? — Князь невольно высказал и без того известное: в ведомстве начальника полиции если что и крали, то только свои — с молчаливого согласия руководства. А и то сказать, разве можно прожить на их ничтожное жалованье?

Искренность, с которой Князь изумился, начальника полиции не успокоила — кто-то был в состоянии ускользнуть даже от ока Князя.

— Да, у меня, — повторил начальник полиции.

— Если это позволили себе мои — им конец! — сжав кулаки, сказал коротышка. — Скажите, кто!

— Я бы сам хотел это знать. А вещь — бесценная.

Князь понял, что вещь, действительно, бесценная. Иначе бы начальник полиции на столь многолюдный поклон не потратился. Разве только боевых слонов не было. Но и без них он, Князь, стал для ночного города разве что не… Кем? Царём? Нет, выше. Князем — с большой буквы.

— А что украдено? Может, у кого-то есть нечто похожее? Доставим тотчас.

— Само по себе это пустяк, — сказал начальник полиции. — Всего лишь старинный кинжал. Да и не кинжал, а так, всего лишь нож. Клинок обломан. Перезаточен. Рукоять чёрная, инкрустированная, белая полоса вдоль.

— Белая полоса? Он что — магический? В таком случае… — лихорадочно перебирал в памяти процветающих городских магов Князь.

Но начальник полиции его перебил:

— Дорог как память. О жене одного моего друга. И о его несчастной судьбе.

Князь забеспокоился. Неужели появилась какая-то шайка, посмевшая действовать в городе без его, Князя, ведома? Эдак недолго воспроизвести несчастную судьбу неизвестного друга начальника полиции — получить нож в спину… Не тот ли самый?

Начальник полиции угадал мысли Князя и уточнил:

— Возможно, дело политическое.

— Будет исполнено, — по-солдатски вытянувшись, сказал Князь. — Будем разыскивать.

— Бог воздаёт верному своему, — повторил слова одного раввина начальник полиции. Он уже знал, что если кто и найдёт кинжал, то это будет не Князь. Кинжалом завладела некая сила, Князю не подвластная. И ему даже неизвестная. Действовал кто-то извне. Кто-то начал с главного — с захвата ключевых в городе постов… И начальник полиции уже начал догадываться, кто… Соглядатай!

— И ещё, — продолжил начальник полиции. — На постоялом дворе появился римлянин…

— Так?

— Хочу знать всё о его передвижениях. Он с вами связывался? Покупал услуги?

— Да, — кивнул человечек. — Он сегодня обратился к нам за помощью. Римлянин. Ленив. Нерасторопен. Целых три дня приходил в себя после дороги, развлекался по соседству и только на четвёртый разыскал меня. Я уточню… Обо всех его передвижениях, пожеланиях и заказах вам будет сообщено.

«Понятно… — подумал начальник полиции. — Кинжал исходил от соглядатая, к нему, верно, и вернулся. У него в городе кругом свои люди!.. Потому к Князю так долго не обращался… Хотят заменить и Князя?.. С этим соглядатаем надо что-то делать…»

— Прекрасно!.. — как можно спокойней сказал начальник полиции. — Удивительно, но, кажется, впервые мы ничего у вас не нашли, — с ноткой удивления сказал он. — Что, безусловно, говорит об улучшившейся работе полиции.

Уродец побледнел. А чем тогда расплачиваться?

— Позвольте вам, как отцу города, преподнести в дар…

Вещица, которую Князь протягивал начальнику полиции, действительно была очень дорогой. Одна изящная оправа чего стоила…

Начальник полиции уж было повернулся уходить, но вспомнил об убитом римлянине.

— Кстати, — сказал он, оборачиваясь. — Вам не заказывали римлянина?

— Что такое? — опять удивился Князь. — Конечно, нет. Мне об этом убийстве донесли — источник из вашего ведомства. Я не узнаю Иерусалим! Связываться с римлянами! Сами знаете — себе дороже. На такое способны разве что фанатики-зелоты, замолившиеся до умопомрачения. Мы же не настолько глупы… Проще своих, — Князь сделал выразительное движение, как будто перерез`ал кому-то глотку. — Это — не мои. Они бы закопали. Да и о зелотах что-то в последнее время почти не слышно.

— А кто ещё кроме этих «молитвенников»?

Князь не размышляя, но как бы нехотя ответил:

— Прошёл слушок, что кровью балуется кто-то из охраны дворца.

— Разве? — удивился начальник полиции. — Разве такое возможно? Из охраны? Действительно, интересные вещи стали происходить в городе. Откуда об этом известно? И что?

— Да, собственно, ничего… осязаемого. Просто взгляд у одного… изменился. А нас в этом не проведёшь.

— Вряд ли в охране дворца может оказаться легионер, который ни в одном из сражений не обагрил своего меча в крови. У каждого из них взгляд должен быть… изменённым. Чушь.

Князь не стал спорить. И без доказательств ясно, что легионный строй это одно, а темнота проулка — нечто другое. В строю ты — не ты, и себя прощаешь легко. А в тёмном проулке — дело другое… Если начальник полиции понимать не хочет, то у него на то есть свои веские причины. Спорить всегда бесполезно. Несогласного надо или убивать, или становиться перед ним на колени. В позу наибольшей покорности…

В конце концов, с какой стати считать, что легионер убил именно того римлянина? Может быть, другого? Или не римлянина. Ночной город велик, много в нём и тёмных проулков — есть где измениться не одному взгляду…

Неведение Князя начальника полиции в догадке только утверждало. Все пути вели к соглядатаю. И кинжал явно выкрали силой его власти или золота. А сам он не извлёк из тела кинжал впопыхах. И теперь воспользовался случаем, чтобы начать захватывать в городе власть. Убийство безголового совершено, конечно, из ревности. А охранник из дворца явно ни при чём. Даже если легионеры лучшей из центурий стали отбивать работу у местных наёмных убийц, то приезжий просто не успевал с ними связаться. Скорее, помог ему кто-то из стражников. Что ж, соглядатаю в знании людей отказать было нельзя.

И потому он особенно опасен.

Всё ясно.

Всё-то всё, только завтра на утреннем докладе ему предстоит признаться, что кинжал, востребованный женой наместника Империи, таинственным образом исчез. Из рук самого начальника полиции!